Сергей Ковалинский

Перебирал старые диски и наткнулсяå на кино «Вудсток. Три дня мира и музыки». Конец 60-х. Эпоха хиппи и сексуальная революция. В апреле 1968 убивают Мартина Лютера Кинга, что приводит к усилению социального движения чернокожих за гражданские права. Контркультурное и антивоенное движения – стали обычным и почти ежедневным явлением. Феминистки проводят постоянные демонстрации. 3 июня 1968 года радикальная феминистка Валери Соланас, ранее снимавшаяся в фильмах Уорхола, вошла в «Фабрику» и три раза выстрелила Энди в живот. Короче говоря, бурное было время, веселое – мама не горюй!

Women hold up signs demanding equal rights during a demonstration for women’s liberation, New York City, circa 1968. (Photo by Hulton Archive/Getty Images)

Полиция того времени не сидела сложа руки. Идти воевать на улицы против толпы черных или вечерком нагрянуть в бар и арестовать пару-тройку гомосексуалистов – как вы думаете, что выбирали копы? Аресты в барах были достаточно обычным явлением, пока в июне 1969 года около Стоунволл-инн собралась толпа, неожиданно оказавшая сопротивление копам. Сопротивление, так писали в то время газеты, на самом деле выглядело так, что непонятно почему объединившиеся геи отметелили наряд полиции, пришедший в бар за очередными жертвами. А когда полицейские вызвали себе подмогу – жители голубого квартала Гринвич-Виллиджа вломили и им.

Очевидцы тех событий утверждали, что у бунта не было явных зачинщиков или четкой организации. Все случилось спонтанно. Один из участников – Майкл Фейдер вспоминал: «Мы все вдруг одновременно поняли, что с нас хватит. Никто ни с кем не договаривался. Просто после стольких лет унижений это одновременно пришло в голову всем, кто оказался в ту ночь в том самом месте, и это не было организованным протестом… Все в толпе чувствовали, что обратного пути не будет. Это было последней каплей… Там были разные люди, но всех объединяло одно — нежелание мириться с полицейским беспределом. Мы попытались вернуть себе свободу. Мы стали требовать свободу. И мы больше не собирались прятаться в ночи. Как будто что-то витало в воздухе. Это был дух свободы. И мы поняли, что мы будем бороться за неё. И мы не собирались отступать.»

В здание бара летело все, что только попадалось под руки: мусорные баки, камни, кирпичи. В ход шли даже коктейли Молотова. Из толпы доносилось: «Все эти годы вы обращались с нами как дерьмом? Теперь — наша очередь!». Полиция попыталась разогнать толпу при помощи пожарного гидранта, однако давление в трубе было слишком низким, и вода только раззадорила толпу. Когда протестанты прорвались в бар, их встретили вооруженные полицейские. Обстановка была на пределе. Полицейские целились в протестантов, а те в свою очередь облили бензином барную стойку и подожгли её. Пожар не был допущен подъехавшей пожарной машиной. В общей сложности осада бара длилась 45 минут.

Следующей ночью беспорядки на Кристофер-стрит вспыхнули с ещё большей силой. К Стоунволл-инн вернулись многие из тех, кто был здесь прошлой ночью. Но на этот раз к ним присоединились любопытные прохожие и даже туристы. Тысячи людей собрались перед баром, который вновь открылся. На Кристофер-стрит образовалась внушительная пробка. Один из протестующих, Марша П. Джонсон, поднялась на фонарный столб, откуда скинула на полицейскую машину тяжелую сумку, разбив лобовое стекло. На улице вновь стали поджигать мусорные баки. Протестантам противостояли более ста полицейских. К 2 часам ночи в район беспорядков вновь прибыла «тактическая патрульная группа». Беспорядки на Кристофер-стрит продолжались до 4 утра.

Через шесть месяцев после стоунволлских бунтов активисты начали выпускать общегородскую газету Gay, поскольку самое либеральное издание в городе Village Voice отказалось печатать слово гей в рекламе Фронта освобождения геев. В след за газетой Gay появились ещё две газеты: Come Out! и Gay Power!, общий тираж которых за короткий промежуток времени резко поднялся до 25000 экземпляров.


28 июня 1970 в Гринвич-Виллидж отметили первую годовщину стоунволлских бунтов — «День освобождения Кристофер-стрит». Это был первый в истории прайд-парад. Марш оказался в два раза короче запланированного по времени. Такое решение было принято из-за протестных выступлений со стороны некоторых горожан. Разрешение на проведение марша было выдано лишь за два часа до его начала. The New York Times написала, что демонстранты заняли всю улицу длиной в 15 кварталов.
Одновременно с Нью-Йорком марши в память о стоунволлских событиях состоялись в Лос-Анджелесе и Чикаго. В следующем году прайд-парады состоялись также в Бостоне, Далласе, Милуоки, Лондоне, Париже, Западном Берлине и Стокгольме. В 1972 году к городам-участникам присоединились Атланта, Буффало, Детройт, Вашингтон, Майами и Филадельфия, а также Сан-Франциско.


В июне 1999 года Министерство внутренних дел США присвоило зданию по адресу Кристофер-стрит 51-53 звание Национального исторического памятника. На церемонии открытия мемориальной доски заместитель министра внутренних дел Джон Берри заявил: «Пусть это здание вечно помнит, что здесь, на этом месте мужчины и женщины выстояли, выстояли достойно, для того, чтобы мы помнили, кто мы есть, работали там, где мы хотим, жили там, где мы хотим и любили тех, кого желают наши сердца».


Как нельзя быть немного беременным, так нельзя быть частично свободным. Прикрывать свою латентную гомофобность красивыми и правильными лозунгами о “несвоевременности и нецелесообразности” – это рабская психология и быдлячество.

Закончить я почему-то хочу словами человека, который прошел лагеря, сначала Заксенхаузен, а затем Дахау. Стихотворение Мартина Нимёллера.
«Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист.
Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ.
Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза.
Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не еврей.
А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать».