ЭССЕ
Из новой книги “Шелковый шепот желаний”
Татьяна Шереметева
Моей новой книжке
Ну вот, наконец-то мы встретились. Здравствуй, моя дорогая! Ты еще такая новенькая, ты только начинаешь свою жизнь. Как сложится твоя судьба? Может быть, кто-то положит тебя на ночной столик и будет читать по вечерам. Может быть, кто-то вспомнит о том, что похожее было и в его жизни. Я люблю тебя, моя дорогая книжка. На твоих страницах жизнь моя и жизнь тех, кого я имела счастье или несчастье встретить за последние сто пятьдесят лет. Но главное даже не это. Главное, чтобы ты, моя дорогая, помогала бы людям. Чтобы кто-то улыбался, а кто-то уходил бы в ванную, чтобы никто, никто не видел слез. Потому что взрослым плакать не положено. Потому что мы – сильные. Хотя на самом деле…
В общем, вы поняли.
***
Черепахи умирают молча
Потому что они не умеют кричать. Но мы, видя, что это происходит молча, думаем, что это не больно, что это не страшно. Молчаливое горе очень удобно. Оно не тревожит других. И кажется, что если человек молчит, то с ним все в порядке. А он умирает. Как черепаха.
Время собирать камни
За свою жизнь мы проживаем несколько жизней. И те дамы и кавалеры, кто уже «на возрасте», хорошо знают это по собственному опыту.
Каждый этап жизни дарит нам свои сюрпризы. Возраст, который Владимир Яковлев деликатно называет «возраст счастья», тоже не исключение.
Когда недавно я пришла на прием к врачу, то увидела, что знакомая мне администратор клиники, уже немолодая женщина, одета в черное, а глаза у нее заплаканные. Умерла ее очень пожилая мать.
Понятно, что это должно было рано или поздно случиться, понятно, что все мы не вечны. Но это знание не работает, мы оказываемся не готовы к тому, что наш собственный старший возраст предполагает неизбежное расставание с родителями.
Через это проходят все. И никого этот ужас не обойдет стороной. И потом долго придется приучать себя жить вот так – с незаживающей раной внутри и поминальными стопками на день рождения и день ухода отца и матери.
Есть еще одно обстоятельство, о котором мы не подозревали в молодости. Чем была тогда для нас дружба? Она была всем. Подруги, откровенные разговоры, вечерний звонок домой: «Мама, можно я у Ленки с ночевкой останусь? Ее мама разрешила…», секреты, которыми можешь поделиться только с ней, и клятвы «никому об этом не рассказывать».
То же самое и, может быть, даже серьезнее, когда речь шла о мальчишеской дружбе.
Что теперь чувствуешь, когда встречаешь старых друзей? Это в задушевных песнях поется о том, как это здорово. А бывает, что как раз наоборот.
У каждого своя скорость движения по жизни, у каждого своя шкала личных завоеваний, побед и провалов. В умных книгах пишут, что нужно сравнивать себя не с другими, а с самим собой, но прежним. Трудное это дело.
В возрасте, когда пора «собирать камни», этих камней у каждого набирается, как грибов. У кого-то корзинка с белыми, у кого-то пакетик с сыроежками. Но цену каждому грибу знает только сам человек.
«И не надо меня ни с кем сравнивать! Меня жизнь мордой по асфальту по полной программе протащила, непонятно только, за какие грехи. Что ты знаешь обо мне, о том, каково мне было тридцать или двадцать лет назад? И что ты можешь понимать о моей жизни вообще? Козел».
Это, может быть, и не то, что говорится в лицо, но это то, что часто думается.
Потому что очень больно и обидно. Старался, тянулся, хотел как лучше. Но не получилось или получилось совсем не так. И часто не потому, что ты хуже старого друга, а потому что звезды не сложились, просто не повезло.
Это ведь когда выбился, поднялся, достиг и пр., думаешь, что это твоя собственная заслуга, что везения здесь самая малость. Просто приятнее считать, что обязан прежде всего себе самому, а не какому-то там счастливому случаю.
А когда ни черта в жизни не получается, очень хочется сказать: «Ну почему так? Почему этому козлу свезло, а меня поставили в ту же очередь крайним?»
Да, конечно, можно считать, что это «возраст счастья» и что «никогда не поздно начать все сначала». Но только в реальной жизни с годами чаще всего у каждого уже образуется свое освоенное и обжитое личное пространство. Кому-то оно нравится, а кому-то совсем нет, но выйти за его границы уже очень трудно. Потому что нет сил и остается не так уж много времени.
Поэтому человек старается оградить себя от неприятных сюрпризов. Да, когда-то дружили, да, когда-то в день по десять раз перезванивались. Но это было тогда, давно. А сейчас не очень интересно и часто совсем даже не нужно. Одному не нужно, потому что он ушел далеко вперед и потому что не о чем там говорить с этим, который когда-то был друг. Он же половину не знает, а половину не понимает.
Другому – потому что очень обидно и тяжело. Он ведь тоже старался, а если не старался, то хочет думать, что это было так.
И нащупать что-то общее, теплое, человеческое и тому, и другому сложно, да и не очень хочется.
Сюрпризы на этом если не финишном, то очень нелегком этапе жизненного пути, конечно, возможны, но это, скорее, теоретически. А практически – в жизни каждого из нас наступает «время собирать камни»: процесс исключительно деликатный, болезненный и интимный. Бессонные ночи, старые обиды, уязвленное самолюбие и бесконечные попытки доказать себе, что твоя жизнь была не такая уж дурацкая и бесполезная.
Но у вас, наверное, все совсем по-другому?
Мелочи жизни
Когда я первый раз приехала в Америку, то, конечно, многому удивлялась. А сейчас – нет.
Меня не удивляют мамочки, которые бегают по парку, толкая перед собой коляску. Они родили, им надо восстанавливать форму. Поначалу это было пугающее зрелище: а если на набережной выбоина?
Потом доверие к покрытию под колесами колясок стало мне понятным. Хотя я сама никогда бы не рискнула – историческая память не позволила бы.
Меня не удивляет, что с наступлением холодов девушки одевают на голые ноги вьетнамки. После того, как я увидела в Калифорнии девиц в купальниках и «уггах», я перестала этому удивляться.
Меня больше не удивляет, что на улице или в метро ко мне может подойти незнакомый человек и сказать, что ему нравится моя сумка или резиновые сапоги с журнальным принтом, а потом улыбнуться.
Меня не удивляет, когда мужик в строительной каске и заляпанном рабочем комбинезоне, столкнувшись со мной в дверях аптеки, дает задний ход, выходит на улицу, и, придерживая дверь, ждет, когда я тоже выйду.
Меня совершенно перестало удивлять, что люди здесь одеваются очень просто, то есть, чаще всего вообще – кое-как.
До холодов, до самого снега, джентльмены ходят преимущественно в трусах «типа шорты» и шлепках, дамы – в леггинсах с кроссовками.
Удивляться этому глупо, и никакой связи с финансовыми возможностями обладателя такого ансамбля здесь усматривать не нужно. Для этих людей это просто не имеет никакого значения.
Меня перестало удивлять, что в холодную погоду маленькие дети здесь гуляют без шапок и при этом не болеют. Почему – не знаю, вероятно, иммунитет хороший. Знаю только, что гуляют они с непокрытой головой. А я хожу в шапке.
Меня вовсе не удивил тот факт, что в течение трех месяцев в нашем микрорайоне строили собачью площадку – это общественная, а не частная площадка – с подведенной водой, дренажной системой, освещением, пакетиками для уборки за собаками, лавочками для хозяев и цветочными газонами вокруг. В последний день рабочие тряпками и жидкостью «для мытья стекол» до зеркального блеска натирали красивые никелированные урны, куда в скором времени хозяева собак должны были выбрасывать пакетики с собачьими сами знаете чем.
Больше меня не удивляют большие клетки с котами, выставленные на столах вдоль тротуаров. Их по выходным привозят волонтеры, и каждый желающий может выбрать себе зверя. Но чтобы тебе такого котика доверили, придется доказать, что он попадет в любящие руки и достаточно обеспеченный дом.
Меня не удивляет то, что по утрам в нашем парке на газонах перед годовалыми малышами играют на гитарах и поют молодые ребята.
Мамаши сидят на траве, дети прыгают в такт у них на коленях или пытаются передвигаться – кто пешком, кто ползком. Играют ребята бесплатно – это тоже волонтеры.
Когда я пытаюсь встать в очередь к кассе с пакетом молока в руках, я уже не пугаюсь оттого, что стоящие в той же очереди граждане с тележками просят меня не смешить их этим моим пакетиком и пройти вперед для оплаты.
Маленькими детьми здесь занимаются очень серьезно. И часто – взрослые и на вид вполне успешные мужчины. Рядом с нашим домом находится начальная школа. Гулять, играть на футбольном поле, валяться на траве в парке дети чаще выходят именно с учителями и воспитателями, а не с учительницами и воспитательницами.
Я с пониманием отношусь к тому, что наш building manager, управдом, то есть, к грядущему празднику Хэллоуин приобрел шикарный костюм Бэтмэна. Всю предпраздничную неделю он будет ходить не в форменной рубашке и брюках, а в синих рейтузах с красными плавками, если не сказать трусами. А за спиной его будет развиваться длинный голубой плащ. Деньги на костюм выделил общественный совет нашего дома.
Я спокойно воспринимаю такую странность, как отсутствие занавесок в домах американцев. Жалюзи от солнца – да, а тюль и шторы – как правило, у наших соотечественников. Я не знаю, что это. Мне кажется, что это доверие к миру, что за окнами.
Я сижу на лавочке в вагоне метро до тех пор, пока поезд не остановится, и только тогда начинаю пробираться к выходу. Наше «готовьтесь к выходу заранее» тут почему-то не работает. С сидений поднимаются тогда, когда поезд уже стоит. И никому не приходит в голову спрашивать друг у друга: «Вы выходите на следующей?» Когда первое время я пыталась это делать, на меня смотрели с удивлением, а я переживала, что не успею выйти на своей остановке. Но оказалось, что переживала я напрасно. Все успевают и выйти, и войти. Машинисты внимательно следят за тем, что происходит на платформе и никогда не закроют двери, прежде чем все пассажиры не закончат посадку.
И я уже не удивляюсь тому, что все это меня давно не удивляет.
Паровозик из Ромашкова
Чехов писал, что хорошему человеку может быть стыдно и перед собакой. Это точно, по отношению к зверям можно испытывать все те же многочисленные эмоции, что и по отношению к человеку.
И еще можно испытывать чувства по отношению к “вещам”, вернее, к объектам неодушевленным. Например, чувство вины перед своей квартирой или родительской дачей, которую приходится продавать, собственными старыми вещами и пр. Понятно, что чувства к неодушевленным предметам – это овеществленная любовь к нашим близким или своему прошлому.
Но есть и другое. Когда я в первый раз увидела, как героиня Инны Чуриковой в фильме “Плащ Казановы” прислоняется щекой к каменной опоре древнего венецианского моста и шепчет: “Мост, какой же ты красивый”, – я забегала по потолку. Я же думала, что это у меня отклонение такое: признаваться в любви тому, что услышать тебя не может. А оказывается, вовсе нет.
Человек сам волен решать, настолько наполненным и одушевленным будет его мир. Заповедные избушки или величественные здания, мосты, ограда парка, железная дорога, наконец. Я не шучу. Можно быть влюбленным и в железную дорогу.
В Баварии, в Гармиш-Партенкирхене, есть такая, моя любимая. В окружении гор, цветов и травы, среди расписных домиков ходит настоящий, но похожий на игрушечку, поезд – настоящий «паровозик из Ромашково», как в одноименном мультике.
Смотреть на него доставляет мне почти физическую радость. И приезжая в Гармиш, я каждый раз шепотом здороваюсь и признаюсь, что она, эта дорога со своими аккуратными свежевыкрашенными шпалами, белоснежным щебнем между ними, цветами вдоль рельсов, «паровозиком из Ромашково”, прекрасна.
О жизни в телевизоре
В американском телике живут разные люди, как и вообще в мире. И каждый раз я не могу не удивляться, как в одном отдельно взятом ящике могут умещаться такие реалити-шоу и такие герои как… да, как…
С одной стороны, Ким Кардашьян, главной заботой которой является ее необъятная задница. А с другой, совсем рядом, просто кликни на кнопку «Animal Planet» – передача «Pitbulls and Parolees» – про тетку Тиа Торрес и ее дочерей, которые содержат собачий питомник, и заключенных, которых отпустили к ней ухаживать за собаками.
А собак много. И все – питбули. Брошенные, преданные, часто изувеченные, потерявшие веру в людей. Озлобленные, несчастные. Так вот эта тетка выхаживает их и одновременно показывает и доказывает миру, что собаки эти – такие же добрые, ласковые, трепетные, как и любые другие. И что все эти легенды про их злобу – чистое вранье.
И к ней приезжают люди за собаками – взрослыми и часто измученными в прошлом. И забирают их себе. А потом плачут от счастья и удивляются, как могли жить без такого сокровища.
И заключенные тоже тут иногда дают слабину. Когда приходится прощаться. И на глазах огромного, неуклюжего негра появляются слезы… Он не хочет прощаться. Поэтому кто-то остается там по доброй воле, уже после освобождения. А кто-то уезжает, взяв с собой своего, любимого.
Они, эти бывшие преступники, за это время стали другими. Их сделали другими собаки. И их любовь. И эта тетка, которая везет на себе немыслимый воз ответственности, забот и моральных издержек. Поскольку на ней – все. И собаки, и эти молодчики, которые если что – лучше и не думать…
И вот так, изо дня в день, с метлами и совками, убирая клетки, выгуливая собак, они меняются.
Все эти существа – и люди, и собаки – начинают верить. Верить, что еще не все потеряно. И начинают любить. Ну, а где начинается любовь, там уже все просто. Потому как она совершает чудеса.
И не хочешь, а начинаешь шмыгать носом. И жалеть эту дуру Кардашьян, у которой всего-то и радости, что ее жопа.
Продолжение следует.
Вот так просто и даже буднично, как и происходят в жизни многие важные события, пришло мне известие, что книжка поступила в продажу.
Бумажный вариант можно купить по ссылке:
https://www.lulu.com/…/шёлко…/paperback/product-24434188.html
Электронный вариант:
https://www.lulu.com/…/шёлковый-…/ebook/product-24417855.html
В ближайшее время добавятся и другие площадки, в том числе – ЛитРес.
