Наталья Игоревна Нестерова,  интервью специально для ELEGANT NEW YORK. Май 2014, Нью-Йорк.

Интервью вела Лариса Абрамсон.

 

Статья в Википедии  – десяток строк,  по форме и по содержанию больше напоминает анкету отдела кадров, только гораздо короче. Зато потом следует длинный список званий, наград, выставок и перечень музеев, в собраниях которых  находятся работы художника. Я насчитала 49 музеев, среди которых – Третьяковская галерея, Русский музей, музей Гуггенхайма,  Зиммерли, далее – везде:  Канада (Монреаль), Германия, Китай, Венгрия, Словакия,  Корея…

[quote style=”boxed”]Перечислять персональные и групповые выставки Нестеровой – занятие неблагодарное, так как их список  длинней, чем пресловутый «список кораблей», как известно, читаемый лишь «до середины». Среди прочих перечислю лишь нашумевшие экспозиции, организованные Александром Герцманом – владельцем галереи на Бродвее, которая давно стала своеобразным клубом любителей живописи Нью-Йорка, и не только Нью-Йорка.

Двое в гамаке

Александр уже более двадцати лет знакомит с работами Нестеровой посетителей крупнейших музеев разных стран и континентов: Россия – Третьяковская галерея и Русский музей, Германия – знаменитый музей современного искусства Питера Людвига в Ахене, США – Еврейский музей в Нью-Йорке и Национальный музей женщин в искусстве в Вашингтоне.  Нынешняя экспозиция «Семь десятилетий творчества»  – третья персональная выставка Нестеровой в галерее Герцмана.

Подолгу стою возле каждой картины – трудно вырваться. Возникает ощущение, что я нахожусь внутри этой реальности,  в которой где-то глубоко спрятана и драма, и ирония, и что-то еще, что не получается сформулировать, как не удается вспомнить сон.  Вот сейчас эти двое в гамаке обернуться ко мне и что-то скажут, и может оказаться, что они вовсе не так беспечно-расслаблены, как это представляется, глядя на их спины.  Еще минута, еще чуть-чуть  –  и я увижу,  на что так пристально смотрит пианист, оторвавшись от клавиш.

На эти работы невозможно просто смотреть –  их эмоциональное напряжение втягивает в свою орбиту, с нетерпением ждешь,  что там, на полотне, что-то произойдет, и, наконец,  я разгадаю тайну, загадку – но ничего не происходит, и я остаюсь со множеством вариантов отгадок, каждая из которых может оказаться правильной.

Каким образом Наталье Нестеровой удалось протянуть, казалось бы, порванную «дней связующую нить» от свободного полета русского искусства начала 20-го века, сквозь атрибутику быта советских времен  – к видам Венеции, Парижа, Нью-Йорка,  через разрушительные времена  русской истории?

Мне очень повезло –  Наталья Игоревна согласилась со мной встретиться и ответить на мои вопросы.

Канкун

 

-Как, во времена тотального господства соцреализма и репрессивных компаний по борьбе с  так называемым формализмом, могли сохраниться дореволюционные традиции русского изобразительного искусства? Ведь эту живопись нигде нельзя было увидеть,  ни в одном учебном заведении СССР художников этому не учили?

Чайка

 

 

-Тот, кто хотел, мог получить какие-то сведения – была библиотека Иностранной Литературы, мне, например, с младенчества давали смотреть альбом Музея западного искусства – это собрание картин коллекций Морозова и Щукина (музей был закрыт в 1948 году на волне борьбы против формализма и идолопоклонничества перед Западом). Я просто видела это. Дедушка мой учился с Робертом Фальком и Сергеем Герасимовым. Он был сезаннист. Дома я видела совершенно другую, не советскую живопись.Было много людей, которые старались сохранить то, что осталось. Был такой художник, этнограф, директор музея –  Игорь Савицкий. В Москве и в других городах он разыскивал произведения забытых, запрещенных художников для своего музея в Нукусе,  в Средней Азии, подальше от центральной власти . Из других провинциальных музеев приезжали люди в Москву и увозили картины просто в плацкартных вагонах поезда. Был замечательный  Василий Алексеевич Пушкарев – директор Русского музея. Он собирал такие  работы у вдов, у родственников, и это было очень рискованно. У него было такое место, где он прятал картины. И когда его спрашивали: «Что это у Вас за дверь?» – «А, это у меня там лопаты стоят».  Вот буквально так. А там, за этой дверью, находились сокровища, которые он сохранил. Кроме того, у многих были домашние коллекции.

-И, в том числе, благодаря усилиям этих людей в Советском Союзе возникла целая плеяда неофициальных художников – нонконформистов?  Как складывались Ваши отношения с этими художниками?

-С некоторыми из них я дружила. Многие ребята делали книжные иллюстрации. Илья Кабаков, Виктор Пивоваров, Юрий Ященко – замечательные  иллюстраторы. Их творчество развивалось, и потом  они начали очень талантливо работать в других жанрах.

 

Пианист

-Как Вы считаете, протестное искусство, родившееся в это время в СССР,  сиюминутно?

-Нет, абсолютно, нет.  Оно вечно.

-Потому что Дракон из пьесы Шварца вечен в человеческой природе?

-Да, конечно.  Я с глубоким уважением и интересом отношусь к творчеству и  Оскара Рабина, и Комара, Меламида.

-Когда в конце 80-х Вы начали ездить в Америку, в Европу и воочию увидели современное западное искусство, как Вы его восприняли? Новые, скажем  так, «технологические» направления в искусстве, для Вас это – чужое?

-Нет, это – искусство. В прошлом году я была в Гран Пале, там была такая выставка, по-моему, она называлась «Движение».  Там был Колдер  и  ещё многие – большая выставка. Я пошла одна, и народу было немного, и сначала я подумала: «Боже мой, мне дурно!», потому что там все движется, куда-то исчезает, нужно заходить в какие-то темные комнаты, какие-то perpetuum mobile …  А потом я постепенно втянулась, мне стало интересно. Это – здорово. Это должно быть – не только же картины!

И вообще, знаете, я всегда спорила и доказывала, что нет понятия «не понимаю», есть –  «не знаю». Для того чтобы отрицать, нужно знать. Если вы что-то по-настоящему не изучили, то вы не понимаете. Это все равно, что сказать: «Я не понимаю языка». Если вы его не понимаете, значит, вы его не знаете, нужно просто выучить.

-Можете ли Вы объяснить, что заставляет Вас, глядя на картину,  сказать: «Это талантливо»?

В антикварной лавке

-Я думаю, что каждый человек судит исходя из своего вкуса, из своих знаний. Для меня  всегда интересно, когда я не знаю, как это сделано. Мне важна загадка. Что-то, что я еще не поняла, что меня тронуло. Не технически, нет. Потому что можно научиться технике, ремеслу, но в Голема вдохнуть жизнь –  это уже другое. Или это просто глиняный колосс – или жестокий и  прекрасный ангел.

Я считаю, что человеку очень важно как можно раньше получать всестороннее образование.  Потому что любая информация лучше всего усваивается в детстве. Дети легче воспринимают язык, музыке тоже учатся с детства – в тридцать лет уже невозможно стать хорошим музыкантом. Особенно в мое время,  когда многое было труднодоступно, –  мало кто видел альбом Музея западного искусства. Люди, не получившие этих знаний в правильном возрасте,  потом «изобретали велосипеды».  Кстати, живописью можно начать заниматься в любом возрасте. У человека может быть недостаток техники, но если у него есть что сказать сердцем, то, даже если работа не совсем профессиональна, она выражает глубочайшие чувства и прекрасна.

-Как Вы считаете, конъюнктура может быть талантливой?

-Не знаю, не пробовала (смеется).
Мой дедушка учился у Валентина Серова, Константина Коровина, Александра Куприна.  Как я уже говорила, он был сезаннист. Когда все поехали на стройки и стали писать портреты рабочих и крестьян, он так не смог. Он просто пошел работать школьным преподавателем – как очень многие.  Я помню выставку его учителя, замечательного художника Александра Куприна, который в тридцатые годы начал рисовать индустриальные пейзажи. Это было так наглядно – прекрасные, совершенно потрясающие ранние вещи, а все, что было сделано потом  –  жалкое зрелище.  Просто видно, как человек себя сломал  – делал не то, что его сердце велело. Несть числа таким примерам.  Гоголя «Портрет»  или «Портрет Дориана Грея»  – об этом все сказано.

Тайная вечеря

-И вместе с тем,  успех, слава, деньги – это сильное искушение.

Вся жизнь  – это разные искушения. Для того чтобы не поддаваться искушениям,  оставаться самим собой, нужна воля. Моя бабушка всегда говорила: «Не идешь вперед – идешь назад». Все время делать, делать, делать себя – это как девиз.

Знаете, в юности я прочла у Толстого: «Есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и только две добродетели: деятельность и ум». Я это очень хорошо понимаю. Праздность – это опустошение,  до какой-то степени. Поэтому, когда меня спрашивают: «Ты отдыхала?», я  не понимаю этого слова, что значит «отдыхала»? Может быть, сон – это отдых? Да и то, иногда такое приснится!

-Как появляется замысел картины?

Венеция

-Я с детства много читала. И меня это подстегивало, любая фраза… Я, кстати, нарисовала много картин под влиянием Бродского. Например, «Что ты делаешь птичка на черной ветке, оглядываясь тревожно?» Мои картины – это не иллюстрация, просто какой-то яркий образ может дать толчок воображению. Или еще Гарсия Лорка  – «Дети едят апельсины. Я это вижу с балкона».

Может быть, если бы я раньше стала ездить по миру, то я бы чуть-чуть по-другому все видела.  Мы же книжные дети. И это неплохо. Знаете, я очень рано начала читать Набокова. Когда он только появился здесь, в Америке, были люди, которые  тайком привозили его книги в Союз. По-моему, это «Другие Берега» – он описывает, как его мама с зонтиком собирает белые грибы. И вы слышите шуршание дождя по шелковому зонтику, запах листьев, грибов – вот это даже нельзя нарисовать, потому что невозможно передать это шуршание, этот запах. Это будет просто плоское изображение женщины, собирающей грибы. Вся красота и смысл этого описания может  существовать только в воображении.

 

[quote style=”boxed”]Я пишу так, чтобы каждый мог вообразить то, что он хочет. Меня спрашивают: «Что Вы тут хотите показать?» И я всегда отвечаю: «То, что Вы хотите увидеть – вот это Вы и видите». Это очень просто.

-В нашем разговоре Вы несколько раз упоминали о своей удивительной семье. Я представляю себе этот «закниженный» дом, картины, общение с интересными, умными людьми. Очевидно, что в раннем детстве Вы получили не только знание и понимание  русской и мировой культуры, но и, если так можно выразиться, систему координат жизни по Гамбургскому счету. Мне кажется, что это очень важно, потому что семейные кланы, которые, вопреки любым внешним обстоятельствам,   передают из поколения в поколение  такую систему ценностей, определяют высоту «культурной планки» своего времени. 

-Абсолютно верно. Вот есть такой удивительный дом Фаворских. Это потомки Владимира  Фаворского — знаменитого книжного графика и скульптора Ефимова, автора памятников Островскому, Крылову и Маяковскому.  Невероятное место. Оно до сих пор существует таким островом, как будто. Там живет Маша Фаворская, Дима Шаховской, Иван Галицын  – все художники. Подробнее о доме Фаворских,  знаменитом Красном Доме, как его уже восемьдесят лет называют в московском художественном сообществе, можно прочесть здесь.

Еще у меня в Москве есть замечательные друзья – это писатель Владимир Орлов и его жена, Лидия. У них всегда собирались замечательные люди, такие как Виталий Соломин – один из умнейших и прекрасных актеров. Саша Кайдановский там бывал – гениальный актер. А, кстати, с Сашей Кайдановским мы очень часто встречались у Фиалки Штеренберг  – дочери знаменитого живописца Давида Штеренберга. Она тоже была известным художником, искусствоведом. К сожалению, уже нет ни Фиалки, ни Саши.

Гамак

Юрий Рост. Вот недавно в театре Современник отмечали его 75-летие. И пришло огромное количество интереснейших, выдающихся  людей, которых Юра собрал, потому что он их фотографировал, знакомился с ними, разговаривал. И, увы,  смотришь – скольких уже нет! Очень жалко, такие люди уходят…

-Вы с раннего детства знали, что будете художником?

-Я не думаю, что дети знают такие вещи. Если  они этим по-настоящему увлечены, то не задумываются об этом, а просто делают то, что им нравится. Мне дедушка много рисовал,  я тоже все время рисовала в детстве. Потом я ходила заниматься во дворец пионеров, когда дедушки не стало. И в 11 лет поступила в Суриковскую школу, потом – в Суриковский институт.

-То есть, это – влияние семьи? Если бы вы родились в другой семье, может быть, было бы какое-то другое детское увлечение?

-Не знаю, я – в ТОЙ семье родилась (очень твердо, с гордостью).

Благодарим Наталью Игоревну за замечательное интервью.

 

Выставка работ Натальи Нестеровой в галерее Герцмана продлится до 30 мая 2014.  Идите и смотрите – очень рекомендую.
Вся информация на сайте Agcontemporaryart.com

Elegantnewyork.com (Elegant New York on-line magazine)  is fully protected by copyright and nothing that appears in it may be reprinted wholly or in part without permission. For inquiries on republishing, you can contact us: editorial@elegantnewyork.com