Литературные пятницы
Татьяна Шереметева
Первая часть см. здесь
Глава 9
Завтрак опять порадовал длинными рядами незатейливых закусок и высокими бокалами, в которых весело гонялись друг за другом пузырьки дешевой шипучки, выдававшей себя за хорошее шампанское.
Томас по случаю общего недомогания свой зловредный голос разума к решению стратегических вопросов подпускать вообще не стал, решив, что как-нибудь без него разберется. Поэтому для поправления здоровья взял два пирожных и тазик какао.
Когда он вернулся к столу, то увидел, что Офелия обложилась колбасой – копченой и вареной, а на горячее взяла себе яичницу с сосисками и красной фасолью. Она сидела, выпрямив спину, откинув голову и глядя перед собой. Напротив нее точно в такой же позе сидел Дмитрий.
Евгеша находилась в смятении. Вчерашнее шампанское обязывало. Завтракала она накануне, сами помните как, на обед заказала, подглядывая за тем, на какой строчке меню останавливается длинный палец Амалии, какой-то там супчик из цветной капусты, а на ужин – соте. Что такое «соте», Евгеша толком не знала, выбрала его исключительно за красивое слово и потом долго жалела об этом.
И вот сейчас все ее жертвы полностью обесценены. Рядом Дмитрий ест омлет с беконом, который, как назло, так вкусно пахнет, по другую сторону – предательница Амалия с колбасой и сосисками, а напротив – Томас со своими жизнеутверждающими излишествами.
Хотелось проявить характер: опять узкий бокал, фрукты, два-три сухарика, сыр и полагающееся к таким предпочтениям доброжелательное равнодушие к миру. …Управившись с завтраком и глядя на пустую тарелку с размазанным по ней кетчупом, она грустно прошептала: «В конце концов, мы же целый день будем на воздухе…»
– Томас, может быть, побеседуем в диванной? – робко предложила Евгеша, как только ее муж и сын скрылись в дверях ресторана.
– Это без меня. Я пошла в бассейн. – Амалия с грохотом отодвинула стул.
– Опять «шмурдяк»?
– Амалия вчера пошутила, отличное вино.
– Откуда она все это знает? А, она же тут третий раз… Интересная девушка,
правда? И такая молодая…
Евгеша не оставляла выбора. Томасу практически в ультимативной форме предлагалось усомниться в том, что Офелия молода и интересна.
– А почему вас так зовут – Евгеша?
– Вы знаете, мой Дмитрий…
– А давайте поговорим о вас?
– Это вы как психотерапевт хотите со мной говорить? Я думала, просто как человек…
– Да не то слово…
Курить было нельзя, и Томас стал набивать трубку впрок. Запахло солидным мужчиной.
Евгеша сделала загадочное лицо. Потом, подняв бокал, начала разглядывать оставшееся в бокале вино на свет.
– Я не всегда была такая…
Опять она вытягивала из него комплимент. Неужели она так изголодалась по доброму слову?
– Вы хотите сказать, что были еще лучше?
– Я хочу сказать, что я тоже была худая… – Евгеша подумала, выпила еще, потом добавила: «и высокая».
«Ох, что-то я много пью… и ем», – Томас внимательно рассматривал свое отражение в зеркальном проеме рядом с диваном. Драгоценное круизные денечки остаются за бортом, а у Томаса пока не было ни осторожного прикосновения незнакомой руки, ни полуопущенных ресниц, ни волнения, от которого бы сладко ныло и просилось бы в бой все то, что пока ведет себя крайне миролюбиво.
И сейчас напротив него сидит не строптивая пантера с длинными злыми когтями, глядя на которые невольно думаешь о будущих царапинах на самых чувствительных местах собственного тела, а безобидная Евгеша с аккуратно остриженными ноготками и ищущим взглядом добрых глаз.
– Завтра капитанский ужин. Вы уже подготовились?
– Евгения, не пугайте меня. А что, нужно как-то готовиться?
– Амалия сказала, что на этот ужин надо приходить в вечернем туалете. Я уже знаю, в чем приду. А вы?
– Я об этом как-то не подумал. У меня кроме штанов да рубашек и нет ничего.
– Ах, Томас, вам ничего и не нужно. Приходите со своей трубкой и шейным платочком. Вы все равно самый лучший.
– Да бог с вами, Евгения! Вы посмотрите, сколько вокруг молодых жеребцов! Куда мне до них!
Автору доподлинно известно, что каждый отпирающийся от комплиментов делает это только для того, чтобы в финале неохотно согласиться с оппонирующей стороной. И Томас согласился.
Глава 10
Строгость российских законов чаще всего компенсируется необязательностью их исполнения вообще и на отдельно взятом круизном судне в частности. Капитанский ужин предполагал вечерний дресс-код. Но те, кто днем ходил в длинных трусах с государственной символикой, которые нынче решено именовать плавками, в чем появиться на объявленном мероприятии не думали. Молодые дамы пришли в мини, пожилые – или «дамы на возрасте» – пришли в макси.
А Томас пришел в торжественных вельветовых штанах, рубашке в застенчивую клеточку и милой мягкой «бабочке», ну точно как профессор словесности из главного университета Стокгольма. Полупрозрачная длинная туника Амалии искрилась золотом на темно-синем фоне. Дмитрий был обтянут чем-то подчеркивающим его развитую мускулатуру.
Зачем. Зачем-зачем-зачем? Зачем… Томас старался не смотреть в сторону Евгеши.
Но роза на плече и разрез до бедра, между тем, заявляли о своем праве на всеобщее внимание.
Евгеша играла бокалом на тонкой ножке и устало отказывалась от еды. И только на красной икре, которую официанты, с ненавистью глядя на сидящих за столами, предлагали дорогим гостям, она сломалась: взяла одну крошечную тарталетку, потом повторила. Потом повторить не получилось, потому что икра закончилась до обидного быстро. Свою обиду она решила запить.
Амалия следила за туникой. Митенька взглядом делал то же самое. Дмитрий посчитал икринки на тарталетке и, дойдя до цифры девять, сдержанно улыбнулся и отдал ее сыну.
– Томас, а почему бы вам не пригласить вот эту молодую особу потанцевать? Или вы ждете, когда объявят белый танец? Амалия, вы должны сами пригласить нашего доктора!
– Евгения, увы, я не танцую. Давайте, друзья мои, лучше содвинем бокалы. Дмитрий, нам с вами крупно повезло! Мы сидим в окружении двух дам и могу сказать, что они – самые достойные в этом зале.
– Вы про это лучше на конкурсе скажите!
– А что, Амалия, мой голос имеет значение?
– Значение имеет каждый голос! – заговорила Евгеша, – и тем более, ваш… Красивых женщин должны выбирать обаятельные мужчины со вкусом. А у вас бездна и того, и другого. Поверьте мне, уж я-то знаю толк в этих вопросах.
Дмитрий оторвался от своих протеинов и пристально посмотрел на жену. Потом молча переложил со своей на ее тарелку куриную котлету – ту, что «по–киевски».
– Уважаемые дамы, обещаю, буду голосовать обеими руками за каждую!
– А нам не надо за каждую, нам надо – за одну. Единственную. – В голосе Евгеши звенела горечь принятого с достоинством будущего поражения. – Вот лично я считаю, что женщины делятся на красивых и умных. Хотя бывают исключения: например, моя бабушка, была и умница, и красавица и всю жизнь сводила мужчин с ума. Знаете: «Я черная моль, я летучая мышь, вино и мужчины – моя атмосфера…»
Впереди были кофе и десерт. И эта часть ужина интересовала Томаса больше всего. Конечно, при условии, что ей предшествовал салат «Столичный» и лангет.
– Какие впечатления от ужина, любезнейшая Амалия?
– Да ну! Я же все знаю. В позапрошлом году лосось давали, а в этот раз заныкали.
– Да разве в этом дело? Посмотрите, какая «атмосфера», как выразилась Евгения, как много красивых женщин! Но вы, конечно, – самая эффектная.
Амалия серьезно посмотрела на него и спокойно ответила: «Я знаю». И предупредив Томаса, что вернется, пошла попудрить нос.
Томас остался за столом в одиночестве, так как Дмитрий увел Евгешу сразу после куриной котлеты и перед четвертым бокалом шипучки, на которую его жена имела виды.
Он внимательно осматривал зал. БОльшую часть сидящих за столами, как обычно, составляли женщины, но если это была молодая и с аккуратными ножками, то обязательно с каким-нибудь мордатым мужиком, а если свободная, то «свечка» с расквашенными пятками.
«Томас, Томас, ну почему ты смотришь на какие-то пятки, а не на лица окружающих тебя дам?» – Если бы автор задал такой вопрос, то, наверное, получил бы такой ответ:
«Знаю я вас. Вы сначала подтяжку, потом ботокс, потом полкило фарфора в рот закинете, а потом липосакцию на все проблемные точки – и пятнадцать лет минус. А когда на ноги смотришь, сразу все ясно. Вон сосуды, вон вены выперли, а вон «вальгусная деформация пальцев стопы» за километр видна. Это я вам как врач, в конце концов, говорю. Косточка это, косточка на большом пальце, понятно? А я уже на все это в поселке своем насмотрелся. Хватит с меня».
Нет, не хотел Томас знакомиться со «свечками» и старался тактично дать им это понять – всем вместе и каждой по отдельности.
Отказывать во внимании сразу стольким женщинам было утомительно и приятно. Обижать никого не хотелось, но и давать кому-либо повод для напрасных ожиданий он тоже не собирался.
«Главное, уметь сказать нет. Но делать это надо деликатно, они же не виноваты…»
Это была принципиально новая задача.
«Да, вот что значит имидж. И всего делов-то: платок на шее, женское кольцо на мизинце и хвостик. И ведь я действительно уже не тот, что раньше: и когда форму, и когда халат белый носил, и когда на даче веревочкой подпоясывался. Я теперь другой…»
С шумом отодвинулся стул, Амалия уселась на свое место.
– Ну что, моя прекрасная Офелия, впереди у нас самая интересная часть вечера.
– Это вы о танцах?
– Увы, я имею в виду десерт.
– А почему вы со мной на «вы»?
– Не смею, любезнейшая, не смею. Уж больно вы строги.
Амалия порозовела и внимательно обвела взглядом зал. Потом разочарованно вздохнула и предложила выйти на палубу.
– А как же десерт?
– Ну зачем вам десерт? Вы что, женщина, что ли? И потом в вашем возрасте…
– Не сметь! Ни слова про мой возраст. Еще по бокалу вина, и я буду окончательно готов.
И они выпили, и потом вышли из большого зала, где в это время официанты начали предлагать господам отдыхающим мороженое трех сортов и пирожные с фруктовым желе.
Томас поднялся на палубу, злясь на себя за свою мягкотелость, на Амалию за ее напор и на официантов за их нерасторопность.
В бассейне среди малочисленных и малоподвижных тучных тел серебристым мальком мелькал Дмитрий. Жена его спала, сын смотрел мультики. А десерты, да еще в вечернее время, Дмитрий презирал.
Полотняные кресла были низкими, и колени Амалии снова поднялись выше ее головы.
«А хорошие у нее ножки, свежие, молодые – моложе, чем она сама».
Самое время было заняться трубкой. Томас долго ее раскуривал и думал о том, что, в общем-то, если эту самую Офелию, которая Амалия, научить правильно ставить ударения и склонять числительные, а потом познакомить ее с Аделькой, то можно будет как-нибудь пригласить ее к себе в голубой кабинет на бежевую кушетку. Для консультаций.
Она поправила тунику, то есть сделала так, что прозрачная ткань ушла далеко наверх, и у Томаса появилась еще одна возможность убедиться в том, что относительно ее конечностей он был прав.
– Томас, пока мы одни, я хотела бы кое-что у вас спросить.
– Я весь внимание.
– Как вам наша клуша?
– О ком это вы?
– Не делайте вид, что не понимаете.
– Наша соседка?
– Да, клуша, которая Евгеша.
– Милая женщина, любящая жена и мать.
– Она клуша. И пить совсем не умеет. Чуть что – сразу с копыт.
– Это только доказывает ее неиспорченность, что иногда женщине к лицу.
– Это доказывает, что она пить не умеет и больше нечего. А туда же: «Неплохое вино, вы не находите, Томас?» И еще за столом за мной подглядывает. Ну говорю же – клуша.
– Ну, милочка, тогда всех семейных женщин можно так называть.
– Не всех. Я такой никогда не буду.
– Ну, вы… Вы – девушка эффектная, а потом, знаете ли, возраст. В молодости о нем не думаешь, а понимаешь все, когда сам, как тот мяч, уже в положении «вне игры».
– Это вы-то «вне игры»? Да ни в жизнь не поверю. Видели, как Евгешка на вас запала?
– Так вы же только что сами мне сказали: «И вообще, в вашем возрасте…»
– Да это я позлить вас хотела. Я вообще люблю злить мужчин. А потом работа у меня такая…
– А где же вы все-таки трудитесь?
Амалия облизнула губы, помолчала и мрачно ответила:
– Не скажу.
«Да, вот тебе, пожалуйста: и коленки острые, и ногти длинные, и талия присутствует. А в чемодане у меня бордовая простынка, между прочим, без дела томится. Что же тебе мешает, старый пень?»
– Амалия, пойдемте к бортику, там ветер, свежесть, звезды в воде отражаются.
– Ну вы, прям, как «Титаник» какой. Они там на носу стояли, пока корабль не грохнулся.
– А вы смелая девушка. Одной плавать не страшно?
– Не страшно. Ой, да не нагинайтесь вы так низко: вывалитесь. Дайте-ка я вас буду держать от греха подальше. Будем ждать, когда первая звезда зажгется.
«Черт с ним, пусть говорит, как хочет. Ну не диктанты же с такой девкой писать. И у меня в каюте соседа нет…»
– Амалия, дорогая, мне даже неловко. Ежели я падать буду, то точно вас с собой утяну. Давайте-ка лучше отойдем.
– А пошли в бассейн плавать!
– Да вроде поздно уже…
– Тогда я пойду одна.
– Вот и славно. А я рядом в кресле посижу, знаете ли, по-стариковски…
*
Глава 11
На следующий день Евгеша сидела тише тихого, наказав себя отварной овсянкой и чаем. Амалия Томаса не замечала и делала попытки заговорить с Дмитрием. Дмитрий, как обычно, морщился и от общения уклонялся. И только мальчик Митя чувствовал себя в своей тарелке. Он с аппетитом ел, четыре раза бегал за соком и не мигая рассматривал Амалию.
После капитанского ужина у Томаса болела голова и не хотелось никуда идти.
– Ну что, господа хорошие, какие у нас планы на сегодня?
– Лично я собираюсь загорать, – на Томаса Амалия не смотрела и всем своим видом говорила, что никаких «наших» планов у нее с ним быть не может.
– А как же культурная программа? Сегодня же выход на берег, опять какие-то развалины.
– Ну вот и осматривайте их, если вам так интересно. А я их уже два раза видела.
Дмитрий, как обычно, тщательно прожевал свой завтрак и молча встал, сухо кивнув всем головой. Евгеша вздохнула и вышла вслед за ним.
Томас лежал в своей каюте с шахматной доской на животе и грустил. Вот плывет он на корабле, пусть не на большом, не очень красивом и полном бывших соотечественников. Но зато на фоне этой публики его нельзя не заметить и не выделить из общей толпы. Он один тут такой: импозантный мужчина с говорящими аксессуарами, к тому же психотерапевт.
И вот теперь, где бы он ни появился, происходит примерно одно и то же:
– Доктор, я могу с вами поговорить?
– Я сейчас не доктор, а просто пассажир.
– Доктор, мне нужно с вами посоветоваться. У меня просто катастрофа, знаете ли: кошмары по ночам преследуют, и душа болит.
– Милочка, да вы счастья своего не понимаете. Я вас уверяю, голова – не… ну, в общем, сами знаете, что: голова поболит и перестанет.
– Так у меня не голова! Душа болит, кошмары преследуют…
– А, без разницы. Плюньте вы, все само пройдет. Вечером чайку, а еще лучше – коньячку, водные процедуры и в постельку. Можно еще прохладные компрессы.
– А компрессы куда?
– Куда-куда… на лоб.
Круизное судно оказалось на удивление маленьким, а народу на нем было много. И практически у каждого, кто постарше, болела душа, или была депрессия.
«Томас Карлович, вы не можете нас подвести. Вы – самый элегантный пассажир на нашем судне, просим вас всем коллективом…» – старпом, который проводил занятия со шлюпочницами, лично пришел к Томасу просить его согласия стать председателем жюри конкурса на титул королевы рейса.
В тот же день двое в приватном разговоре попросили его за своих жен, третий – за любовницу. Еще один человек позвонил по внутреннему телефону в каюту.
– Это Паша. Привет!
– Здравствуйте, Паша. Чем обязан?
– А вы что, меня не узнаете?
– Признаюсь, не очень.
– Ну помните, вы еще про плавки мои пошутили. Типа в таких штанах нужно не в бассейне плавать, а государственный гимн исполнять.
– А, ну извините, не хотел вас обидеть.
– Проехали. Я типа с просьбой хочу обратиться. Томас Карлович, тут малышка одна со мной плывет, принцесса. Поможем ей стать королевой? Хорошая девочка, в торговый колледж поступать собирается.
– Всенепременно. Ежели жюри проголосует, обязательно сделаем ее королевой.
– А можно нам на жюри поднажать немножко, чтобы не капризничали? Я отблагодарю.
– Невозможно. Это будет расценено как дача взятки должностному лицу. Я же по статье пойду.
– Да бросьте вы шутить, у нас вся страна на этом держится.
– Паша, заметьте, это ваша страна на этом держится.
– Ой, ну уж эти мне прибалты. Вы всегда воображали, я вас с детства терпеть не мог. Зря мы вас сорок лет кормили.
Жить в зените славы оказалось непросто, и Томас старался не показываться на людях. «Свечки» по-школьному хихикали при его приближении, две особенно смелые попросили у него автограф.
За обедом Митенька, не отрывая взгляда от прозрачной туники Амалии, спросил:
– А вы на конкурс придете? Я за вас болеть буду.
Дмитрий молча поиграл желваками, Амалия порозовела, Евгеша начала обмахиваться салфеткой. Томас сослался на недомогание и ушел еще до того, как подали второе.
Глава 12
В списке заявивших о своем желании принять участие в битве за королевский титул Амалия значилась под номером четыре. В конце столбика с женскими именами каракулями было приписано: «Евгеша». Томас закрылся в своей каюте и решил не брать трубку местного телефона.
В дверь постучали, потом еще и еще раз.
– Кто там?
– Это я, – послышался тоненький голос Пятачка.
Томас усадил Амалию на свободную койку и сам, подобрав полы халата, уселся напротив.
Она молчала, опустив голову, волосы почти заслоняли ее лицо, но он чувствовал на себе ее взгляд.
– Амалия, не томите, что случилось?
– Мне надо с вами серьезно поговорить.
«И для этого ты пришла ко мне практически в одних трусах, не считая этой прозрачной тряпки».
Амалия пересела к нему и осторожно дотронулась до его руки.
– Какое у вас интересное кольцо… Фамильное?
– Да, от прадедушки досталось. Передается по мужской линии.
– А можно мне посмотреть?
– Ради бога.
– Красивое… Ой, а что здесь написано? Не по-русски?
– По латыни. «Dum spiro spero – Пока дышу, надеюсь». «Dum» не уместилось.
– А…
– Ну хорошо, тогда так: «Надежда умирает последней».
– Теперь поняла! Я по телеку это слышала. Томас, мы знакомы уже несколько дней, и я… как бы вам сказать…
Ее рука опять прошлась по пушистой шерсти чуть выше его широкого запястья.
«Ну вот, у меня есть все то, о чем я мечтал. Взгляд из-под ресниц, робкое прикосновение тонкой руки, прозрачная туника. Мы одни, и никто помешать нам не может. И простынка, между прочим, ждет своего часа».
Он поплотнее запахнул полы халата и пересел на свободную койку.
– Слушаю вас, любезнейшая Амалия.
– Вы обещали перейти на «ты». И горшочек меду. И еще говорили, что я греза.
– Ах, дорогая, не будите во мне зверя. Говорите прямо, зачем пришли.
– Томас, а знаете, где я работаю?
– Да нет, конечно. Тайна сия велика есть.
– Я вам ее открою. Я работаю инструктором по политико-воспитательной работе.
– Что?
– В СИЗО я работаю, с зеками. И я тогда вам все наврала. Нету у меня мужа, есть Борька, прапор. Только замуж я за него не хочу. Я же красивая, мне даже блатняшки это говорят. Мне и должность эту дали не просто так, а за красоту, между прочим. И в партию тоже приняли на раз-два, а я еще, как дура, переживала. Сказали, что при коммунизме все должно быть красиво, ну, то есть прекрасно. Томас, а вы коммунист?
– Да как вам сказать… бог миловал.
– А у нас в городе все приличные люди – коммунисты. Партий сейчас много, а такая – одна.
– И рад бы, но не могу не согласиться.
– Я, если к весне мужа не найду, в партком изберусь – это ведь тоже ход. Томас, в прошлом году здесь на конкурсе одну чувырлу польскую королевой сделали, и в позапрошлый раз я тоже зря сплавала – тогда любовница городской администрации победила.
– Так уж и всей администрации?
– Ой, да какая разница? Ну был там какой-то вахлюй из Нижнего Тагила, доходяга, а девку с собой вез – как будто год ее сырым мясом откармливал – ну очень здоровую. И представляете, ее сделали королевой рейса! Томас, мне надо победить. Ну пожалуйста! Вы же будете председателем жюри, а вас тут все уважают, все знают, что вы психолог…
– Психотерапевт.
– Ой, да какая разница? А может, вы их загипнотизируете? Я на работе тоже, между прочим, занятия по гипнозу посещала. Чтобы воздействовать на сознание. Или на подсознание, уже забыла.
– Деточка, я всей душой вам сочувствую, но не могу. А что Борька? Почему бы вам за него не выйти?
– Нет, ну что вы, я же красивая. Я хочу за иностранца, или за олигарха какого, пусть даже плохонького.
– О господи, да где ж их тут взять? Олигархи на таких судах не плавают.
– На суше найду. Мне, главное, королевой стать и титул получить – они же диплом с печатью выдают. Здесь народу мало, не то что в городе каком, конкуренция не та. Титул получу, а потом уже и статус появится. Ой, а можно я рядом с вами еще посижу?
– Ой, я вас умоляю, не стоит беспокоиться. Знаете, давайте так договоримся: я предложу вашу кандидатуру. А дальше – как жюри решит.
– Да мне нужно, чтобы жюри решило так, как вы скажете. Я же про них все уже знаю, они будут своих по блату протаскивать.
– Ну вот, а ведь вы меня, между прочим, о том же самом просите: чтобы я вас по блату протащил. Так ведь?
– Ну конечно, а как еще? У нас в стране все по блату.
– А как же «богоносная нация»?
– Да при чем тут это! Я в Бога верю, у меня даже духовник свой есть.
– Ну, а как же вы ему про этот подлог рассказывать будете? Это же грех, знаете ли.
– А я ему не расскажу.
– И какая цена такой исповеди, православная вы моя?
– А вы на нашу веру не замахивайтесь. Мы вас от Орды спасали, пока вы на своих хуторах отсиживались. Чухония. Томас Карлович, ну вы мне обещаете?
Ночью Томасу снилась Амалия в королевской мантии и короне. Но сидела она не на троне, а за обшарпанным столом и, направляя лампу ему в лицо, обзывала его чухонцем, требуя правды и только правды – как на исповеди. А Томас делал вид, что не понимает, о чем это она.
Проснулся он от света луны, которая заглядывала в иллюминатор.
«А вдруг все узнают, что никакой я не психотерапевт? Вот смеху-то будет. Больше всего, конечно, Евгешка с Амалией веселиться будут. Ну и Дмитрий…»
Глава 13
За завтраком он старался ни на кого не смотреть, ни с кем не разговаривать и, как жена Дмитрия накануне, ел овсянку на воде без масла и даже сахара. Почему ему хотелось так сурово наказать себя, он не понимал, но чувствовал, что так надо.
Евгеша была грустна, Митенька пристально рассматривал небесно-голубую прозрачную тунику Амалии, Амалия пила шампанское и молчала, а Дмитрий играл желваками и морщился. Разобравшись со своими протеинами, он, как обычно, кивнув головой в сторону стенки, вышел из ресторана.
Томас, прихватив с собой книжку, решил уйти подальше от всех на верхнюю палубу. За радость одиночества пришлось заплатить. Он уже перепачкал свое парадное махровое полотенце с эротическим орнаментом гудроном, который лез из швов между досками палубы, и уже понял, что противные темно-коричневые пятна на нежно-шелковистой махре – это навсегда.
Хотелось, чтобы этот дурацкий конкурс, судить который его припахали неизвестно за какие грехи, уже прошел, чтобы поскорее забылись все выслушанные за последние два дня и комплименты, и просьбы.
«Господи, ну зачем я все это затеял? Ну не мудрил бы, назвался как есть, проктологом, да кто ж меня после этого стал в это жюри звать?»
Сквозь сомкнутые веки он почувствовал нависшую над собой тень. Раздался глубокий вздох.
– Томас Карлович, я могу с вами поговорить?
«Нет, только не это. Я не смогу, я сорвусь, наговорю грубостей, а после этого выброшусь за борт».
– Да, Евгения, слушаю вас.
– Томас, у меня к вам очень и очень деликатный вопрос. Даже не знаю, как начать.
– Вы о конкурсе?
– Могу ли я присесть рядом с вами?
«Интересно, а за руку она меня тоже будет брать? А может, отвести ее в каюту и употребить по назначению? В конце концов, она порядочная, смешная, застенчивая женщина, мучается от комплексов и нереализованных желаний. И ноги у нее не волосатые».
– Вы знаете, Евгения, уместнее было бы спросить: «Могу ли я прилечь рядом с вами», извините, конечно. Здесь же голые доски, причем они мажутся. И я уже полотенце новое угваздал.
Тяжело кряхтя, он сел, накинул на плечи халат и обнял себя за колени. Рядом, подвернув под себя ноги, пристроилась Евгеша.
– Ничего, что мы с вами тут уединились? От Дмитрия вам не влетит? Он у вас серьезный мужчина.
– Он в каюте лежит, у него депрессия. Может быть, вы попробуете ему помочь – воздействовать на его психологическое поле?
– Ох, ваш Дмитрий – твердый орешек, вон как каждый раз желваками играет, через бороду видно. Пошлет он меня куда подальше с моим психологическим воздействием.
– Вы его совсем не понимаете. Он очень ранимый и тонкий человек. И психологическая помощь ему действительно нужна. И мне тоже.
– А что за беда?
Евгеша сделала большие глаза, огляделась вокруг, переждала, пока мимо прошел матрос с шваброй в руке, и прошептала:
– Это невыносимо. Я уже на пределе сил, у меня самой будет нервный срыв. И тогда вам придется лечить еще и меня. Пожалуйста, зайдите к нам в каюту, поговорите с ним. Понимаете, он считает, что вы один можете его понять. Хотя на самом деле никакая у него не депрессия, а просто мания величия. Вы не поверите, но когда-то он был совсем другим. А потом ему как-то насоветовали бороду отрастить и выяснилось, что он – копия Николая Второго. Да я же первая была, кто ему об этом сказал. Вот дура, правда?
– Ни в коем разе, Евгения.
– Спасибо. И на работе его тоже сразу же стали звать «царь». А у них клиенты – люди специфические, сплошные князья да графы, и все ему твердят: «Ну вылитый царь». Так он теперь их поправляет: «Не царь, а российский император».
– Он что, в дворянском собрании трудится?
– Ах, да нет же! Его фирма титулами торгует – продает родословные. У нас в России вся попса ими уже обзавелась. Томас, а хотите, я ему скажу, он и для вас что-нибудь подходящее найдет? Какой-нибудь Тевтонский орден?
– Премного благодарен, надо будет подумать, что лучше выбрать.
– Да что угодно, хоть герцога. У нас риэлторша знакомая теперь баронесса.
– Это смелое решение. Так что Дмитрий?
– Он теперь по выходным геральдику изучает, фотографии старые собирает, какие-то железки на толкучке купил. Про восстановление монархии несколько раз уже мне рассказывал. И ведет себя так, как будто я – его свита, а он – «Ваше величество».
Ну ничего нельзя сказать, только рот откроешь, а он сразу: «Я – все – знаю», – и боже упаси ему возразить… Иногда так хочется поговорить по-человечески, но как подумаю, что «он все знает», сразу всякое желание пропадает… А стоит ему со своим «все знаю» в дурацкое положение попасть, сразу же заявляет: «Я тоже человек и могу ошибаться». Знаете, что теперь он от меня требует? – «Ты должна ловить каждое мое слово!» – А если переспрашиваю, не отвечает…
Вот вы про имя мое спрашивали. Раньше он меня Женечкой звал, а потом где-то откопал, что фрейлину одну при дворе Евгешей называли. И все, теперь я тоже Евгеша. А почему он так за столом держится? Да потому что он нас всех презирает, этот сумасшедший идиот, простите меня за откровенность.
Я, Томас Карлович, честно вам признаюсь: терплю из последних сил, только чтобы на скандал не нарываться. Вот круиз этот дурацкий закончится, и уеду я от него в Озерки к маме. Она за Митькой будет смотреть, а я на работу устроюсь. Учитель музыки везде нужен, правда? Я уже все решила. Так что это моя прощальная гастроль. Я вас тут подожду, ладно?
Она уже смахивала мизинцем слезы со щек и искала, чем вытереть нос.
Глава 14
Есть не хотелось, пиво пить тоже не хотелось. Также не хотелось лежать или сидеть. Загорать и плавать не тянуло вовсе. Начитанный Томас напоминал себе «отсиженную ногу» из известного рассказа Ираклия Андронникова. Даже арахисовая халва после того, как Томас побывал у Дмитрия, не радовала. В памяти, как крючок в рыбьей губе, застряли подробности их разговора.
– Дмитрий, я войду, с вашего разрешения? Мне ваша супруга передала, что вы хотели меня видеть. Так что я весь внимание. Как здоровье?
– Неважно. Да вы садитесь, доктор. Евгения далеко?
– На палубе сидит, мои вещи караулит. Знаете, здесь охотников много, а у меня полотенце новое, дорогое.
Томасу странно было видеть Дмитрия, лежащим на боку с подобранными к груди ногами. Он напоминал ребенка, у которого болит зуб или ухо и который держится из последних сил, но вот-вот начнет плакать в голос.
– Рад вам помочь. Давайте проведем сеанс психотерапии, поговорим по душам.
– Доктор, какая там душа, у меня боли жуткие. Дышать боюсь.
– Ах, не дай бог, это астения…
– Холодно, доктор, холодно.
– Дмитрий, не говорите загадками, даром ясновидения я пока не обладаю.
– Томас Карлович, я в Западном военном округе служил, капитаном.
– А как же …. извините… Супруга ваша сказывала, что вы в бизнесе трудитесь.
– Тружусь. А до этого служил в Западном округе.
– Н-да? И при чем тут я?
– При том. Вы же сами меня и лечили. Я вас не сразу узнал – вы так изменились! Ну вспомните меня, я тогда тоже без бороды был. Бородкин я, Дмитрий Бородкин. Вы еще тогда сказали, что с такой фамилией мне обязательно нужна бородка. Вот я, когда демобилизовался, и отрастил ее.
– Дмитрий, э… как бы это сказать… а может, вы обознались? Может, это был не я?
– Пожалуйста, я не возражаю.
– Да уж, друг мой, признаюсь, очень меня обяжете. А то как-то несолидно. Это очень между нами, ладно? Я ведь и сам не так давно со службы ушел. В Тарту переехал, а потом жена умерла, а потом меня такая хандра накрыла, хоть волком вой. И надоумил меня один приятель развеяться по-холостяцки. А тут, понимаешь, такая неприятность: ну как я с такой профессией буду с дамами знакомиться? Вот и решил на время переквалифицироваться. Кто же знал, что я своего пациента тут встречу? Ах, как неловко…
– Ничего, я вас не выдам.
– Спасибо, голубчик. Так я не понял, Евгения упоминала о каких-то проблемах психологического толка…
– Это я вру ей, что у меня депрессия – давно уже. Вы, кстати, тогда очень хорошо мне помогли, я потому вас и запомнил. Она надеется, что на меня психологически можно воздействовать. А я ни под каким видом не могу ей правду сказать. Тем более теперь, когда все видят, что я на Государя Императора похож. Я просто не имею права болеть такими неприличными заболеваниями.
– Да, не царское это дело… Но – «ближе к телу»: на что жалуемся, больной?
Узнать о подробностях их дальнейшего разговора возможным не представляется. Нет. Ни за что.
Прощаясь, Дмитрий просительно заглянул Томасу в глаза.
– Томас Карлович, тут еще одно дело. «Последняя воля умирающего»: поговорите, пожалуйста, с моей женой. Ну, как психотерапевт. Она же королевой рейса решила стать! Вчера заявила мне, что тоже хочет иметь свой собственный титул.
А я вам вот что скажу: это у нее синдром бывшей красавицы. Уверена, что ее до сих пор все должны алкать и вожделеть. Она поэтому и утопленницу эту, Амалию, терпеть не может. Вот и вас взялась очаровывать, вы заметили? Томас Карлович, только, пожалуйста, о моих проблемах ей ни слова. А я про вас ничего не расскажу. Ладно?
– Заметано. Но от разговора, голубчик, меня увольте. С женщинами на эти темы говорить не умею, и вообще, я не по этой части. Знаете, кольцо, платочек – это все только имидж, как Аделька выражается. Девушка такая у нас в Тарту работает, веночек из васильков носит. Забавная… Так что простите меня великодушно, но с королевами разбираться – это не мое.
Глава 15
Он проснулся очень рано и долго лежал, не раскрывая глаз. Солнце просвечивало сквозь веки и дробилось на черно-желтые геометрические фигуры. Наступил последний день морского путешествия, можно было подводить итоги.
Больше он не увидит ни Амалию, ни Евгешу, ни Митеньку, ни своего бывшего пациента Дмитрия Бородкина. И уж точно не придется ему когда-либо залезать в шлюпки и слушать, как спасаться в случае кораблекрушения.
Стоянки в портах и выход на берег для осмотра достопримечательностей тоже позади. Натертые ноги когда-нибудь заживут, потому что не станет он больше ходить по чужим улицам, изображая интерес к чужой жизни и бдительно прижимая к животу фотоаппарат.
«Вернусь, сразу на рыбалку пойду. А как там без меня мой петька, как курочки, кормилицы мои? Соскучились, поди. И вообще, как хорошо дома! Утром три яичка сварил, масла на хлебушек положил и до вечера свободен – хочешь, траву коси, хочешь, сушняк обрезай. А вечером c книжечкой под лампой настольной уютно так посидел, чаю с вареньем попил. И никаких тебе чизкейков с шампанским. И никаких тебе императоров, королев и конкурсов дурацких, господи, как хорошо-то, что он уже прошел!»
Претендентки на корону должны были по своему выбору исполнить какой-нибудь музыкальный номер. Рыжая девушка из Перми станцевала вечно молодую ламбаду, а помогал ей Паша. Девушка из Екатеринбурга спела песню из репертуара певицы Алсу.
Амалия не пела и не танцевала. Под музыку из знаменитого эротического фильма она исполнила несколько гимнастических упражнений. Длинное, гибкое тело в тунике бирюзового цвета напоминало морские водоросли. Щеки ее раскраснелись, обычно гладкие волосы растрепались, и в какой-то момент она даже понравилась Томасу.
Евгеша шла замыкающей. Она была в том же платье с розой и с узким бокалом в руке. У дверей зала стоял, засунув руки в карманы и мрачно глядя в сторону, Дмитрий.
– Мне уже много лет, и я знаю, что никогда не стану королевой рейса. Но это не имеет значения… Главное, ведь, это не победа, да? А участие… Голоса у меня нет, зато слух неплохой. Это будет декламация под музыку. Я вам исполню мой любимый романс.
Томас приготовился к худшему: «Неужто про свою черную моль затянет?»
– Да, мой любимый романс: «Так дымно»… Вернее, это песня. Но мне уже все равно.
Послышалась россыпь аккордов, потом музыка замерла. Корабельный тапер ждал.
Первые несколько строк она проговорила в микрофон полушепотом:
«Так дымно, что в зеркале нет отраженья, И даже напротив не видно лица, И пары успели устать от круженья, Но все-таки я допою до конца!»
На припеве голос ее стал немного громче:
«Минутный порыв говорить – пропал, И лучше мне молча допить бокал…»
Пианист тихо наигрывал, а Евгеша с низко опущенной головой прошлась по маленькой эстраде, потом помедлила и опять подошла к микрофону.
Она уже не прятала от зала глаза: «В оркестре играют устало, сбиваясь, Смыкается круг – не порвать мне кольца… Спокойно! Мне лучше уйти улыбаясь, И все-таки я допою до конца!»
Еще один круг по эстраде, а потом вдруг низким голосом с угрожающими интонациями:
«Все нужные ноты давно сыграли, Сгорело, погасло вино в бокале, Тусклей, равнодушней оскал зеркал… И лучше мне просто разбить бокал!»
И на круизном судне «Одиноков» одним бокалом стало меньше.
Голоса жюри разделились. Старпом и судовой радиоинженер со знанием английского языка были за Евгешу.
Одинокая «свечка», которой Амалия еще недавно собиралась “треснуть веслом по башке”, и зав. редакцией информации из областной газеты попросили за Пашу.
И еще двое пассажиров из тех, что с государственной символикой, проголосовали за Амалию.
«Ах, как нехорошо получается. А мне в какую сторону плыть? И туда плохо, и сюда нехорошо. Они же вроде обе как мои, они же на меня надеются. Евгешка, правда, удержалась, ни о чем не попросила. Зато на сцене высказала все – и как! А что тогда с Офелией делать?»
Председатель жюри конкурса попытался было от голосования уклониться, но через несколько минут, тяжело вздыхая и вытирая шею шейным же платком, сдался.
– Ну что же, господа, в конце концов, мы выбираем не королеву красоты, а королеву рейса… А можно о решении жюри сообщит кто-нибудь другой? Я человек не публичный…
****
…Томас почувствовал, что клеткам головного мозга необходимо питание и пора готовиться к последнему совместному завтраку.
Он поднялся с койки, подошел к зеркалу и острыми медицинскими ножницами отрезал свой хвостик. Подравнял оставшиеся волосы, побрился, упавшие в раковину седые пряди аккуратно собрал на бумажку, выбросил их в урну и открыл чемодан.
В маленькое отделение он положил трубку, кольцо и шейный платок, в большое – модные укороченные штаны вместе с другими обновками и вынул свою старую тенниску, брюки, сандалии и заначенную пачку сигарет.
Потом потер непривычно голую щеку и вернул кольцо на стол. А еще через минуту достал красиво упакованную простынку бордового цвета. На ярлыке ее расплывчатым шрифтом было набрано: «Queen», а дальше – какая-то абракадабра.
“Кольцо Офелии подарю, там и надпись для нее подходящая, а простынку надо будет Евгешке отдать. На память”.
