Литературные пятницы

Вадим Ольшевский 

-1-
Только что лента принесла новость – умер Иосиф Михайлович Тонконогий. Ушел на 91-м году жизни. Тонконогий, наш психиатр бостонский русский эмигрантский. До него я писал только математические статьи. А как попал к нему в кабинет его – так пошло-поехало. Рассказы писать начал. Вот до чего эта психиатрия человека доводит!

-2-
Вот как это было..
– Вадим! – сказала мне тетя Таня.
Это мы в Бостоне eё тетей Таней называть стали, чтобы американцам было понятно. А так, по паспорту, она – Тынатвал Гырголгыргыновна. Ну, ладно, это детали.
– Вадим! – говорит мне тетя Таня. – У нас пособие кончается через полгода. От Джуйки от нашей от родимой.
– ХИАС наш родной еврейский дал денег государству на нас на один год только, – объясняет дядя Лёлик. – Вот жмоты! На один год, представляешь?! А дальше – кукуй! Сам крутись как хочешь.
Это мы его в Бостоне дядей Лёликом называем, чтобы американцам доступно было. А так, по паспорту, он – Лелекай Аляпенрынович. Ну, ладно, это неважно.
– Что они себе думают? Чем за квартиру платить? – спрашивает тетя Таня. – А? Чем за квартиру платить?
– До пенсии еще 3 года целых еще, – добавляет дядя Лелик.
– Никаких фудстемпов не хватит, – говорит тетя Таня. – Понимаешь, о чем я? Не хватит никаких фудстемпов!
– А что же делать? – испугался я.
– Надо идти к Тонконогому! – конструктивно ответил дядя Лелик. – Пусть дает справку, что наша Тынатвал на голову нездоровая.
– И что? – не понял я.
– Так сейчас все делают. – объяснил дядя Лелик.
– Все наши, – пояснила тетя Таня. – Наши все к Тонконогому идут сейчас.
– Сумасшедшим в Америке, – разъяснил дядя Лелик, – по 675 в месяц платят. Если только Тонконогий справку даст. А он даст. Посмотрит на нашу Тынатвал только, и сразу все поймет. И выпишет ей инвалидность по категории мозгов.
– Сам ты инвалид! – обиделась тетя Таня. – Понял? Сам инвалид!
– Я как раз и есть инвалид, – с гордостью ответил дядя Лелик. – Я вчера к доктору Ванинову ходил, он мне справку дал. Раз мизинец отмороженный ампутировали еще при советской власти – значит все. Значит а американцы теперь мне по 675 в месяц платить будут вплоть до пенсии.
– А теперь, – продолжал дядя Лелик. – Если теперь еще и Тонконогий напишет, что Тынатвал наша чиканутая на всю катушку, то мы тогда выходим вообще на сумму 1350 в месяц. А это уже не шутки.
– Плюс фудстемпы, – добавила тетя Таня.
– Плюс квартира субсидальная, – добавил дядя Лелик.
– Плюс страховка медикейдовская, – добавила тётя Таня.
– Понимаешь, о чем мы? – спросил дядя Лелик. – Пойдешь с нами на прием? Для подстраховки?

– 3-
По адресу, указанному русским бюллетенем, никакого психиатра Тонконогого не было. А была зубная клиника «Шнайдер и Шнайдер». Мы с тетей Таней и дядей Леликом вошли в приемную.
– Номерок отрывайте, – бдительно по-русски вскричали все ожидающие приема к Шнайдеру и Шнайдеру. Их было около 15 ожидающих. – Номерок отрывайте и чтобы в порядке живой очереди!
– У нас аппойнтмент к психиатру Тонконогому, – сказал я девочкам из регистратуры. – Вы не знаете, где его офис?
Очередь к Шнайдеру и Шнайдеру сразу потеряла к нам интерес.
– Вы что, в Бостоне недавно? – спросила только одна тетечка из очереди. – Даже не знаете еще где кабинет Тонконогого?

-4-
Чтобы попасть в кабинет Тонконогого, девочки из регистратуры провели нас через кабинет дантиста. В котором один из Шнайдеров, нагнувшись, светил снизу яркой лампой в полость рта своего пациента.
– Маша! – закричал он по-русски. – Принеси эндодонтологический эндонаконечник!
Пройдя через его кабинет, мы оказались в предбаннике у Тонконогого. Секретарши там не было, как, впрочем, и дверей из предбанника в его кабинет.
– Одну минуточку, – закричал нам Тонконогий из глубины своих сибирских руд. – Я сейчас закончу с пациентом и займусь вами.
Мы уселись в кресла возле стены. Взяли со столика журналы. Я взял сентябрьский выпуск Нью Йоркера 1999 года, тетя Таня – свежий выпуск «Мужского здоровья». А дядя Лёлик – русский «Знание – сила» с неустановленной датой, потому что без обложки.
– Ну, так вот, – услышали мы голос пациентки из кабинета Тонконогого. – Только я, значит, села в кресло этого Шнайдера, как он сразу достал долото и молоток. И начал мне ими мой мост долбить! Вы когда-нибудь слышали о чем-то подобном?
– Никогда, – прокомментировал Тонконогий.
– А я о чем? – продолжала пациентка. – Главное, он как заорет: «Приготовились!» И как долбанет! Вы когда-нибудь слышали о чем-то подобном?
– Никогда, – прокомментировал Тонконогий.
– А я о чем? – продолжала пациентка. – Мост слетел, значит, и струя крови у меня как хлынет! А он мне туда вату сует, много ваты. На десну, за щеку и на язык! Я, значит, рукой машу ему, а сказать не могу – вата мешает. Он щипцами эту вату достает. «Что-то не так?» – орет. А я ему, – вату так глубоко в горло не суйте! А то у меня рвотный рефлекс!
– А он? – спросил Тонконогий.
– А он, значит, засунул вату обратно, а сам орет мне в ухо: «Рвотный рефлекс у нее! Рвотный рефлекс, понимаете ли! А у меня, что нет рвотного рефлекса? Смотреть на вас на всех с утра до вечера?»
– Вы когда-нибудь слышали о чем-то подобном? – спросила пациентка.
– Никогда, – прокомментировал Тонконогий.
– А я о чем? – продолжала пациентка. – Я ему опять рукой машу. Он опять вату щипцами у меня достает. «Что-то не так?» – орет. А я ему, – чего вы так громко орете? У меня сейчас барабанные перепонки чуть не лопнули! А он: «Так ко мне одни пенсионеры ходят русские. Они же глухие все. А если не глухие, так у них или эпилепсия или деменция. Или с мочевым пузырем проблемы.» А я ему, – и к какой категории вы меня относите? А он орет: «Не знаю пока! Я пока к вам присматриваюсь!»
– А на что конкретно вы жалуетесь? – спросил Тонконогий после паузы.
– На доктора Шнайдера! – ответила пациентка.
– А на что вы мне жалуетесь, как психиатру? – спросил Тонконогий. – Вы сильно переживаете?
– А вы, что психиатр? – удивилась женщина. – Ааааа…. А я думала вы начальник у них, у дантистов. И я к вам на вашего подчиненного Шнайдера жаловаться пришла.
– Ну, это не по моей части, – ответил Тонконогий. – На Шнайдера я и сам могу вам пожаловаться.
– Мы вам сделаем аппойнтмент на следующий четверг, – предложил Тонконогий. – Придете с уже жалобами по моему департаменту.
– Не надо, – отказалась женщина. – Я же, получается, к вам по ошибке.

-5-
– Заходите, – с извиняющейся улыбкой предложил нам Тонконогий, когда она ушла. – Давайте страховку. Давайте вашу карточку массхелсовскую.
В этот момент в проеме двери снова показалась только что ушедшая женщина.
– Ладно! – сказала она. – Черт с вами! Делайте мне на ваш четверг ваш апойнтмент! Я к вам на менеджера нашего дома субсидального приду жаловаться!

-6-
– Ну-с, так на что жалуетесь? – спросил Тонконогий у тети Тани, когда предыдущая пациентка ушла во второй раз.
– Денег нет! – ответил за нее дядя Лелик.
– Ну, можно, в принципе, прозак прописать, – улыбнулся Тонконогий. – Денег не прибавит, но уберет симптом депрессии.
– Не надо прозак! – сказал дядя Лелик. – Дайте нам лучше справку, что она того! И мы на инвалидность тогда подадим.
– Ну, после 60-и все наши эмигранты того, – задумчиво произнес Тонконогий. – Вот скажите на милость, разве нормальный человек бросит все и уедет за границу? Особенно, если он пенсионер?
– Да и те, кто там остались – те тоже того, – продолжал Тонконогий. – Скажите, разве нормальный человек останется жить в России?
– Справку сразу не могу дать, – подвел итог нашему визиту Тонконогий. – По протоколу я должен за вашей тетей Таней понаблюдать немного.
– Давайте сделаем аппойнтмент на следующий четверг? – предложил Тонконогий.

-7-
– Вадим! – радостно прокричал в трубку дядя Лелик через три месяца. – Тонконогий дал справку! У нашей Тынатвал таки клиническая депрессия! Я всегда знал, что там клиника!
– Отлично! – обрадовался я. – Замечательно!
– Теперь ты должен написать ей заявление! – перешел к следующему шагу дядя Лелик. – В соушиал секьюрити. И описать нам ее депрессию по-английски!
– Тонконогий говорит, – продолжал дядя Лелик, – что это очень важно. Описать, как ужасно она себя чувствует! Как переживает! Напиши прямо сейчас!

-8-
Отложив все дела, я подсел к компьютеру.
– В соушиал секьюрити от Тынатвал Гырголгыргыновны Гывенкеевой, – быстро написал я по-английски. – Заявление.
После этого я надолго задумался. Что писать? Депрессия как-то не вязалась у меня с образом тети Тани. Разве люди с депрессией встают с петухами и делают дяде Лелику блины с икрой из нашего русского магазина на завтрак? А потом носятся по всем нашим бостонским церквям, синагогам и мечетям за едой для бедных? В общем, вместо тети Тани я стал постепенно входить в образ какой-нибудь другой тети.
– Я просыпаюсь поздно, в 10 утра, – писал я.- Со слезами на глазах. И не могу заставить себя подняться с кровати. Ничего не хочу. Не хочу завтракать, не хочу идти в магазин, не хочу идти в соушиал секьюрити на аппойнтмент. Спина болит, перебои сердца. Скоро меня не будет, так зачем все это? В доме такая грязь, что и убирать нет смысла. Все равно не уберешь ведь. Все вокруг бегают по выставкам, по церквям за свертками еды благотворительными. А зачем? Господи, зачем? Ехать на трамвае шесть остановок, только для того, чтобы потом хвастаться, что ты была на выставке Эндрю Уайета? Мысли мои скачут, то одно, то другое. Из квартиры выселять сейчас будут, забыла заплатить за ноябрь. Нет сил в банк идти, чтобы заплатить. Все забываю, ничего не помню. Все люди что-то из себя представляют, а я – полный ноль. Таким как я и жить незачем. Только вот… Чем бы себя убить? Можно вон теми ножницами, а можно вон тем утюгом. Вон скрепка лежит, и если ее распрямить, то и скрепкой можно заколоться. Или газ включить и голову в духовку. Или вон розетка оголенная, уже три месяца руки не доходят, чтобы пластиковую крышку привинтить. Засунуть туда два пальца? Быстрый конец, проще чем скрепкой. Лучше. Скрепку еще распрямлять надо, даже думать об этом не хочется.
Честно говоря, я уже точно не помню, что я там писал. Ведь с тех пор уже десять лет прошло. Помню только, что пока писал, у самого слезы наворачивались на глазах.
А сам я что? Зачем мне самому на работу ходить? Так ведь не хочется. И насчет выставок тетя Таня, или какая-то другая тетя, неважно, права на 100%. Зачем на них ехать шесть остановок целых? А? Чтобы ходить там из зала в зал? И притворяться, что тебе интересно? На эту картину посмотрел, потом на следующую? Ведь суета все это. Суета и томление духа.

-9-
– Вадим! – радостно прокричал в трубку дядя Лелик через месяц. – Какой ты молодец! Всем нашим в этом месяце завернули заявления на доработку, а нашей Тынатвал сразу инвалидность дали! Прочитали тебя и сразу дали! И деньги уже начиная с этого месяца в банк перечислять начнут! Уже в июне месяце деньги на счет придут!
– Молодец! – кричал в трубку дядя Лелик. – Тонконогий тоже твое заявление прочитал, и заинтересовался! Он говорит, что у тебя талант! И что ты должен писать, а не зарывать свой талант в грунт! Ни в коем случае! Он спрашивает, не хочешь ли ты к нему аппойнтмент сделать на следующий четверг! Просто поговорить! Понимаешь, просто поговорить!

Вадим Ольшевский