Часть 3
Часть 2 здесь

Галина Ицкович

Everybody knows you’re a tourist.
Dale Launer, “My Cousin Vinny”

Совсем забыла упомянуть: Уило встретился-таки с папой и со своими ботинками, без которых не вскарабкаешься на ноздреватую скользкую лаву Салливан-Бэя, что расположен на юго-востоке острова Сантьяго. Когда-то Сантьяго был пиратской “заправкой”, где пополнялись запасы пресной воды, провианта (простите, черепахи…) и топлива. Сюда же в свое время причалил и дарвиновский “Бигль”. Именно тут продолжают селиться вьюрки, “те самые”, с клювами, приспособленными для различных видов семян, которые и подали Дарвину идею эволюции.

Папа, коренной житель Санта-Круза, уже ждал нас на автозаправке. Он оказался по плечо монументальному, покрытому бронзовым загаром сыну; в его виде ничего от героического первопроходца или героя, живущего на далеких островах, да и заправка — обычная самая заправка. И дарвиновские вьюрки — обычные такие воробышки. И вообще, здесь живут люди, а не только экзотические животные и туристы.

Дался ж мне “туризм”. Погодите, неужели “туристы” раздражают только меня? Ан нет, вот и ещё недовольный: в удаленной бухте Пуэрто-Эдж (Port Egas), на укромном, зажатом между скал на южной оконечности Залива Джеймса пляжике (это северо-западный берег острова Сантьяго), отдыхают и растят малышей морские котики, небольшие такие тюлени около 160 кг весом. Они занимаются своими делами и не подозревают, что сегодня к другому берегу пристало круизное судно. Собственно говоря, мы тоже были слегка ошарашены, так как никого, кроме своих спутников, не видели уже несколько дней. И тут — туристы! И слышу, слышу русскую речь. 

Не то чтобы я презираю или, упаси Бог, ненавижу соотечественников. Но и брататься с ними никакого желания. Так что я подобрала с песочка маску и ласты и побрела в направлении нашей шлюпки, хотя было ещё несколько минут и можно было бы ещё понаблюдать самку с ребёнком. 

— Какой хорошенький! Вот так меня сфоткай, на фоне этого… — соотечественники уже окружили одиночку-котика, отрезав ему путь к скалам. А они, между прочим, в основном проживают на суше, так что в воде он долго не продержался бы.

Тут я наконец-то не выдержала и окликнула:

— Осторожно, наш гид сказал, что они агрессивны, если заходят на их территорию.  

Дамочки инстинктивно оглянулись, услышав русский, но продолжили позировать, подбираясь всё ближе. Раздалось упреждающее ворчание на низких тонах. Ещё через несколько мгновений котик встал на ласты, как конь на дыбы, и прямо-таки галопом припустил в направлении ближайшей тётки. Довольно-таки быстро пошлёпал, учитывая вес и отсутствие ног. Произошло озарение, сработала теория намерений, они наконец-то ясно увидели следующий ход рассерженного животного, развернулись и, благо что с ногами, бегом припустили к другим членам своей группы (те хотя бы смирно окружили гида). 

Так мы, люди в целом, распространяем агрессию, межвидовую в том числе. 

Вот такими бездумными пожирателями впечатлений видят туристов все без исключения местные обитатели. Не приходится удивляться сравнительно новому термину, overtourism. От гипертуризма защищают квоты на посещение таких мест, как Галапагос или Мачу-Пикчу. Но это капля в море, и никто не спрашивает о моральных установках туриста. О, как я радовалась, когда молодой монах засветил фотоплёнку нахала в музее манускриптов при монастыре в Кашмире, где было чётко написано: “Это священные книги, просим не фотографировать”! Котик порадовал не меньше, он тоже по-своему “засветил”. 

Мы хотим быть сознательными туристами, пройдя по Галапагосу бесследно, или почти бесследно: яхте нужно горючее, нам нужны вода, еда, да и микроорганизмы, очевидно, всё-таки проникают с нами. Хотя бы явный мусор мы не оставляем за собой, а тащим назад, на яхту. Хотя бы шагаем только по тропинке, памятуя про “эффект бабочки”.

***
Если вечером нет качки, развлечений мало. В кают-компании мы изображаем встреченных за день животных, иногда бывают танцы (все в носках, на забывайте). Еда… лично мне хватает, но мальчики недовольны. Они постоянно голодны. Ломтик арбуза, завершающий обед, фотографируется и долго высмеивается всеми. Мир простых вещей. Мы погружаемся в мир простых вещей, и в этом главная ценность поездки. В разговорах с юными нашими друзьями я начинаю понимать, что дружно ругаемая всеми, кому не лень корпоративная культура ускакала далеко вперед, и теперь сотрудников техно-гигантов учат тем человеческим качествам, которые раньше формировались естественно (или мы только надеялись на то, что формировались?). Например, эмпатии, умению вести диалог, той же теории разума. Эти ребята — туристы нового поколения, более ответственно относящиеся к планете. Во всяком случае, хочется верить в это (вечно я верю во что-то маловероятное…). 

***
После обеда — в шлюпки и на Сантьяго, на Салливан-Бэй. Мы высаживаемся на ломкий чёрный берег, потом карабкаемся в направлении, противоположном сползавшей когда-то в воду вулканической лаве, и долго шагаем. Мы, ветер, редкие кактусы и игуаны цвета сгоревшей хлебной корки. Больше здесь нет никого. Расщелины в чёрной лаве ведут, без сомнений, к центру земли. “Как Земля вскрикнула”. Какой-то старинный страх заглянуть за край и свалиться в бездну.

Потом мы ложимся на тёплую лаву и долго лежим на лёгкой пористой чёрной поверхности, и голова кружится даже лёжа. Кажется, что мы первые люди на Земле. Или… последние?

По спокойному сегодня заливу, мимо острова Чайниз Хэт (“китайская шляпа”, а он и вправду похож), мимо маленьких галапагосских пингвинов, сидящих рядочком на скалах и чуть не лорнирующих проплывающую мимо публику, мимо бесчисленных птиц, названия которых нам не упомнить, ну точь-в-точь мальчишки, следящие за пролетающими мимо поездами, под жёстким галапагосским солнцем мы возвращаемся на яхту.

Следующая остановка — залив Дарвина на острове Дженовиза, где бесчисленные птицы, в том числе великолепные птицы фригаты, чья тонкая шейка в брачный период раздувается до размера ярко-красного шара, сидят на гнёздах вдоль нашей весьма условной тропки, а у некоторых уже вылупились птенцы, и вся их семейная жизнь разворачивается прямо тут, у наших ног.

Остров Флореана, Изабелла… сколько всего может увидеть любопытный путешественник! На прощание — Бартоломе с подъёмом на великолепную высоту. Остров Бартоломью (известный также как Бартоломе) находится в, что называется, вантажной точке: он прямо посередине архипелага, и с вершины видны все острова.

Остаётся только вскарабкаться на вершину. 

Для начала мы выбираемся на берег в небольшой бухте напротив знаменитой скалы Пинакль. Затем начинаем восхождение к пику на высоту 375ft. Справедливости ради, восхождение совсем не тяжёлое, кроме того, часть дороги защищена от вызванной идущими на вершину туристами эрозии деревянными ступенями. Да, Галапагос хрупок. Острова Дафна-Майор и Дафна-Минор, фотогеничный, снимавшийся в нескольких фильмах Пинакль, направленные прямиком в воды Салливан-Бэя чёрные потоки лавы, по которым мы карабкались накануне — всё лежит на ладони, всё напоминает почтовую открытку. Настоящее с угрожающей скоростью створоживается в прошлое. Всё тут легкое, споткнуться о камень невозможно, огромные валуны оказываются лёгкими как пёрышки. Это всё вулкан, вулканическая кальдера. Хорошо, что он спит.

И это всё на сегодня. Следующая остановка нашей яхты —  Балтра с её аэропортом.

Ну что ж, мы улетаем, не причинив особого вреда, и на том спасибо. Кого только не завозили на острова искатели месторождений и приключений, эксплуататоры людей и природы! Крысы, ослики, свиньи, все эти поздние вкрапления в фауну Галапагоса нанесли огромный вред. Но всё-таки что-то сохраняется здесь. Всё-таки мы не совсем приобщили Галапагос к пластиково-одноразовому ландшафту современной жизни. И кто знает, когда не станет нас, может, нетронутость Галапагоса спасет планету. Когда предстанет человечество пред высшим внепланетарным судом и спросят его (человечество, то есть): “Что можешь ты предъявить в оправдание того вреда, который ты нанесло своей планете?” –  предъявят тогда маленькие эти острова, песчинку на ладони космоса, и будем мы прощены за то, что осталось в нас хотя бы что-то гуманное.

И я должна сказать, что в аэропорту Балтры, если случайно на ноже карманном найдут пылинку с островов, то непременно конфискуют, а если “пылинок” много, то и оштрафуют. Так что добро должно быть с кулаками (спасибо за подвернувшиеся цитаты, поскольку мне лично слов не хватает).

Кито. Дьявол в деталях и ангел в деталях

 Отель “Ла Базилика” муж зaприметил ещё из дома, online, когда только примеривались к поездке. Здание на картинке действительно выглядело старинным и импозантным. Но, пожалуй, решающую роль в выборе отеля сыграл тот вечер в Кито, когда мы впервые попали на улицу Венесуэла. Почему-то на каком-нибудь экране эти дома выглядят сплошь разноцветными, кадры прыгают, люди веселятся в толпе. Реальность не такая нарядная, но всё равно Кито для Южной Америки то же, что Эдинбург для Европы. Уличные фестивали, музыка, костюмы, телесъёмка, всё, что душе угодно, легко находится в течение одного дня (и ночи) в Кито, как на центральной площади Плаза Гранде, так и на проходящей через нее улице Венесуэла. Вообще на Венесуэле есть всё, что может понадобиться лично нам. Ну да, и “Ла Базилика” — на Венесуэле, где-то посередине между площадью с президентским дворцом и величественной, так негостеприимно встретившей нас в первый день Базиликой Дель Вото Националь (церковью Национального Обета)! Как только по возвращении с Галапагоса снова подсоединились к wi-fi, проверили сайт; свободные номера были, и даже со статусом ВИП, а потому выбор был само собой разумеющимся.  

Получив багаж, сразу поехали в “Ла Базилику”. Позвонили. Дверь открыл улыбающийся, даже сквозь маску видно, молодой человек; он сразу повлёк нас показывать всё-всё и рассказывать об истории здания, тщательно отреставрированной неоклассической асьенды. Традиционный внутренний дворик застеклён и превращён в рецепцию-тире-столовую, вдоль галереи тянутся двери. Он раскрывает их одну за другой, демонстрируя просторные высокие комнаты с новенькими аляповатыми фресками в стиле доколумбова примитивизма, с идеально застеленными кроватями и дверьми, ведущими вглубь, в ещё какие-то помещения. Вспоминается воробьяниновское “поедемте в номера”. Это не казенная гостиничная комната, а именно, что “номера”. Потом волочит нас на крышу, откуда открывается сногсшибательный вид на многоцветный город и сорокапятиметровую статую мадонны Кито над холмом из лёсса, районом Эль Панекилло. Потом во второй дворик, предназначенный исключительно для увеселения гостей, с водопадом и утыканной цветочными горшками стеной. Байрона, именно так зовут молодого человека, радует всё: наш приезд, прогноз погоды, наши расспросы о ближайшем ресторане (привыкли к тощенькому, но регулярному питанию на “Боните”, вот и мучаемся сегодня, с утра не евши). Такое впечатление, что в отеле, кроме нас, постояльцев нет.

Бросив чемоданы, мы готовы пуститься в самостоятельное путешествие,  но не тут-то было: на смену Байрону уже пришла солидная синьора в маске до нижних ресниц, как потом выяснилось, его мать, и у неё совсем другой взгляд на вещи: она уже видит, что меня обязательно ограбят, что мы падём жертвами мошенников, пытающихся пробраться в их отель, что мы на худой конец заблудимся, а потому довольно долго инструктирует нас. Самое смешное, что мы ей в чём-то верим и начинаем чувствовать себя так неспокойно среди закрытых глухих дверей и неприветливых пустоватых улиц, как будто мы инкассаторы без охраны в центре преступного мира. Маска, я тебя знаю: ты слеплена по образу и подобию еврейской мамы из анекдота! 

“Ближайший” или “рекомендованный”? Выбираем рекомендованный ресторан, но, может, ну его, рекомендованный, как-то мрачно вокруг. Но “Виста Хермоза” соответствует своему названию: вид с открытой площадки на крыше ресторана открывается великолепный. К сожалению, очень скоро задувает такой холодный ветер, что приходится бежать в помещение с тарелкой в руках, официант вприпрыжку за нами, пытаясь не расплескать недопитое вино из наших бокалов… К счастью, осьминог на гриле здесь великолепен, а густо облепившие стены фотографии и сувенирчики начала прошлого века по углам занимают моё внимание до самого прихода шумной цветастой компании завсегдатаев. Почему-то жаль, что это не я завсегдатай этого удивительного уголка в исторической (а потому космополитской) части города.

Мы хотим быть образцовыми туристами (в хорошем смысле слова), а потому отправляемся на прославленную всеми брошюрами и Трип-Адвайзерами улицу Ла Ронда. Выйдя из храма на площади Сан-Франциско (старейшего в Кито, между прочим, наполненного образцами китского синкретизмо, и почему бы не провести там ещё полчаса, взобравшись на колокольню, так нет же) мы поворачиваем направо и шагаем под гору по узкому, максимум на одного прохожего рассчитанному тротуару. Улица Гарсия Морено (не предок ли он недавнего президента Ленина Морено?) упирается в площадь, а мы упираемся в наряд полицейских. “Cerrado” — это я понимаю, особенно при виде жёлтой ленты. Улица перекрыта почему-то.

Муж:

—Потому что и тут демонстрация, пошли, пока под слезоточивый газ не попали.

Со слезоточивым газом мы познакомились в Вальпараисо в 2020-м, и как-то общение… не пошло…

Но я не спешу. Да и полицейский не спешит прощаться. Невзирая на языковой барьер, удерживающий нас покруче жёлтой ленточки, он пытается выяснить, когда и откуда мы приехали, а потом просит расписаться в блокноте. Ведут таким странным образом учёт туристов? Я честно пишу как есть, New York, USA, и он бежит хвастаться своим сотрудникам, что удалось затoрмозить парочку североамериканцев. Пока они склоняются над нашими автографом, я было сворачиваю за искомый угол, но муж просто-таки уволакивает меня назад на Плазу Сан-Франциско.

Я не унываю: не удалось с этого конца, зайдём с противоположного. Невзирая на возражения моего законника, я-таки попадаю на вожделенную улицу ремесленников и художников в обход, со стороны площади Виктория Рейна. Всё задраено. Ремесленники, художники, рестораторы, попрошайки, — все находятся в долгосрочном пандемическом отпуске. Туристов в городе, очевидно, действительно человек восемь. Не то чтобы мы скучали, но для экономики какой-то процент туризма всё-таки необходим… Вот дилемма!

Тогда назад на Венесуэлу. На Венесуэле есть открытый музей. Я и иду в музей Камила Эгаса и гуляю единственным посетителем по залам раннеколониальной асьенды. Индидженизмо — вот какой стиль повлиял на оформителя нашей гостиницы!

***

Остался день, и не съездить ли на Котопакси? Котопакси — один из самых высоких в мире действующих вулканов. В отличие от Пичинчи, того самого вулкана, который виден отовсюду в Кито и который извергается ежедневно, на Котопакси извержений не было с 2015 года, так что он вулкан хоть и активный, но спокойный. А то что-то мы устали от тряски. Давешний наш водитель, тот, что возил по городу в первый день, Луис, сказал, что занят, но тут же познакомил нас с Диего, и Диего на Котопакси свозит с радостью. Но это будет завтра, а сегодня что, планов нет?

Так, сейчас будем просто убивать время. Идти до отъезда на Котопакси практически некуда, но не в гостинице же сидеть под искусственным водопадом. Я наматываю круги по полупустынным улицам исторического центра, то и дело выходя за его пределы, туда, где бурлит толпа местных. Всё это, и уличные торговцы, продающие все на свете, от листьев коки до прямо тут жарящего и мелющегося кофе, и степенные бродячие собаки, и тщательно украшенные дети и машины, участники бесчисленных уличных шествий, и деловитая набожность — всё это немедленно вписывает Кито в число моих любимых городов Южной Америки.

В маленьком английском книжном разговорился хозяин:

— Вижу, поэтами нашими интересуетесь? 

— Вашими? То есть Вы коренной эквадорец?

—Ну, как сказать. В Девоншире на пенсии сложно, вот я и переместился со всеми своими книгами. Тут свои сложности, — он закатывает глаза. — Но дальше экватора искать не стану. Главное, погода здесь отличная.

Ну да, отличная. До обеда. А после обеда дождливо, как в Девоншире. Но с англичанами о погоде я спорить не стану.

—Так Вы рекомендуете переезжать в Эквадор?

—Каждый решает сам, — уклончиво. — Но я прижился. 

***

Все окрестности исследованы, исчерпаны. Улица Венесуэла, при всех описанных достоинствах, всё-таки не Пятая Авеню и даже не бруклинский Кингс Хайвей с бесконечными магазинами-услугами-развлекушками. И тут я вижу скромную табличку, выставленную на треноге около солидного, мрачноватого здания времен ранней инквизиции. Косметический салон. Ах, как я люблю косметические салоны в странах третьего мира! Ах, какой уровень комфорта и заботы ожидает меня. Ладно, говорю мужу, ступай вперед, я приду через часок-другой. Я шагаю в тёмное чрево подъезда, нахожу некую живую душу, договариваюсь вернуться через полчаса с оговоренной суммой (ни в коем случае не больше, всё лишнее оставить в сейфе номера — простые меры предосторожности опытной путешественницы), и возвращаюсь, безмерно счастливая возможностью попрактиковать испанский с совершенно не говорящей по-английски милой девушкой.

Suave, говорит она. Всё будет suave.

Расслабься, resto, resto.

Милая девушка.  Я действительно расслабляюсь, закрыв глаза, позволяю музыке взять меня за плечо и повлечь ко входу в тёплую пещеру, в жёлтый свет… и тут я чувствую иглу, медленно прокалывающую кожу на сгибе руки…

Какой ужас. Сейчас меня усыпят, накачают чем-то, отберут деньги, выпытают адрес и пароль на счета и, возможно, продадут в какой-нибудь притон, если не проституткой (всё же надо учитывать возраст), то хотя бы рабыней на плантацию аяуаски. Или потребуют выкуп. А если меня откажутся выкупать?!…

— Но! Стоп!

Это должно быть понятно на любом языке, и девушка понимает. Игла останавливается, так и не войдя в вену.

Произошло недоразумение. Она предложила мне комплекс возвращающих коже эластичность уколов, а я решила, что это была цена на массаж и маску.

Действительно, невероятно дёшево. Просто я не готова. Лучше бы я потратила эти деньги на урок испанского; нет, лучше на два урока.

Я возвращаюсь в гостиницу румяной и посвежевшей, но слегка взъерошенной. Мне так стыдно за дурацкий прокол и за тридцать секунд ужаса, что я не рассказываю о приключении даже мужу.

***

На другое утро подъем ранний, чуть не с солнцем, надо ведь до отъезда справиться с завтраком, в “Ла Базилике” к завтраку относятся серьёзно, может занять до часу. Но вот уже выпит свежевыжатый сок, съедены многочисленные булочки и блинчики, собран рюкзак с тёплыми вещами, а мы всё ждём и ждём, и наша собственная Сивилла ворчит:

—  Ничего хорошего из этой поездки не выйдет. Оставайтесь дома. Скоро пойдёт дождь, шофёр задерживается, попадёте в туман на дороге, ночью на вершине делать нечего…  Не к добру всё это. Хотите или отменяйте его, или я позвоню.

—  Дорогая senora, не хотите ли Вы действительно позвонить и разузнать, где это он застрял? А я пока схожу на улицу.

Я выхожу из отеля и вижу, что никакой Диего к нам не прорвётся, потому что по улице движется праздничная колонна. Нарядные дети в национальных одеждах, прямо-таки ликующие взрослые, акробаты, танцоры в мохнатых таких штанах. Хирургичесие маски на лицах добавляют празднику какой-то слегка зловещий оттенок: эквадорцы приняли маски как чуть не часть карнавального костюма.

Приехали. Кажется, мы действительно проведём день в отеле. С другой стороны, философски замечаю я себе, не должно поездке быть совершенной, глядишь, и вызовешь китского дьявола, того самого, что организовывает чреватые концом света события. Именно для того, чтобы отвлечь его, и не достроили Базилику. Именно с ним заключил сделку Франсиско Кантуа, строитель золотого францисканского храма. Остановимся на достигнутом.

С чувством фрустрации возвращаюсь в “Ла Базилику”, где муж сторожит возможное прибытие нашего шофёра-гида. Прямо стыдно столько раз выходить и возвращаться, хозяева каждый раз бегут вниз по лестнице открывать гигантский замок — безопасность прежде всего, двери ни на секунду не должны оставаться открытыми. Даже если мой муж в дверях? Совершенно верно! Может быть, они знают что-то, что пока, к счастью, мне не известно, но предосторожности нам, наивным, кажутся преувеличенными.

В ответ на моё сообщение о перекрытом движении синьора Сивилла сардонически восклицает:

— Шествие! Да дело не в шествии, а в том, что этот мошенник взял по дороге более выгодную работу. Он не хочет вас везти, claro? Невыгодно ехать так далеко на один день.  Надо было присоединить день на горячих источниках, там провести ночь… вот тогда бы он проехал через любое шествие. Никуда сегодня вы не попадёте, идите отдыхать в свои комнаты.

Чем больше пророчествует она, тем упрямее я:

— Тогда мы пойдём в музей!

Но музей сегодня закрыт… — тут, к счастью, раздаётся стук. “Так судьба стучится в дверь!” — он-таки проехал через один полицейский кордон и стал за углом. Мы вскакиваем и в дверь, пока наша осторожная хозяйка не довела до кондрашки.

Выезжать приходится в обход кордонов, мимо больницы ” Lenin Mosquera” (sic!), мимо автобусной станции, а потом по серпантину прочь из города.

Поскольку значительная часть утра уже просижена и пробегана без толку, мы оказываемся за чертой города как раз к началу традиционного послеобеденного дождя. Как будто вышел из душа и запутался в бесконечной пластиковой занавеске. Всё покрыто туманной взвесью. Вдобавок при подъёме начинает холодать. Наш гид не говорит по-английски, Гугл-переводчик перестаёт работать, и детский вопрос, долго ли ещё, мы можем задавать исключительно друг другу.

Мы едем по вполне пристойным дорогам, очень даже на уровне, и скорость всё увеличивается… пока не показывается блокпост, который я сначала принимаю за полицейский.  Но заблуждение рассеивается, как только нас распластывают по багажнику (“Всем выйти!”) — это армейский патруль.  Моих спутников по-настоящему обыскивают, даже американский паспорт не помогает избежать, меня галантно, но сурово просят показать содержимое сумки. Машину обыскивают тщательно.

Правда, происходит всё довольно скоро, так что мы не успеваем ни огорчиться ещё одной задержке, ни испугаться.

А что это там за облачко над горизонтом впереди и сбоку? С языка кечуа название “Котопакси” переводится якобы как “дымящаяся гора”.  Хотя это не факт. Над Котопакси и вправду дымка, как будто за горой прячется игрушка-курильщик. Были такие малюсенькие гипсовые “курильщики” в моем детстве. Вставишь в дырочку около рта воняющую серой сигаретку, и развесёлый дедок начинает пыхтеть и выпускать малюсенькие клубы дыма. Вот такой игрушечной и кажется издали гора.

Въезжаем в парк и до вечера расстаёмся с Диего: по парку, а Котопакси зарегистрирован как национальный парк, ездить можно только с рейнджером. Проезжаем мимо горного озера. Судя по тому, как заложило уши, мы на довольно приличной высоте.

В боковое стекло неожиданно заглядывает рыжий зверь, волк-парамо. Чем они тут питаются? Ламами, забредающими на высоту альпаками, кроликами. Не туристами, значит? Ну, это утешает.

Волк смотрит с каким-то упрёком. Холодно ему, наверно. А внизу вечное лето, надо же. Но лето выбрали себе люди, оставив животным высокогорье и вечную пургу.

Мы паркуемся, вдыхаем неожиданно ставший морозным воздух, наворачиваем на себя шарфы и проходим метров сто по припудренной порошей, но натоптанной дороге под невысоким углом (тут как в сказке: “Направо пойдёшь, дойдёшь за полчаса, но дорога очень крутая; налево пойдёшь по пологой, будешь идти долго”). Муж, жалуясь, что он задыхается, возвращается назад, на площадку, где наш проводник, сотрудник Национального парка, оставил машину. Проводник для разнообразия говорит по-английски:

—Вы не должны делать то, что делать не можете. Пройдёте, сколько пройдёте, и назад. 

Он идёт со мной. Он настоящий проводник, даром что в обычной одежде (хотя местных женщин в традиционных шляпах и пончо я тоже вижу, они сопровождают некоторых восходящих).

Сначала мы идём одни и довольно-таки быстро. Потом я замедляюсь, не из-за встречного ветра, а потому что земля становится вязкая и липнет к ботинкам. Вулкан, а не просто гора— но трудно вообразить себе извержение, потоки чего-то раскалённого, глядя на заснеженные склоны, на обледеневшую землю, с трудом отпускающую тебя. Нас начинают сначала догонять, а потом обгонять другие любители восхождений. Сказать, что я не готова, это не сказать ничего: люди, как потом выяснится, группа из Германии, поднимаются в полном скалолазном снаряжении. Некоторые из них заночуют сегодня во втором приюте, на высоте 19,347 ft, в шести часах ходьбы. Нам бы дойти до ближайшего, на отметке 15,744 ft. Туда идти час с небольшим. 

Но у меня уходит, мне кажется, гораздо больше времени. Сначала медленно чернеет снег под ногами. Я думаю, что он плавится до чернозёма, но это просто недостаток кислорода. Я поднимаю глаза, а небо зелёное. Надо остановиться. На обочине я вижу лежащих людей, возле которых суетятся местные проводницы, почему-то всё женщины.

Стыдно не дойти. Проводник берёт меня под руку, и мы шагаем в ногу, как если бы мы были парочкой, кушающей мороженое и гуляющей по саду.

Мне всё равно, как это выглядит, думаю я перед тем, как на секунду отключиться.

—Вам надо посидеть, —говорит он и бросает на снег свою куртку.

Я боюсь, что, сев, я уже никогда, вообще никогда не поднимусь.

—Я о’кей, —проворачиваю я тяжелую жвачку во рту. Стыдно будет потерять сознание.

Мы очень медленно шагаем в горочку. До поворота.

И до следующего поворота. Вот видишь, теперь легче, ветер не в лицо, а в спину.

Он уговаривает меня, как папа над манной кашкой, но вернуться больше не предлагает. Потому что мы прошли больше половины. Потому что мы практически дошли.

Потом мы пьем какао, это ритуал, я знакомлюсь с немкой, чей сын пошёл дальше, к вершине, здороваюсь со знакомыми по подъёму проводницами, доведшими свои группы… и сбежать-соскользнуть вниз оказывается совсем легко.

Мы вычерпали двенадцатичасовый световой день до дна и, как и было предсказано хозяйкой гостиницы, возвращаемся в темноте. Повезло, что не налетели на ещё один армейский кордон.

И не хочется втягивать вечность в мои пустяки,

А придётся. Причалило небо к горе Котопакси…

Котопакси теперь далеко слева, мирно спящий вулкан уже почти не виден. Откуда нам знать, что до следующего извержения остаётся десять месяцев (и оно не закончилось даже теперь, в 2025).

Анатомический театр страны 

Поскольку дело явно движется к концу, пора бы обобщить и сказать хоть что-нибудь о национальном характере. А что, характер как характер. Без аргентинской рефлексии, без чилийской мрачности, с наивной любовью к русским именам и социалистической символике. Удельный вес жалоб на жизнь, пожалуй, пониже, чем у соседей, невзирая на пандемию, инфляцию и безработицу. Демонстрации относительно мирные. Середина Земли, что тут скажешь. 

Эквадорцы, как и все люди третьего мира, любят надуть туриста — это клише. Но отъезд из “Ла Базилики” выглядит так: все сотрудницы и один сотрудник вызывают нас в парадную курительную комнату, дверь в которую обычно закрыта. И вручают нам самодельные сувениры — плетёный браслетик, связанную из ниток маленькую ламу, — чуть не плача при расставании. Так меня не провожали ни из одной гостиницы или Airbnb нигде в мире. Так что всё относительно.

Эквадорские историки считают, что Гран-Коломбия распалась потому, что Эквадору не давали вообще никакого права голоса. Другие —потому, что кечуа не были признаны частью эквадорского культурного дискурса, но это всё современные точки зрения. Эквадор познал тиранов, но, возможно, пострадал от них меньше, чем, скажем, Чили. Скорее, вторжения Перу нанесли травму национальному самосознанию. Впрочем, путешественник может не разбираться в политике постольку, поскольку это безопасно.

Страна, разграбленная и порабощённая по очереди инками и испанцами, а после соседями-либертадорами, загнавшими Эквадор в Гран-Коломбию, не зависима от соседей и от диктаторов каких-нибудь 200 (без малого) лет. Этого ещё очень мало.  Болезни постколонизации вылечить не легче, чем какую-нибудь тропическую инфекцию. Люди даже не знают, что это говорит в них старый вирус. А тут ещё могущественный сосед. Подлетая к Нью-Йорку, самолёт проделывает манёвр: качаясь с борта на борт, склоняется на одну сторону, потом на другую, кланяясь великому невротику, огромному, расцвеченному огнями и огоньками городу, поневоле кланяясь стране, с которой у латиноамериканцев серьёзный роман, где переплелись любовь и ненависть. Frenemies. Их раздражает великодержавное, великолепно небрежное “Америка” в отношении США.  Это они — Америка, соль и пот её.

Vista Hermosa – прекрасный вид

Cerrado – закрыто

Suave – нежно, мягко

Resto – отдыхать

Claro – ясно (все исп.)

2021-2025