Начало см. Берлин-Киев-Москва (часть первая); Берлин-Киев-Москва (часть вторая);
Берлин-Киев-Москва (часть третья); Берлин-Киев-Москва (4 часть);
Берлин-Киев-Москва (5 часть);Берлин-Киев-Москва (6 часть);
Берлин-Киев-Москва (7 часть)

КИЕВ

[quote style=”boxed”]Коллекция Музея русского искусства, несмотря на сравнительно небольшое экспозиционное пространство, насчитывала свыше двенадцати тысяч произведений живописи и скульптуры. Создан музей в двадцатые годы, в пик разрухи и голода, на основе коллекции династии промышленников-меценатов Терещенко. В начале войны музей был эвакуирован в Уфу. Часть экспонатов – подлинных шедевров – была вывезена немцами. Среди них – произведения древнерусского искусства, полотна Айвазовского, Шишкина, Левитана, Поленова, Врубеля и многих других выдающихся русских художников.

Икона первых мучеников-страстотерпцев Бориса и Глеба – сыновей князя Владимира, принявших смерть в 1015 году от рук сводного брата, Святополка Окаянного, ради спасения – единения Руси и преодоления междоусобной розни, поражает лаконичностью, монументальностью и драматизмом. Две фигуры с опущенными мечами стоят непоколебимо как стражи земли русской.

Прекрасно представлено светское искусство XVIII века: работы крепостного художника Аргунова, полотна крупнейших портретистов Левицкого, Боровиковского – оба художника родом с Украины. Искусство XIX века представлено крупнейшим портретистом пушкинской поры Кипренским, камерными портретами «великого Карла».  Карл Брюллов выкупил крепостного Тараса Шевченко из неволи у помещика Энгельгардта, наделив «владельца» талантливого художника заслуженным эпитетом: «Это самая крупная свинья в торжковских туфлях!» Тарас Шевченко в своей автобиографии писал: «…в 2500 рублей была куплена моя свобода 22 апреля 1838 года». Чудовищный факт российской крепостнической действительности и благородный поступок великого русского живописца, подарившего миру и, прежде всего, Украине, художника, поэта и прозаика.

В этой коллекции можно увидеть этюд «Головы Дрожащего» к монументальному полотну «Явление Христа народу» Александра Иванова, которое он писал более двадцати лет; прославленного художника-мариниста Айвазовского; любимую работу Юрия Норштейна «Игроки» Федотова. Здесь представители Товарищества передвижников: Перов, Соломаткин,  Крамской, Маковский, Ярошенко; художники-пейзажисты – Саврасов, Шишкин, Поленов, Левитан; реформатор исторической живописи Суриков, Васнецов, чье творчество тесно связано с Киевом, с десятилетней работой во Владимирском соборе; полотна еще одного выходца из Украины – непревзойденного Репина. Фрондирующий, гордо несущий свое унижение, обезумевший гоголевский «Поприщин»;  еще шаг – и он окажется, как Федотов, в смирительной рубашке в больнице для душевнобольных. Верещагин с его картинами, протестующими против жестокости, бесчеловечности войны, изображающими не блеск и парадность, а всю ее кровавую изнанку. Жемчужиной собрания считается «Девочка на фоне персидского ковра» Врубеля, с заглядывающими в душу глазами; в них недетская тревога и  печаль. Врубель написал ее по возвращении из Венеции, где изучал технику мозаики. Возможно, эта картина с ярким  восточным колоритом и персидскими коврами – страстью Параджанова! – была особенно близка режиссёру. «Красота безумная!» – любимое выражение Параджанова. Идея экранизации «Демона» не давала режиссеру покоя. В роли Демона он мечтал снять Майю Плисецкую с рыжими волосами. Мне больше всего понравились врубелевские акварельные эскизы для росписи Владимирского собора. «Надгробный плач» со скорбящей Богоматерью – сколько материнского страдания и величественной выдержки прочитывается в этом монохромном, простом по композиции эскизе. По причине «отсутствия религиозности» эскизы были отвергнуты Владимирской церковью и поручены Васнецову, сказавшему по завершении росписи «Божьей Матери»: «Я поставил свечку Богу».

После войны Владимирский собор был закрыт и только в шестидесятых годах в нем возобновились богослужения. Ныне собор принадлежит Киевскому патриархату. От нескольких киевлян я услышала, что Владимирская церковь стоит на «плохом месте». Что это означает, мне не объяснили.

XX век представлен еще одним художником, приехавшим в Киев для участия в росписях Владимирской церкви – Нестеровым. Как отличается вибрирующая живопись Врубеля от серебряно-перламутровой гаммы Нестерова! В музее можно увидеть полотна великих живописцев – Серова, Коровина, Рериха, Грабаря; представителей театрально-декорационного искусства – Бенуа, Головина, Кустодиева. В музее довольно большая коллекция восхитительной «мирискусстницы» Зинаиды Серебряковой, с ее одухотворенно-поэтическим «Автопортретом»; работы художника-лирика Борисов-Мусатов, с его покойным созерцанием природы. Здесь представители «Голубой розы» – Сергей Судейкин, муж Ольги Судейкиной, героини «Поэмы без героя» Ахматовой; Сапунов, Кузнецов и декоративный, праздничный Сарьян с «Цветами Армении». В сентябре 2010-го в Москве я посетила  замечательную армянскую экспозицию в Пушкинском музее, на которой были представлены работы Ивана Айвазовского (Ованеса Айвазяна), Мартироса Сарьяна и любимого художника Параджанова Акопа Овнатаняна – ему он посвятил  короткометражный фильм.

Из «Бубнового валета» в музее собраны полотна Кончаловского, Машкова, Лентулова, Куприна и Фалька. Здесь и скульптурные работы Коненкова и Голубкиной. Советский период представлен работами Иогансона, Осмеркана, Герасимова, Тышлера, Дейнеки, Пименова.

С Романом Балаяном мы посетили Музей западного и восточного искусства имени супругов Ханенко, завещавших свою бесценную коллекцию, среди которых такая жемчужина, как «Портрет инфанты Маргариты» Веласкеса, полотна Рубенса, Сурбарана, Беллини и даже шапка Богдана Хмельницкого, в дар городу. Здесь выставлены изумительные тибетские «танки» (тиб. – «свиток», тибетская икона) и ритуальные предметы Востока.

В одном из залов Музея западного и восточного искусства Роман встретил бывшую сотрудницу Киностудии имени Довженко, ныне работавшую в музее. Печальная история – одна из самых крупных киностудий Европы стоит без дела. Во дворе киностудии стоит памятник Параджанову, висят огромные панно из его фильма «Тени забытых предков». Этой картиной Параджанов положил к своим ногам западный кинематограф, а на родине подвергся неслыханному унижению. В Киеве по сфабрикованному обвинению в «изнасиловании члена коммунистической партии и незаконной торговле антиквариатом» его судили и сослали в лагеря строгого режима с 1973 по декабрь 1977. Многочисленные кампании в защиту Параджанова были организованы всемирно известными деятелями культуры, такими как Феллини, Антониони,  Гуэрра,  Тарковский,  Ахмадулина, Катанян, Лиля Брик и многими другими. Но только благодаря вмешательству мужа Эльзы Триоле (сестры Лили Брик – музы Маяковского), поэта-коммуниста Луи Арагона, который обратился к Брежневу с просьбой о помиловании в зале Большого театра, на спектакле «Лебединое озеро» с Майей Плисецкой, Параджанов был освобожден из заключения. Одним из немногих друзей, навещавших Параджанова в тюрьме, был Роман Балаян, рисковавший в то время и работой в кинематографе, и элементарной свободой. Киевское КГБ считалось самым лютым в СССР. «Я в плену, а не в лагере, – писал из заключения всемирно известный режиссер. – Работаю уборщиком в цехе. Недавно кто-то специально залил водой цех. Всю ночь, стоя в ледяной воде, ведрами выгребал воду. Харкаю кровью. Неужели это мой конец?» Несомненно, это стало началом конца, приведшим к смерти от рака легких в 1990 году.  «Это страшно – строгий режим… Тут приходят в девятнадцать лет со сроком пятнадцать лет. Убийцы, наркоманы… В лагере 1000 человеческих судеб и ужасов. Все это похоже на Босха. Страшно… Что делать после выхода? Я не собираюсь возвращаться в кино. Оно меня погубило…» В кино Параджанов возвратился, создав такие шедевры, как «Цвет граната», названный «уникальным культурным феноменом», «Легенда о Сурамской крепости» и «Ашик-Кериб» по турецкой сказке Лермонтова. В лагере он продолжал творить; более восьмисот коллажей, рисунков, эскизов, находятся сейчас в ереванском музее Сергея Параджанова. «Мое искусство спасло меня!» – провозгласил художник, выйдя на свободу. А скольким проектам не суждено было увидеть свет (им написано более двадцати сценариев)! Параджанов мечтал снять свой «самый сокровенный» фильм «Исповедь». Он проработал на съемочной площадке всего два дня, после чего из-за прогрессировавшей, запущенной болезни оказался в больнице. Феномен этого ренессансного человека не только в его многогранном таланте, но и в его всепрощающей натуре. Параджанову, по выходе на свободу, украинские власти за «украинский национализм» отказали в месте жительства в Киеве, где у него была квартира, тогда Параджанов переехал в свой родной город. «Спустя тридцать лет я вернулся в город, в котором родился в 1924 году. Вернулся стариком, за плечами которого словно два крыла: с одной стороны – слава, триумф и признание, с другой – униженность раба, пленника, зека. У меня нет ни официальных званий, ни наград. Я никто. Я живу в Грузии, в Тбилиси, в старом городе моих родителей, и, когда идет дождь, я сплю с зонтиком и счастлив, потому что это похоже на фильмы Тарковского…» Картина «Тени забытых предков» получила более тридцати призов на международных кинофестивалях в более чем двадцати странах, что отмечено в «Книге рекордов Гиннеса». Зато «самое гуманное» правительство в мире решило, что «народ не знает такого режиссера!»

[quote style=”boxed”]«Нужно уметь выражать страсти, видеть, любить. Мало любить! Нужно боготворить…» Эти слова – завещание великого мастера – стали для меня толчком к проведению фестиваля Параджанова в Лондоне. Никто не верил, что творчество Параджанова  тронет сердца англичан. Как заметил Герцен: «…англичанин – существо берложное, любящее жить особняком, не особенно интересующееся происходящим вне его культуры и береговой линии». Но произошло чудо, хотя с Параджановым и не могло быть иначе! До сих пор я получаю восторженные отзывы от совершенно незнакомых людей со словами благодарности. Пикассо утверждал, что «каждый ребенок – художник. Трудность в том, чтобы остаться художником, выйдя из детского возраста». Для Параджанова это трудности не представляло: главным в его жизни были  детскость, искренность, открытость и божественная игра.

В один из вечеров Роман Балаян пригласил нас в ресторан «Царское село», в котором плавно проплывали с подносами гарные хлопцы и дивчины, в лентах, фартуках, шароварах, с рушниками, петухами, кринками, сеновалами и прочей фольклорной бутафорией. Мы с двумя Сашами – Гордоном и Крыжановским – поглощали диканьковские галушки, вареники с грибами, картошкой, вишней, запивая, мужчины – водкой с всевозможными настойками, я – узваром, вкуснейшим национальным напитком. Когда после очередного интервью к нам присоединилась Марина Тарковская, она ахнула, мы походили на пузатого Пацюка, от полного счастья не способные пошевельнуть и мускулом: у нас только по воздуху галушки не летали «из большой миски в малую со сметаной».  Мало кто умеет устраивать праздники, как Роман Балаян.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В этом человеке присутствует какое-то космическое достоинство, щедрость, порядочность и талант. Встречу с Балаяном мне, конечно же, подарил Параджанов. Роман показал мне свой Киев:  любимые аллеи над Днепром, дворик с подвальным помещением, где снималась одна из сцен «Полетов во сне и наяву». В  Стокгольме, летом 1985, в этот фильм влюбился Андрей Тарковский; в Лондоне в 2010 – весь зрительный зал, включая мою дочь Лену, ее английских бабушку, дедушку и папу. «Полеты во сне и наяву» – фильм-магнит: чем больше его смотришь, тем больше он притягивает.

Лейла Александер-Гарретт

Продолжение следует