Виталий Орлов.
«С войной покончили мы счеты»?
*
Не мной замечено, как часто какие-то «круглые» даты в жизни известных поэтов мистически совпадают с мировыми катаклизмами. Осенью 2001 года в Нью-Йорке собирались отметить 10-летие со дня памятного многим приезда в город Булата Шалвовича Окуджавы. Окуджава прибыл в Нью-Йорк в 1991 году и провел в США несколько месяцев. Он намеревался пожить у друзей, без суеты закончить новый роман-семейную хронику: «Упраздненный театр».
Когда начался авторский концерт, и ведущий объявил: «Сегодня у нас в гостях в Нью-Йорке Булат Окуджава», вышедший на сцену Булат Шалвович сказал: «Как это прекрасно звучит – у нас в Нью-Йорке!».
Но его планам не суждено было сбыться. Находясь в Калифорнии, он тяжело заболел. Ему сделали операцию, он выжил, однако смерть все-таки вскоре настигла его: в июне 1997 года он умер во французском госпитале…
В 2001 году казалось, что «с войной покончили мы счеты». Но нет! Случилось 11 сентября, и эту дату многие считают началом Третьей (террористической) мировой войны. И все же 16 октября 2001 г., вскоре после взрыва Всемирного Торгового центра, в International House of New York на Риверсайд Драйв состоялся благотворительный вечер «Булата Окуджава в кино», устроенный композитором Александром Журбиным в рамках кинофестиваля российских фильмов и задуманный как ретроспективная демонстрация фильмов, в которых участвовал сам Окуджава, видеозаписей творческих вечеров и выступлений зарубежных исполнителей его песен. «Вживую» пели окуджавовские песни присутствующие на вечере молодые исполнители Борис Аронсон, Андрей Компанеец, Юлия Беломлинская и Валерия Коренная, а кроме них сам Александр Журбин и его жена Ирина Гинзбург.
Евгений Евтушенко на вечере «Булат Окуджава в кино»
«Первая его книга, – вспоминал на том вечере Евгений Евтушенко, – мне не понравилась, но было совершенно ясно, что это поэт, обладающий собственным голосом. С конца пятидесятых годов и до последних дней жизни Булата мы с ним встречались довольно часто и в официальной обстановке, и в тесном дружеском кругу. Популярность первых его песен росла необыкновенно быстро, но очень скоро на Окуджаву обрушился град уничижительных статей с издевательскими заголовками вроде «Цена шумного успеха», «Ловцы дешевой славы» и прочее. Во время приезда в Москву знаменитого поэта, композитора и шансонье Жака Бреля, я однажды принимал его у себя дома. И в этот же день ко мне зашел и Булат. Концерт, который они вместе дали для меня, единственного в тот вечер их слушателя, был лучшим в моей жизни. Жаль, что мне не удалось его записать на пленку. Впрочем, я думаю, что в дебрях известной организации такая запись существует. – Можете, в этом не сомневаться, – сказал кто-то из зала, и тон его голоса свидетельствовал о том, что это – информированный человек…
А Евтушенко продолжал: – Как-то в концерте встретились Булат и автор оперы «Тихий Дон» композитор Иван Дзержинский. После выступления Окуджавы Дзержинский возмутился: «Уберите этого пошляка!» Но кто сегодня вспомнит хотя бы одну музыкальную фразу из «Тихого Дона»?
В отличие от Дзержинского у Дмитрия Дмитриевича Шостаковича было другое мнение о песнях Окуджавы. Он сказал однажды, что у Окуджавы настолько органично единство стихов, музыки и исполнения, что нет надобности в том, чтобы профессиональные композиторы писали новые мелодии на тексты уже существующих песен.
С присущим ему артистизмом Евтушенко продолжал рассказывать и показывать: «С 1955 года Окуджава был членом партии, но уже с середины шестидесятых годов начала проявляться его оппозиция ко многим политическим решениям, что не могло не сказаться на отношении к нему партийных бонз. Мне, беспартийному, не раз приходилось защищать от них Булата. Особенно острая ситуация для него сложилась во время чехословацких событий – Булат резко выступил против ввода советских танков в Прагу. Когда его за это решили исключать из партии, я пошел к председателю МГК Гришину отстаивать Булата. Страдавший гайморитом Гришин молча выслушал меня, а потом, втянув в себя сопли, стал говорить: «Понимаешь, мы сейчас переходим на передовую технологию упаковки молока в картонную тару», – и потом сорок минут рассказывал мне, как по этой проблеме принимали решение, закупали импортное оборудование, переоснащали фабрики и прочее, и прочее. «Все сделали, а оно, зараза, текёт! За границей не текёт, а у нас текёт! Вот где у меня проблема! А ты про какие-то песенки…»
Ирина Гинзбург рассазала о дружбе ее отца, известного переводчика немецкой поэзии Льва Гинзбурга, с Окуджавой.
О своей встрече с поэтом рассказал и А.Журбин. В свое время он работал с режиссером В.Мотылем над музыкой к фильму «Лес» по А.Н.Островскому. «По ходу пьесы, – рассказал композитор, – пьющие актеры должны были исполнять приличествующий случаю романс. Стихи для него написал Окуджава. Булат Шалвович согласился, чтобы музыку к романсу написал я, за что я ему благодарен. Как говорили окружающие, романс удался и всем понравился, однако в конце концов в фильм он не вошел. А дело все в том, что в романсе есть припев:
Николай нальет, ах Николай нальет,
Николай нальет, а Михаил пригубит,
А Федот не пьет, ну а Федот не пьет,
А Федот – тот сам себя погубит.
В ту пору была в разгаре антиалкогольная кампания, и романс этот посчитали несвоевременным. Когда кампания бесславно кончилась, романс снова, было, вставили в картину. Однако теперь цензура усмотрела в нем персональные намеки: Николай – это Рыжков, Михаил – это Горбачев, а Федот – Лигачев. Хотя Лигачева звали не Федот, а Егор, и он был известен как человек непьющий. И романс снова из фильма исключили. «Булат был не просто любимым поэтом, он был моим другом», – сказал мне Эрнст Неизвестный, сидевший на том вечере со мной по соседству. На мою просьбу что-то рассказать об Окуджаве он ответил, что сейчас будет выступать с трибуны.
Э.Неизвестный вышел на трибуну после Е.Евтушенко и сказал: «Это правда, что Булат был талантливым, честным, музыкальным. Но он был еще и последовательным в своих взглядах и, в какой-то степени, философом. Между прочим, он даже внешне походил на Ганди, особенно в больничной одежде»…
Евгений Евтушенко, Булат Окуджава, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский.
…То было трудное для Окуджавы время. Когда он гостил в Калифорнии у писателя и журналиста Александра Половца, теперь Президента Всеамериканского благотворительного фонда Окуджавы, Булату Шалвовичу внезапно потребовалась неотложная операция на сердце. Ее могли сделать в одном из частных лос-анджелесских госпиталей, но для этого срочно понадобились очень большие деньги. В своей книге «Булат» А.Половец рассказывает:
«Кажется, Эрнст Неизвестный был первым, кого мы застали телефонным звонком в Нью-Йорке. Его реакция была мгновенной: «Старик, я могу заложить дом – но ведь это недели…». Чуть позже позвонил Евтушенко: «Смогу набрать тысяч десять».
Владимир Высоцкий и Булат Окуджава.
Звонили Аксенов, Надеин, Шемякин, Вознесенский, Коротич, Егор Яковлев, звонили даже из московских газет. «Тысяч 20 собрали эмигранты. Я и сейчас храню их письма – трогательные, преисполненные почтительной любви к Поэту, – которыми сопровождались денежные чеки на 5, 10, 50 долларов. И ни копейки из России… Позже очнулись советское консульство в Сан-Франциско и посольство в Вашингтоне: «Что с Окуджавой? Какая помощь нужна?» – «Нужны деньги, 40 тысяч, или хотя бы гарантии на эту сумму – чтобы провели операцию». После продолжительного молчания: «Будем связываться с Москвой…». Связываются до сих пор»…
А Э. Неизвестный тем временем продолжал: «В моей жизни был период, когда по некоторым причинам я довольно долгое время провел в доминиканском монастыре. Однажды настоятель его произнес молитву, которая начиналась словами:
«Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому, чего у него нет:
мудрому дай голову, трусливому дай коня,
дай счастливому денег…И не забудь про меня».
Мы все сейчас знаем эту песню, она называется «Молитва». Но когда Булат написал ее, а это было в 1963 году, ему пришлось замаскировать содержание, и он назвал песню «Франсуа Вийон»…
Вечер в International House близился к концу. На сцену вышел приехавший из Бостона поэт Наум Коржавин.
«В отличие от Жени Евтушенко, – сказал он, – первая книга Булата мне понравилась. Другое дело, что читая ее, мне чего-то не хватало. Но когда я услышал стихи Окуджавы под его собственную музыку, я понял – чего именно! Песни Булата Окуджавы – это подлинная поэзия. Он и в прозе был поэтом! А главным недостатком современной поэзии я считаю как раз ее прозу. Вот тут говорили: жизнестойкость поэзии Окуджавы в том, что она не на злобу дня, а о вечном! Это еще как понимать злобу дня! Окуджава очень современен как раз в том, что в его стихи перелились его сегодняшние эмоции, его отношение к современным реалиям и современным событиям, а потому они актуальны, но тем и вечны. Иногда кажется, он писал о том, что просто лежит под ногами, только наклонись и возьми:
Вы слышите, грохочут сапоги,
И птицы ошалелые летят,
И женщины глядят из-под руки,
Вы поняли, куда они глядят.
Но увидеть это и поднять дано не каждому, а только художнику. Чтобы быть художником, не нужно обязательно быть революционером. А Булат был большим художником». Сегодня можно уже говорить – великим.
Вместе с моим земляком, журналистом Игорем Соломадиным, мне хочется сказать: «Когда я вижу у кого-то в доме винил с песнями Окуджавы, сборники его стихов и прозы, просто фотографии за стеклом книжной полки, сразу понимаю – свой! Будь он трижды других взглядов, политических или каких угодно еще ориентаций, все равно – свой. Потому что есть нечто большее, чем легкая рябь или девятибалльные штормы на поверхности повседневности. Он умел это выразить. А нам бы не утратить способность слушать и слышать».
