Литературные пятницы.
Отрывки из еще не опубликованного романа
Татьяны Шереметевой «Удавить ненасытную тварь»
(рабочее название)
Продолжение. Начало см. здесь.
С Композитором мы еще виделись пару раз в ЦДЛ. Лилии я передавал, как и положено доброму знакомому, свои приветы.
Боже мой, какая пошлость! Этот тип все-таки настоял, чтобы я стал свидетелем на его свадьбе. В качестве последнего аргумента он сослался на свою невесту, сказав, что это, она, оказывается, меня просит. Ну ладно, покажу я вам всем.
После долгих отнекиваний я сразу же согласился. Нашлось и время, расписанное, как у звезды, на три года вперед, и силы, подорванные напряженной творческой работой.
Женились они пафосно и богато. «Молодая была не молода», но зато хороша собой. Для платья выбрала кремовый цвет, в руках – такие же розы. Интересно, а лилии бывают кремовые? Тогда бы гармония формы и содержания была бы совершенной. Мои лилии, которые я вручил ей, были белыми.
Хорошо, что на ней не было этих кукольных рюшечек и кружавчиков, которые делают всех невест одинаково глупыми. Она, напротив, затянулась в глухое, узкое платье, как змеища в свою шкуру. Для того, чтобы можно было передвигаться в этом кремовом чулке, сзади на подоле у нее был выведен разрез – практически до самых половых органов, о которых, напомню, я все еще не имел никакого представления.
Когда брачующиеся стояли «на ковре» и она наклонилась, чтобы поставить закорючку в знак своего согласия теперь уже на законном основании ежевечерне наблюдать моего, теперь, скорее, недруга и соперника в трусах и домашних тапочках, я не удержался и посмотрел туда, где был разрез. Я давно поджидал этого момента и был вознагражден. Я увидел все то, что хотел. Без малого.
Мохнатая тварь быстренько проснулась, обрадовалась, залила это мое мимолетное впечатление в качестве высокооктанового горючего в свои баки и пошла на приступ моих моральных устоев.
И опять этот зуммер. Господи, как это было некстати! Я сосредоточил свое внимание на женихе. Меня радовало все. И то, что он женился по второму разу, – значит, третий не исключен. И то, что пиджак с атласными отворотами ему явно жал под мышками, и то, что кольцо оказалось ему мало и на церемонии никак не налезало на его толстый и совершенно немузыкальный палец. Неужели это зависть?
В довершение всего в моих внутренних, глубоко интимных, потаенных монологах я стал обращаться к нему «мой вассал». Наверное, это мой комплекс полноценности смело заявил о себе, и что-то там про «право первой ночи» сложными ассоциативными путями отпечаталось в моих воспаленных мозгах. Я же говорю, смещение произошло. Небольшое. А виновата во всем была она – эта ненасытная, мохнатая тварь со своим зуммером в заду.
Про «вассала» и «право первой ночи» надо будет не забыть вставить в мой будущий триллер. Это хорошая отправная точка для того, чтобы помучить Композитора. Ну, не его самого, конечно, а того, кто появится на моих страницах. Это будет «экшн» с элементами садизма. Все будет двигаться, как и положено, к катастрофе.
Композитора я в своей книге прибью, это уже решено. Но не сразу. Для начала лишу его покоя, потом изведу ревностью, а под конец заставлю его или из окна выброситься, или сесть за решетку лет на пятнадцать.
Нет, за решетку нехорошо: Героиня может проникнуться жалостью и ездить к нему в Сыктывкар на свидания. Длительные свидания предоставляются раз в четыре месяца, я уже узнавал. Так что дудки, я не позволю ему красиво страдать.
Светлая память об усопшем нам тоже ни к чему. Я изведу его на коммунальные дрязги и мелочную борьбу с собственными подозрениями, которые, когда уже будет поздно что-либо изменить, окажутся совершенно напрасными. Я уничтожу его морально.
Композитор не знал, какую участь я уготовил ему, и потому был весел и немного смущен. Мне показалось, что перед невестой он слегка заискивал. Обращаясь к ней, он отступал на шаг назад и поднимал голову вверх. Он и сам, видно, чувствовал, что это нехорошо.
– Старик, ты знаешь, меня напрягают ее сантиметры. Все-таки она меня выше.
– Ну и что, наплюй. Зато ты её толще.
– Спасибо. Ты всегда найдешь, что сказать хорошего.
Пока они фотографировались, у меня созрел план действий. Я понял, что должен это сделать сегодня. Пока есть этот разрез, пока та таинственная тварь, что мучает меня своим зуммером, не израсходовала свое горючее. Ну и «право первой ночи», в конце концов. О том, кто мне дал это право, я не задумывался. Мне не интересны права, которые мне дают. Меня больше интересуют права, которые я беру сам. Вы – как хотите. Я отвечаю только за себя и за свои книги. И то не всегда.
Главное, не опоздать, успеть сделать свое грязное дело до того, как Лилия опять понурит голову и спрячет сложенные лодочкой руки между коленок. Успеть до того, как мне станет ее жалко. До того, как станет жалко моего соперника, этого простодушного поросенка. До того, как я сам содрогнусь от того, что же я такое удумал.
Ритуальные пляски или, как принято выражаться, «свадебные торжества» проходили в закрытом загородном клубе. Огромная территория, ранняя травка, уютные беседки, французский ресторан. Я часто там бывал и хорошо ориентировался на местности.
Замечательно, что в нашем отечестве, где книга – лучший подарок, скромный труд рейтингового писателя оплачивается достаточно высоко. Читайте, сограждане, читайте! Читайте в метро, читайте в очереди, читайте в туалете. У меня материала – на десять книг вперед. Будет чем заморочить вам голову.
Иногда я даже начинаю злиться: почему они такие дураки, почему они ведутся на глянцевую обложку, яркую картинку и придуманный моим пиар-менеджером брутальный псевдоним.
Ведь под этой обложкой пищи для размышлений нет. Я этим драгоценным нектаром не делюсь ни с кем. Для того, чтобы выжить на рынке, нужно совсем другое. Поэтому сюжет для меня всё. Он скручен в тугую спираль, и надо только внимательно отследить каждый завиток этой спирали и дождаться момента, когда она не выдержит и под действием центробежных сил раскрутится до первоначально элементарного состояния. Достанется всем – и моим героям, и антигероям, и второстепенным персонажам.
Нелегко придется и читателю. Но читатель это любит – чтобы сначала было страшно, потом завидно, потом жалко, а потом он бы неожиданно обнаружил, что самый умный из всех – это он сам, мой непритязательный кормилец.
Я должен опередить жениха. Право «первого вечера» – за мной. И я сосредоточил все внимание на том, как будет развиваться сюжет этого пока не написанного мной романа.
«Зумм-зумм-зумм», – стекло толстое, тварь упрямая. Удавить. Удавить ее, как можно скорее. Предлог для того, чтобы нам остаться наедине, я придумаю. В конце концов, я же писатель.
Я не стану использовать запрещенные приемы – накачивать новобрачную спиртным или подсаживать к новобрачному нужных людей. Важно, чтобы было все по-настоящему. Чтобы она, в здравом уме и твердой памяти, сама пошла за мной. Я найду такую возможность и использую ее до конца.
Зал, где проходили торжества, был обставлен в соответствии с требованиями высокой ресторанной моды. Никакого общего коммунального стола. Столики были небольшие, круглые, в стиле «Ностальжи» на Чистых прудах, где живая музыка, вместе с музыкантами, исторгавшими ее, нависая прямо над головой, каждый раз лишала меня надежды вкусно поесть.
Белые скатерти в пол, на них – белые вазочки, в каждой вазочке – розовые розы (Силы небесные, помогите мне. Как еще сказать-то, если они действительно были розовые?)
Я намеренно уселся вдалеке. Во время чествований и пожеланий я ни разу не посмотрел в ее сторону и скоро почувствовал, что она сама начала искать глазами мой взгляд.
Я смотрел мимо и безмятежно улыбался. Я знал, что очень скоро ангельский бело-розовый интерьер зала лишится своей девственности: кто-то заляпает белую скатерть соусом, кто-то опрокинет белую вазу с розовыми розами, кто-то разобьет свою рюмку. Не суть. Людям надоест сидеть на своих местах, начнется миграция и хаос. Вот тогда будет пора.
Настало время, и я подошел к ее столику, на правах друга жениха и хорошего знакомого поцеловал «лилейную ручку» новобрачной. Рука была гладкая. Понятно: морозы уже прошли, да и маникюрши тоже постарались. А жаль. Та смешная полудетская лапа с цыпками мне нравилась больше.
Поговорили на общие темы. Потом я посмотрел сквозь нее и вышел на воздух. Народу на территории было немного.
Конечно, ей будет неудобно идти – дорожки посыпаны гравием, кое-где лужи. Платье слишком узкое и каблуки слишком высокие. Больше всего я боялся, что начну «входить в положение» и жалеть ее.
Нет уж, пусть сбивает туфли, пусть наступает на собственный подол, пусть находит убедительные причины и врет, почему ей вдруг понадобилось одной дойти до тех альпийских горок и дальней беседки.
Я ждал, она не приходила. Вышел посмотреть на основную площадку перед рестораном. Народ тоже выбрался на воздух подышать, но ее там не было. Я не нервничал, а просто злился. Она не смела нарушать мои планы. Она должна была понимать меня без слов и слушаться на расстоянии. Время шло, и какая-нибудь конкурирующая парочка в любой момент могла забрести в мою беседку.
Жало не знало жалости и жалило меня в …. Тут кстати было бы еще одно слово на букву «ж». Но жало жалило меня в другое место. И это было больнее.
Лилия появилась, с другой стороны. Она немного задыхалась, рот ее был полуоткрыт. Вот это то, что нужно. Остальное я просто не желал видеть.
Я сделал все так, как обдумал это в минуты, когда брачующиеся скрепляли свой союз не только закорючками, но и первым законным поцелуем. И очень хорошо, что платье меньше всего подходило для этих дел. И очень хорошо, что такой шикарный разрез. Он-то, собственно, мне и был нужен.
… Я смотрел на ее затылок. Волосы были подняты высоко и можно было одновременно целовать ее открытую шею – там, где кожа такая светлая, нежная и нетронутая. Немного кружилась голова. И этот неожиданно глубокий вырез на спине, прижатой к моей груди.
Цветок лилии в темных волосах, явно взятый из моего букета, мерно покачивался рядом с моей щекой. И мелко-мелко дрожал ее подбородок…
Оказалось, что край ее платья запачкан травой. Видно, прижала подол каблуком, когда бежала сюда. Я попытался его отчистить, но стало только хуже.
– Как у Карамзиной… – прошептала она.
– Подруга?
Она пристально посмотрела на меня своими светло-голубыми ледышками, потом грустно усмехнулась уголком рта.
– Когда Пушкин в Царском Селе ушел с женой Карамзина в лес, у нее на платье отпечатался след от травы, и она потом никак не могла его отчистить. Очень переживала, что муж заметит. А Пушкину было тогда четырнадцать лет. По-моему, это был его первый раз… И он потом всю жизнь вспоминал то зеленое пятно.
– Ну, у тебя незаметно. И потом, – мы же не лежали … И я тоже буду вспоминать всю жизнь…
Эти слова вернули нас в реальность. Сама мысль о том, что это может стать воспоминанием, больно резанула по живому. Она быстро просунула руки мне под мышки. Мы стояли посредине беседки и не могли оторваться друг от друга.
Я понимал, что не в состоянии отпустить ее от себя вот такую – в свадебном, измазанном, как у Карамзиной, платье со смятой лилией в волосах. В самом неподходящем месте и, главное, в самый неподходящий для всего этого день. И этот мелко-мелко дрожащий подбородок… Но до него мне дела не было. «Жало не знает жалости». Боже-боже, какой бред…
Хотелось бы все-таки узнать, зачем она пошла за него замуж. Но спросить ее об этом я не успел. Как-то не пришлось. Мы вернулись в бело-розовый зал разными тропинками с разницей в пятнадцать минут. Соседям по столику я сказал, что забыл в машине телефон и ходил за ним на дальнюю стоянку.
