Еще четыре дня до Рождества

Галина Ицкович

Фантастика – не мое, ну совсем не мое. Но этот рассказ встал с прошлогоднего предпраздничного тротуара и пошел за мной, как надоедливый попрошайка. Пришлось записать его, а потом благополучно забыть. Дни пандемии напомнили мне о нем: сбылось видение опустевших улиц; замершего пейзажа, потерявшего смысл без движущихся людей; мира, похожего на обезлюдевшие картины Босха! В дни всемирного призыва к разобщению (парадоксально, что разобщение — это новое условие выживания!) я вспомнила о привидевшемся мне запрете на Интернет, ставшем Дивайдером, о другой ипостаси поисков Человеческого Голоса.

И вот я размышляю: какова взаимосвязь между фантазией и реальностью? Проговорив самые свои страшные страхи, мы обретаем внутреннее спокойствие и силу – но не выпускаем ли мы на волю демонов?

*

Еще четыре дня до Рождества

Праздничный дух как понятие давно выветрился из моего организма. Праздники – это наказание. Нет, не так: праздники – это возмездие… время травматизма физического и эмоционального, так за что их любить.  Тем не менее, получив текст, весь в хлопушках и звездочках, “с днюшкой милая мартышка нулевая точка 5–3–14 зюйд–вест”, я засобиралась за подарком. Копы довольно скоро разгадали фишку с “посланиями в бутылках”, то есть систему тайников для передачи всякого нетелепортируемого добра, определенные точки вообще проверялись рутинно, поэтому желающим получить ценный подарочек следовало торопиться, особенно с учетом предрождественской недели. 

Вот так мне повезло в жизни, да-с: я родилась за четыре дня до Рождества, а потому подготовка к всенародному суперпразднику вечно затмевала мой личный. Ребенком мать таскала меня по очередям в погоне за подарками для меня же, ну и заодно для всей родни. Никогда не забуду предпраздничный обморок в переполненном “Мэйсисе”: душные куртки протискивающихся куда-то теток лезут в лицо, меня тошнит от звуков и надвигающейся изнутри темноты.  Думаю, в ту зиму мне было не больше восьми или девяти, потому что уже к десятому дню рождения у нас дома появился компьютер и выход в Дивайдер, тогда еще Всемирную Паутину, и покупки переместились в виртуальный режим. Остальное, как говорится, принадлежит истории. Но от Рождества меня все равно подташнивает.

С работы удалось выбежать чуть раньше, поскольку наше начальство, судя по зрачкам, начало празднование еще в обед, и теперь менеджера меньше всего волновала моя производительность в последние двадцать минут перед Отпускным Взрывом. 

До нулевой точки, то есть площади Пирамиды, от которой (общеизвестный факт) отсчитываются все расстояния по городу, ехать в метро всего ничего, тем более, что от пятичасовой толпы я ловко этак отъединилась и, пока они меня не нагнали, наслаждалась предпраздничным затишьем в городе. В вагоне, кроме бездомной клуши с тележкой тряпья, было только двое: один, сгорбившись, пялился в мертвый серый экранчик своего телефона, другой, совсем старик, явно ехал на шоппинг, оба – рабы привычек, но из разных эпох.

Пустая площадь была выметена ветром. В этом году оторвались от красного и зеленого, традиционной цветовой гаммы сезона, и сосредоточились на бледно–желтом и сиреневом. Дизайнеры потрудились на славу: на памятник в центре был навязан гигантский бант вышеупомянутых цветов, да и весь памятник был подсвечен изнутри таким образом, что проходящие мимо редкие пешеходы казались покрытыми причудливыми синяками в разной стадии заживления. Но все-таки трогательно, что прохожие шуршат, что пешеходные переходы опять открыты. В прошлое Рождество здесь не было ничего, кроме жужжания деливери-дронов и воя ветра.

Вход в здание номер 5, упомянутое в тексте, огромный магазин “Зигфрид и Росс”, больше не был заблокирован, как в прошлую зиму, но никто не входил и не выходил из него. Даже запрещение виртуального шоппинга не вернуло население в магазины.  То ли обходятся старыми запасами, то ли подарки из стенок выковыривают почаще, чем я. У меня это первый с прошлого лета, с самого принятия Второй Декларации Независимости*. Я одна, видимо, такая законопослушная в столице.

Официальное приложение в телефоне направило меня вдоль стены на юго-запад. За третьей от земли, четырнадцатой от угла плиткой оказался подарочек от лучшей подруги.  Именно то, о чем я давно уже просила. Я быстро нащупала малюсенький плотный квадратик, вроде тех, которые скребут монеткой под каждым входом метро неудачники-игроки. Рассмотрела его я только дома. Он был перламутрово-фиолетовый, как хвост павлина в брачном чаду. В центре красовалась цифра “4”. Больше ничего. Адреса не было из соображений безопасности, да, собственно, надо быть окончательным дебилом, не ориентирующимся на местности, чтобы не знать, где в твоем родном городе предоставляется контрабандный Дивайдер. Тут же позвонила менеджеру и, едва дождавшись длинного гудка в конце сверхподробного электронного приветствия, прохрипела: “Понедельник за свой счет. Семейная ситуация.” Так даже к лучшему. Выходной все равно не дали бы, больничный – никто не поверит, что я заболела за выходные перед самым праздником; и возразить никто уже не сможет – все ушли домой до понедельника. Все равно стоимость одного дня безлимитного Дивайдера (старой версии, без цензуры) выше, чем моя дневная зарплата, так что купон на четыре дня – это поистине щедрая фиговина.

Я долго не могла заснуть от возбуждения и неуемной внутренней дрожи – в принципе, нормального состояния нарушителя-неофита, – и проснулась до будильника. Захватила по дороге пару бутылок воды, кофе и бейгл. Сегодня мне предстояла дорога в противоположную цивилизации сторону, к обдуваемым беззаконным морским ветром кварталам вокруг старого парка аттракционов. Умные люди посоветовали местечко. В вагоне места было – сиди, где захочешь, так нет, обязательно нужно остановиться над моей головой. Веселенький торчок завис надо мной, как деливери-дрон перед сбросом заказа, напевая:

“Old Mr. Kringle, is soon gonna jingle

The bells that’ll tinkle all your troubles away

Ev’rybody’s waitin’ for the man with the bag

‘Cause Christmas is comin’ again.”

Как будто догадывался, куда я еду и чего жду. Спустившись с платформы надземки, я прошла мимо органического гипермаркета “Астана”, мимо зарешеченной, с немытыми стеклами витрины ресторана “Тиволи”, мимо зеленой вывески с трилистником “Веселый Доктор. Медицинская марихуана 24 часа в сутки”, и толкнулась в глухую дверь под вывеской “Ремонт и перезагрузка мобильных телефонов”. 

Никакого ремонта и перезагрузки здесь не предполагалось. Бывший стеклянный, а ныне заколоченный фанерой прилавок был пуст. За ним виднелась бритая мужская голова, цветом, формой и текстурой напоминавшая спелое авокадо. 

–Я.… вот…– я сделала вид, что за чем-то лезу в несуществующий карман. Билетик был, на случай подставы, запрятан в манжетину джинсов.

–Алекса, “Оберточная бумага”, – сказал Авокадо, не очень–то обращая на меня внимание.

Алекса-8, версия оффлайн, у меня дома такая же, заорала голосом группы из семидесятых:

Springtime, so sweet 

Swell is that sweet time

Screen Scream time

Depravity ‘s our doom

Unknown to kids to come

Screen Springtime of the virtual bloom 

Kid me not kid me not kid me not… –– и так три раза. 

Помешательство на ретро. Я помнила этот клип “Оберточной бумаги”, видела его уже после отключения Дивайдера, по независимому телевидению. Ностальгически–нелепо одетые и накрашенные и даже голографически разбитые на пиксели музыканты трясли электрогитарами; солистка на фоне дешевой пластиковой скатерти лихо подмигивала, оговариваясь и шутовски сожалея то ли о прошедшей весне, то ли о потерянном экранном времени. “Дети Теда”** в правительстве требовали запрета, но никто такой чепухой не стал заниматься, и группа продолжала мелко шкодничать.

Было ясно, что я попала по нужному адресу. Так в годы моего детства в Чайнатауне работали подпольные изготовители поддельных фирменных сумок. Как только их не преследуют! И все равно дырки эти, с урожайностью поганок, возникают под каждым крыльцом, за каждым поворотом. Так когда–то, не так уж и давно, продавалась марихуана, а лет сто назад – алкоголь. 

Авокадо отодвинул допотопную задвижку на оклеенной газетами и почти незаметной дверце за спиной и кивнул мне. Мы вошли в узкий проход, портал наслаждения и очеловечивания. В настоящее время всего остального мира, украденное у нас шесть месяцев назад Второй Декларацией.

И только тут, в темноте, Авокадо протянул невидимую руку, и я отдала ему невидимый, счастливый мой билетик с цифрой “4”. Время пошло.

2

Слово “подпольный” подсознательно настраивает на спуск, да и здания тут низенькие – строительный кодекс не позволяет строить выше линии надземки. Тем не менее, мы начали подъем. Слепота, не разбавленная ни единым лучиком, холод от невидимых стен, скольжение (по мрамору? вряд ли), и запахи помойки… но вот и конец лестничного пролета. Лязгнулa железная противопожарная дверь, и Авокадо достаточно бесцеремонно втянул меня в не менее темный, но гораздо более теплый и потому смердящий коридор. 

–Душевые не входят в пакет удовольствий, – в голосе невидимого Авокадо звякнул смешок. Видимо, мои предшественники комментировали ту ужасную гамму запахов, которые могут исходить лишь от скопившихся в непроветриваемом помещении человеческих тел.

По коридору мимо нас ходили. Тьма здесь была менее абсолютной благодаря безошибочно узнаваемому слабому белому свету. Мобильники! Работающие мобильники! У некоторых был включен звук, и полузабытые щелчки и звоночки позволяли определить, что обитатели коридора играют в режиме интерактива, как играла я и подростком, и молодой женщиной, и… совсем недавно еще играла!

Трагическое совпадение фактов, межпартийных терок и злого умысла – вот что проехалось по жизни моих соотечественников.  Если б не эпидемия аутизма, повлекшая за собой рекомендации Академии Педиатрии против использования «экранных средств массовой информации» для занятий с детьми до восемнадцати месяцев; не статистические манипуляции, связавшие в общественном сознании неуклонное падение рождаемости и небывалый, для периода отсутствия войн, тренд сокращения продолжительности жизни с увеличением экранного времени на душу населения в возрасте от пресловутых восемнадцати месяцев до верифицированных долгожителей; если бы не успешные нападки со стороны “Детей Теда”, еще в двадцатых годах этого века ратовавших за переименование Интернета в Дивайдер и, параллельно с ними, “органиков”, ратующих за возврат к “натуральной жизни”… ну, что там еще послужило причиной для Декларации? Вот разве что политический климат, требовавший срочной “отвлекухи”. Единым махом мы оказались позади всего человечества. И, как человек, живущий один, должна сказать, что проблему одиночества закрытие свободного доступа в Дивайдер не решило. Скорее, усугубило.  Но сегодня я была с ними, насильно отобранными у меня  – с тем миром, где меня, может быть, еще помнили. 

–Часы, ценности, все, что крупнее рюкзака – сюда, – коротко скомандовал страж Виртуальной Свободы, щелкнув язычком ячейки, которые тянулись от пола до невидимого потолка, как в банке. – Для Вашего же комфорта и безопасности. Квотер в день. Гоните доллар, пожалуйста.

И открылась мне дверь дверей… Вот еще об опрокинутых представлениях: во времена прежних запретов подпольные клубы любителей запрещенного удовольствия поражали роскошью. Я же вошла в комнату, наспех очищенную от хлама, по существу, скелет комнаты. Да это и неважно: сидящие на полу люди творили свою собственную реальность, уткнувшись в экраны ноутбуков и телефонов, как делали их родители, как сами они делали всю жизнь до прошлого лета. Они сидели плотно, некоторые спиной к спине, другие – расположив свой девайс на обращенных к ним спинах. Сидели рядами – так больше помещалось в комнату. 

Пока Авокадо перестраивал мой ноут на фальшивый IP –адрес и подключал к сети, я смогла рассмотреть тусню. Ничего общего с атмосферой коворкинга, никаких тебе кьюбиклов с эргономичными креслицами и фонтанчиков с родниковой водой, никакого псевдосообщества. Ни попыток повернуться к соседу или вообще шелохнуться. Бледные шарики-лица плясали на голубых струнках света, подвластные невидимому жонглеру. Отблески множества экранов придавали им, как бы это сказать, потусторонность. Гики, нерды, фэны, технари и комиконщики, вырванные с корнями, колыхались, как поле одуванчиков.  Кроме обычного люда всех мастей и фасонов, здесь было много людей в измятых и как бы припорошенных пылью деловых костюмах. Как будто бы они просидели здесь, почти не двигаясь и не вставая, с сАмого дня злосчастной Декларации. Декларация ударила в первую очередь по своим: людям, не могущим обходиться без биржи и финансовых новостей. Да нет, на работе у них, конечно, имеется укрощенная, выхолощенная версия Дивайдера, разукрашенная значками “Может быть опасно для Вашего здоровья/Сайт заблокирован”. Но надо ведь деловым людям гораздо больше!..

 Демографический курьез: почти нет женщин. Мужской мир зависимости?

Что до обычных пользователей, тоскующих о медийных файлах и о социальных сетях, то и они здесь явно присутствовали, невзирая на то, что подпольный выход хотя бы на день – удовольствие подороже билета в айПик.

Первым делом я загрузила старые свои плейлисты и закачалась на волнах Аньи:

I’m gonna burn and shine and multiply

I’m gonna fill up the great divide

You’ll never break me with all the things you say

Miss Almost, Miss Maybe, Miss Halfway

Miss Almost, Miss Maybe, Miss Halfway

Miss Halfway, Miss Halfway, Miss Halfway …– Чувствовала себя при этом победительницей.

Дивайдер, мерзавец, как будто узнал меня, и в знак приветствия выкинул знакомый баннер: “Навсегда верну мужа, жену, любимого”. Навсегда. Какая жуть. За что он меня так? Первым делом я быстренько “обежала” социальные сети, потыкавшись всюду, где меня должны были помнить. Почти все виртуальные знакомцы были на своих местах. Они вроде как обрадовались, но не очень удивились моему появлению: видимо, не я одна прорывалась сюда из зоны Великого Запрета. Потом– по сайтам любимых брендов. Заказала кое-что из необходимого. Удивительно – заказ был принят. Так вот почему никто не побежал в “реальные” магазины после того, как запретили онлайн-шоппинг: заказы продолжались, просто доставлялись больше не дронами, а какими-то другими путями!

Потом – браузинг по всем подряд запрещенным новостям, играм, сериалам Дивайдер-ТВ… куда бы еще побежать? Я не очень представляла себе, какие могут быть последствия у такого разгула, но что еще можно со мной сделать после того, как все самое худшее уже произошло? Невозможно ограбить нищего.

3

Время здесь текло, как в казино былых времен, это мне легко представить, стриминг древних фильмов – одно из моих старомодных хобби. Отсчет времени замедлился, повернулся вспять, свернулся змеем, уткнулся передом в собственный зад. Я не следила – а зачем? Даже голод и жажда замедлились. Что–то там я жевала, пробиралась по головам в сочащийся туалет. Судя по запаху в комнате, далеко не все вставали с места, услышав зов тела (ахах, какие нежности, зов тела… вежливость меня погубит, если еще не погубила). В один из выходов из комнаты я нашла на своем насесте некую личность, роющуюся в моей сумке. 

–Эй.

Человек (парень, девчонка или старуха, не понять) перестал шарить и, не глядя мне в лицо, протянул руку ладонью вверх. Если бы он помнил язык, он бы сказал что–нибудь очень простое, вроде “Дай”. Но то ли реальный невербальник, их нынче где только не встретишь, то ли принял меня за 3-D, то ли просидел здесь достаточно долго, чтобы потерять речь.

Я оттолкнула руку, но этот человеческий бумеранг возвращался на то же место, прямо перед моим лицом, и не давал мне сесть. Я потянула сумку из его рук, одновременно отталкивая его всем телом, боком, бедром. Он все не отпускал, и тогда я укусил его руку. Невербальник удивленно заскулил, но на секунду ослабил хватку, и мне удалось выдрать сумку. Он не пытался драться и сел на пол прямо у моих ног – отойти стало практически невозможно: за те считанные секунды, что мы с ним боролись, дверь открывалась несколько раз, впуская, видимо, новых людей. То ли я не замечала уходивших, то ли никто, собственно, и не вышел из комнаты, а новые всё прибывали. 

Столько часов без движения (а сколько, собственно, часов? Часы мои лежали в ячейке, а настройки показывали прошлый год, чтобы сбить с толку экополицию, давно бы раздраконившую этот притон)! Неудивительно, что заныла тоненько левая лопатка, потом боль поползла вниз, отдаваясь в бедре. Я, по старой памяти, ” забежала ” к нейромассажисту-гомеостату. Несколько импульсов, отправленных в дорзальную островковую долю, моментально вспыхнувшая тонкая нейро-игла, пронзившая мой мозг, – и наступило облегчение. Заодно, как покупатель с золотым статусом, я прихватила одноразовый пакет “Гипофуда”–дистанционную стимуляцию гипоталамуса, гарантированное избавление от голода на 24 часа. Вот и проблема обеда решена.

Кажется, я потратила все, что было в банке, и теперь добиралась до дна пластикового кредита.

Я попыталась еще раз пробраться в туалет, но это стало невероятной сложности задачей. Людей, кажется, прибавилось, и мы сидели так плотно, что ступить было некуда. Мой ноут был плотно вжат в затылок невербальника, давеча рывшегося в моей сумке. Теперь он не смог бы даже дотянуться до моего ряда, разве что все мы сдвинулись бы с места и одновременно повернулись.   Я с ужасом почувствовала, что больше не могу терпеть… Как унизительно! Но никто не заметил и, конечно же, не нашел источника конфуза. 

Я не помнила, какой сейчас день из отпущенных мне четырех.

[Характерный звук разбивающегося стакана, и на мониторе вспыхнуло оповещение о том, что и подруга моя вышла в сеть.

– Мои поздравления, дорогая. Ты откуда зашла?

–Я сижу в бодеге на Дитчинг Бич. Ты? 

–А я – у их братьев на Франклин Хайтс. Все диппити–ду.

–Какое сегодня число.

–Не волнуйся, времени полно. Еще четыре дня до Рождества.]

С детства знакомая тьма лезет изнутри, плещется у самого горла, так что дышать все труднее.

[UNDO][UNDO][UNDO]

***

Когда хозяин “починки и перезагрузки” спустился после очередного рейса на второй, или какой там еще по счету, да и откуда отсчет ведется-то, этаж, его уже ждали. Доброволец, один из тех, что регулярно патрулируют районы повышенной экоопасности, сидел под вывеской от пожарной службы “Лимит помещения для безопасной эвакуации–– 68 человек”, и жевал пастилку “Айваска спейскейк”. Была на нем бесцветная хлопчатая курка  Дружины Экобезопасности. 

–Что так поздно сегодня? Я уже заполнен дальше некуда, через крышу скоро начнут выдавливаться.

–Что за паника, – пастилка, видать, была уже не первая, и зрачки добровольца из мобильной команды напоминали любопытных аквариумных рыбок, то подплывающих к стеклу, то удаляющихся вглубь своего стеклянного дома. – Каменщики уже запарковались. Хотя, если их так много, как ты говоришь, может, и стенка уже ни к чему. Как, помнишь, после Дня Благодарения в Мидтауне тоже… сами удавились, уроды.

***                                                                                                                                                       On the first day of Christmas my true love gave to me 

Five golden rings,
Four calling birds, three French hens,
Two turtle doves and a partridge in a pear tree…

New York, 12/2018

****

Примечания

*Мы считаем самоочевидным то, что всякий человек имеет право на свободное и равное взаимодействие с другими людьми. Но когда длинная череда злоупотреблений и узурпации, преследуя неизменно один и тот же объект, превращают виртуальное общение в инструмент абсолютного деспотизма и ставят под угрозу остальные ценности нашей демократии, охрана безопасности поколений нынешнего и будущего становятся исконным правом и обязанностью правительства.

Из Декларации Независимости; Изд. 2, 4 июля 2034 г.

**Тед Казински – террорист, анархо-примитивист. Последователи его объединились в группу, ратующую за уменьшение влияния постиндустриального общества и технологий.