Поэтика.

Интервью с Олегом Булгаком вела Ирина Акс.

В Нью-Йорке Олега Булгака знают как барда, а дома в Москве – еще и как радиоведущего. А вот поэта Олега Булгака знают в основном его «фейсбучные френды», которых, конечно, очень много, но… Сегодня он – гость нашей «Поэтики». Если вы не были знакомы раньше с его песнями, значит – у поэта Булгака появится редкая возможность найти в вашем лице сперва читателей, а уж потом – слушателей (ссылки на его выступления – в конце материала.)

– Олег, ты уже не раз был в Нью-Йорке (а кстати – сколько раз, и в каком году – впервые?) У тебя наверняка сложился свой образ нашего города. Подозреваю, что он немного менялся со временем: любовь с первого взгляда  все-таки слегка меняется по мере знакомства с предметом любви… Не можешь ли «проиллюстрировать» это стихами или песнями – старыми, написанными пару лет назад, и свежими, появившимися этой осенью?

• Я был в НЙ три раза, и всякий раз это был другой город. Самое первое впечатление, в первый приезд в 2014-м, – вид на Манхэттен со стороны Хобокена. Куда ни встань – впечатление, что рассматриваешь огромную обложку иллюстрированного журнала! У меня после первой поездки осталось два десятка фотографий: «Нью-Йорк под дождём», «Нью-Йорк под ярким солнцем», «Нью-Йорк утром», «Нью-Йорк ночью», «Сумерки в Нью-Йорке» и так далее. Пересматриваю их и никак не могу понять, какой же именно из этих Нью-Йорков нравится мне больше всего. Любовь к этому городу – как любовь к жене: постоянно в движении. Вот его обожаешь, а вот вдруг разочаровываешься, вот снова влюбляешься, сам не понимая, почему, а вот вдруг решаешь «хватит!», но при этом осознаёшь, что развод может произойти только в самом крайнем случае, потому что с годами любовь не проходит, она просто меняется, и всё равно остаётся. Наверное, об этом написалось стихотворение перед самым последним визитом сюда

***

туда
где стриты с утра дышат смогом и кофе
где глаз спотыкается на апострофе
где повсюду вирусы чужого успеха
где незнанье языка вообще не помеха
где никто не удивляется твоему имени
где самые главные – вертикальные линии
где точно знаешь про воздух свободы
но не понимаешь что ждать от погоды
где мифы сминаются в одночасье
но целое не дробится на части
где всем улыбаешься на автомате
но легко вспоминаешь о русском мате
где бывшие наши не стали бывшими
но при этом не чувствуют себя лишними
в общем в ещё один мой любимый город
я лечу
встретимся
уже скоро

– Многие говорят, что Нью-Йорк и Москва очень похожи. Причем коренные москвичи категорически отрицают всякое сравнение, а вот не-москвичи –  напротив… Я совсем не знаю Москвы, бывала там редко и недолго, и не знаю – кому верить? А ты как чувствуешь?

• Первый раз о том, был ли я в Нью-Йорке меня спросила коллега ещё в середине 90-х. Тогда я и помыслить не мог о том, чтобы там оказаться! Она мне немного рассказала о городе, и она же тогда сказала: «Нью-Йорк очень похож на Москву, и если ты любишь Москву, то полюбишь и Нью-Йорк!» Я почему-то запомнил эти слова, и в свой первый визит всё искал признаки Москвы повсюду. Не находил – и радовался. Потому что каждый город неповторим, и мы ценим в них именно это! Но если говорить о темпе, об общей энергетике, то – да, похожи. В этих городах крутятся огромные деньги, их вращают мощнейшие умы человечества, жизнь не останавливается ни на секунду. В полночь на Тверской вы можете запросто попасть в пробку – Moscow never sleeps! Таймс-сквер тоже гудит все 24 часа в сутки.

– Ты – не коренной москвич, то есть, по большому счету, когда-то испытал те же эмоции, что и мы, «понаехавшие» в Нью-Йорк (не зря же нам так близка и понятна книга Наринэ Абгарян «Понаехавшая»!)  А есть ли у тебя стихотворение или песня, условно говоря, про твой личный «эмигрантский опыт»?

• В Москве быть «понаехавшим» проще – там хоть язык тот же. А мне, русскоговорящему ведущему радиоэфира, это жизненно важно! Иначе пошёл бы в дворники (если бы смог отбить этот куш у какого-нибудь таджика). Кстати, шутка насчёт «не только понаехали, но ещё и понаумирали!» имеет печальное продолжение: мест на московских кладбищах нет, а в ближнем Подмосковье их катастрофически не хватает. Всё чаще люди хоронят своих умерших родственников уже в ближайших областях: Владимирской, Калужской, Брянской… А стихов про мой личный эмигрантский опыт у меня нет, потому что когда я переехал в Москву, я десять лет не брал в руки ни гитару, ни перо. Стресс ли тому виной, резкая перемена в жизни – не знаю. Когда же вернулись стихи – а это было года 3-4 назад, я уже писал совсем о другом)) Зато есть совершено свежий стишок, появившийся после поездки к брату в Сан-Франциско:

Калифорнийские холмы
Притихли.
В окно моё глядят: пишу
Про них ли?
Обозначаю ли свои
Восторги?
Учу ль словарь от корки и
До корки?
Здесь можно сан принять легко,
Без риска:
Храм в Сан-Хосе и храмы в Сан-
Франциско.
Здесь днём жара, а по ночам –
Как дома.
И против этого приёма
Нет лома.
Ушла эпоха тихих слов,
Прелюдий.
Пришли иные времена
И люди.
Не бродит кровь, истаял дух
Вудстока.
И дует ветер перемен
С востока.

– И – традиционный вопрос: ты много выступал у нас, концерты были в самом разном формате: на природе (то есть на сцене слета «Синий Троллейбус), в залах, на дружеских «домашниках»… Каковы твои впечатления о нью-йоркской публике, есть ли у нас какая-то своя особенность? Только не говори, что «в Нью-Йорке прекрасная публика»: сама знаю, что ты – человек воспитанный, так что пропустим формулы вежливости и перейдем сразу к сути!

– Но в Нью-Йорке действительно прекрасная публика! Что я могу ещё ответить? На слёте «Синий троллейбус» я уже второй раз, но почему-то именно в этот свой приезд нашёл тут огромное количество друзей, родственных душ, тонких ценителей поэзии, людей с потрясающим чувством юмора, близких по духу, по песням, в конце концов! Они чуткие и весёлые, они рассудительные и категоричные, они добрые и внимательные, они умные и остроумные – они обычные люди, которые были поставлены в непростые обстоятельства. Кто двадцать пять лет назад, кто пятнадцать, а кто и всего пять-шесть. Всем им пришлось в своё время выживать. И они не просто выжили – они добились успеха. Пусть не огромного, пусть не феноменального, но ни один не опустил руки, не сдался, не плюнул на себя. Это то, что всех нас, «понаехавших», объединяет. Кто, вы думаете, работает на телевидении и радио в Москве? Там москвичей – раз-два и обчёлся. Мир движут «понаехавшие». Мы с вами! И пусть тот мир скажет нам спасибо, потому что посмотрите, что было с той же Москвой и тем же Нью-Йорком до того, как мы туда приехали, и что там теперь! А? О!

– Напоследок – несколько стихов и песен, которые не могут служить ответом ни на один вопрос этого интервью, просто Олегу очень хочется, чтоб вы их прочли (послушали). 

*  *  *

ЛЁВА И МИША

Лёва не любит сидеть на одном месте.
То он в поле бежит, то обратно к столу мчится.
То кухарке рассказывает о дрожжевом тесте,
То замрёт и слушает, как поёт за окном птица.

У него в жизни много драйва, а секса мало,
Он впервые вчера разговаривал по телефону.
Но его настоящий фетиш – рельсы и шпалы,
Он дрожит всем телом, когда идёт по перрону.

И однажды, сильно волнуясь, он приходит к вокзалу,
Покупает в буфете пирог и квас, два стакана.
И в тот самый миг слышит визг колёс по металлу.
И ужасный крик: “Под поезд!.. Убилась!.. Анна!..”

Позабыв про квас, бежит, ничего не слыша,
Он влетает в дом, бормоча: “Не терять ни мига!”
Он хватает перо и без остановки пишет,
Повторяя: “Это будет моя лучшая книга!”
_ _ _ _ _ _ _

Миша лечит людей, так же, как его дядьки и немножко – мама,
Но его завораживают длинные умные фразы.
Он читает Чехова, очищая душу от хлама,
Ну, и пишет сам понемногу. Пока – рассказы.

А ещё Миша любит рельсы, стук колёс, вагоны.
Человек городской, он идёт туда, где звенят трамваи.
Он сидит на скамейке в парке, жара, вороны.
Воробьи не орут, не сбиваются в шумные стаи.

В нём созрел роман, осталось придумать начало.
Он берёт абрикосовой тёплой два стакана,
И в тот самый миг слышит визг колёс по металлу,
Крики и неразборчиво: “Голова… трамвай… Анна!!!”

Достаёт из кармана блокнот, ручка летит по бумаге,
Возникают слова и фразы случившемуся вдогонку.
“Это будет мой лучший роман! Я от славы – в шаге!..”

…А вы говорите: “Не бывает два раза в одну воронку!”

НАБЕРЕЖНАЯ МОЙКИ, 12

…А рана всё никак не заживала.
И слух уже пополз, что он убит,
что ясно было с самого начала,
кто победит,

что всё это задумали масоны,
что адюльтера и в помине нет,
и что в дуэли не было резона,
дуэли – бред!

Ему потом рассказывал Тургенев,
про отпеванье, гроб, парадный фрак.
“Ты так решил, тебе видней, ты – гений.
Да будет так”.

Он маялся, с трудом вставал с дивана,
шёл, тапочками шаркая, к окну,
стоял, смотрел на снег… ложился рано,
“Нет, не усну…”

Но засыпал, причём почти мгновенно.
В апреле взял перо, решил опять
к стихам вернуться. Кровь бурлила в венах –
писать, писать!

Полгода, год, потом ещё три года –
он перебрался в Болдино совсем.
Стол, кружка, стул, перо, топчан, природа,
“Я не хочу печалить вас ничем”…

Не получалось вовсе. Или плохо.
С тех пор, как он сбежал от Натали,
ушла, казалось, целая эпоха.
Стихи ушли…

Он убеждал себя, что так и надо,
что пишет исторический роман,
что это одиночество – награда,
а не дурман,

что возвратит назад чертовку-музу,
что вылечит несносный простатит,
и отомстит, в конце концов, французу!
Или простит.

“Я ведь мечтал так долго о свободе!
Ну, вот: деревня, комната, камин…”
И он сидит и глаз с огня не сводит.
Совсем один.

ДЕЛО О…

Радуюсь настоящей зимней погоде,
Не сплю, смотрю в окно, думаю: Господи прости,
Но ведь Дело о потерянном годе –
Кто-то же должен на меня завести?
Дело об упущенных возможностях,
Дело о нерастраченном чувстве,
О придуманных зачем-то сложностях,
Об умении врать (не об умении – об искусстве),
Дело о запутанной и ненужной связи,
Дело о преступной недостаче любви,
О неразгаданном списке оказий,
О перманентном унынии (не трави себя, не трави!)
О неверии в собственные силы,
Ещё обиднее – в силы своих детей,
И Дело о неразглашении тайн до могилы,
И Дело об отсутствии радостных новостей.
“Мы, оглядываясь, видим лишь руины”, –
Говорил мне один чувак где-то в Караганде.
Список “Дел” я прочитал до половины.
Бессонница, Нил Гейман, ещё один год в Никогде.

РАМКИ

Жизнь – короткая, и несправедливая штука.
Кто хозяин в ней, а у кого-то – права птичьи.
Первые говорили мне: рот закрыл и ни звука!
Даже не думай выходить за рамки приличий!

Я и не думал. Что уж там, рамки – они и есть рамки.
Как картина: вот рама, вот живопись – всё очевидно.
Но чуть выйдешь за грань – и уже не прожить без полбанки.
Утром, хоть и не помнишь за что, но всегда стыдно.

А в детстве всё это чувствовалось гораздо меньше.
Главной рамой для меня была рама велосипеда.
Затем появились рамки для снимков любимых женщин.
И рама окна, в которое я два года пялился после обеда.

Было всякое: пел на улицах, митинговал, повторял Харе Рама,
Думал, вот, расширю границы, мир увижу с изнанки…
Но итог всё равно будет, как у всех – тихая мелодрама:
Моё скромное имя в маленькой чёрной рамке.

ДОЧКИ РАСТУТ

Я обещал им вернуться – и вот я здесь,
Мне обещали осень – вот и она.
Зябкое утро с любого собьёт спесь.
Старшая в школу уходит, смотрю из окна.

Вижу, что в лифте она сняла капюшон
И распустила волосы, выйдя во двор.
Думает, что с распущенными ей хорошо.
Да хорошо, конечно! О чём разговор?

Давай, борись, моя девочка, будь собой!
Никто не смеет решать за тебя, как жить!
Волосы – это всего лишь твой первый бой.
А будет их много – на тему любви и лжи.

Я на тебя, конечно, часто ору,
Но ты не плыви по теченью, по воле вод!
…Младшая спит. Она очень любит сестру,
И ей до боёв далеко ещё. Где-то год.

ИДУ-ШАГАЮ ПО МОСКВЕ

ни единой мысли в голове
ни одной росинки на траве
я иду-шагаю на работу
по туманной утренней москве

организм не хочет ничего
ну возможно кроме одного
лечь и спать и видеть сны быть может
и проснуться лишь под рождество

мои рифмы где-то далеко
без меня им просто и легко
льнут к тому кто холит их и любит
или пьёт с утра вдову клико

самолёты мчатся надо мной
в трубах реки где-то подо мной
ты со мной родная? будешь дальше
доброй и отходчивой женой?

но родная в телефон молчит
может в этот миг куда-то мчит
вежливо кивает и при этом
думает что жизнь её горчит

не горчит родная
ты в москве
у тебя две дочки
целых две
ну и муж идущий на работу
без единой мысли в голове

МОЙ ДРУГ НЕ УМЕР, НЕТ

Мой друг не умер, нет, он в параллельном мире.
Его туда унёс мыслительный процесс.
Он там, почти как здесь: живёт в своей квартире,
И ту же ест еду, и ходит в тот же лес.

И город, и страна, и континент – всё те же.
Но в мелочах уже сменились жизнь и быт.
Вот с кем-то из друзей он стал встречаться реже.
Вот кто-то вдруг исчез, а кто-то позабыт.

Вот дочери своей он стал почти не нужен.
Вот в спальне – не понять, откуда взялся – лёд.
Он и ремень теперь затягивает туже
И пьёт совсем не так. Точней, совсем не пьёт.

Все – те же. Но не те. Всё – так же. Но иначе.
И, вроде, жизнь идёт, да как-то без огня.
И так же пополам провалы и удачи…
Но он не разглядел, что рядом нет меня.

Нет нашей болтовни о музыке и бабах,
Нет споров о происхождении вещей.
И новых песен нет, пусть в малых, но масштабах.
И старых тоже нет. Нет ничего вообще.

Вот, собственно, и всё (а кто-то жаждал чуда?).
Ну, да, такая жизнь. “Что наша жизнь? Игра!”
А всё вокруг – лишь сон, который видит Будда.
По-моему, давно будить его пора.

ДРУЗЬЯМ ПО АВТОРСКОЙ ПЕСНЕ

Я выступал в еврейском центре,
Лабал с друзьями в Гидропарке,
Сидел с гитарой в Сакраменто,
Орал по пьяни в кочегарке,

На сборах пел в военной форме,
В больничной, чтоб её, палате,
На корабле во время шторма,
И как-то – даже на Арбате.

Играл в лесу, играл в общаге,
С гитарой лез под белый парус,
В полупустом трамвае Праги,
И в самолёте на Хабаровск.

Мы пели Окуджаву, Кима,
Девчонки Долину терзали,
Кто в ноты попадал, кто мимо,
Но подпевали люди в зале.

И что бы я ни пел, где б ни был,
Какие бы ни плёл узоры,
Из круга прежнего не выбыл,
Не перепутал коридоры.

И если только не загнёмся,
То, как завещано поэтом,
Мы снова за руки возьмёмся.
Как минимум – споём об этом.

Спасибо, Ирина, спасибо, Нью-Йорк, спасибо, Америка!

Песни:

https://www.youtube.com/watch?v=1TuH2B1hres

https://www.youtube.com/watch?v=BjMBTqLfneA

https://www.youtube.com/watch?v=0_Z5dogfbQ8