От Редакции: После долгого перерыва, представляем вашему вниманию несколько новых материалов от любимого нашими читателями автора. Надеемся вы помните Байки Игоря Судмедэксперта, которые всегда вызвали у наших читателей восторженные отзывы.
Нажав на эту ссылку, вы сможете прочесть их снова.
Традиционно предупреждаем: если вас настораживают или смущают тема или неформальная лексика публикаций Игоря, бросьте, не читаете дальше. Нам же кажется, что его тексты неординарны, интересны и жизненны. Они затрагивают темы, о которых редко кто пишет, но, на наш взгляд, они заслуживают внимания, тем более из уст очевидца, наделенного талантом рассказчика.
Иллюстрации прямого отношения к тексту не имеют.
Философская порция баек из антисептического склепа про самую печальную часть Нью-Йорка, лишних людей и о том, что случается с теми, кто никому не нужен.
Одиночество – это когда тебя некому забрать из морга. В этой присказке есть своя ужасная правда, с которой я сталкиваюсь ежедневно. Когда я только начинал работать в морге, то первым, что я спросил у патолога, было – что происходит с одинокими людьми, которых никто не забирает?.. Патолог усмехнулась и ответила: «Всему свое время». Время пришло несколько месяцев спустя.
Однажды утром наш судмедэксперт, ботаник и Санта-Клаус в неизменной майке со Звездными Войнами, подрулил ко мне с картонным стаканом кремированных зерен кофе в горячей воде, в народе именующимися Starbucks. «А ну-ка нечего сиськи мять – собирайся, поедем тебя знакомить с реальностью». Он любит всякие сюрпризы и интриги, и, как и для многих ботанов, сюрприз для него это нечто иное, нежели билеты на футбол или подарочный сертификат на массаж. Для людей, которых в детстве все чморили за их странности и любовь к науке и пресловутым Звездным Войнам, самый цимес – это Комикон, редкая игрушка персонажа любимой франшизы или какая-то непонятная херь для компьютера, и, конечно, что-нибудь связанное с работой. В нашем случае это – нечто из сферы редких заболеваний, результаты человеческой тупости и разложенка. «А теперь, юный джедай, ты узнаешь, что происходит с людьми, которых некому забрать из морга», – сказал судмед. Я в голове себе представлял нечто вроде процесса кремации с последующим развеиванием пепла на отдельных участках кладбищ. Фантазия бурно рисовала картины из книги Стивена Кинга «Кладбище домашних животных». Я и представить не мог, насколько все окажется банальнее и грустнее на самом деле.
В морге есть секция, отведенная для трупов, которые лежат по несколько месяцев. Есть такое законодательство, что если труп в течение месяца не заберут и не смогут отыскать родственников усопших, то тело становится собственностью города и передается медицинским школам для тренировки врачей либо техникам похоронных бюро для практики и сдачи экзамена по бальзамированию. Если тело отвергается медучреждениями или становится ненужным после тренировки студентов, его отсылают на «городское погребение». Такие тела не кремируют, ибо это стоит почти в два раза дороже. Вместо этого останки помещают в самые дешевые деревянные гробы, на которых пишут имя, фамилию и порядковый номер. А что потом?
А потом судмед прихватил меня и четырнадцать тел на вояж к самому печальному месту Нью-Йорка (нет, мы не поехали в Кротону в Бронксе). На нашем фургончике мы заехали на тюремный паром и поплыли на остров, который отсутствует на картах метро – остров печали и безысходности. Названия этого острова я не могу озвучить, ибо законы, касающиеся этого места, очень своеобразны. Но если вам шибко интересно, то у вас под руками есть Гугл.
Туда не ходят пароходы и не летают самолеты. Этот остров отрезан от цивилизации. «Простым» живым туда дорога заказана. Судмед знал, что я писаю кипятком от подобных мест и уже побывал в Сентралии (город, послуживий прототипом для фильма Сайлент-Хилл) и собираюсь в Чернобыль. Ну, все мы немного психические инвалиды и каждый сходит с ума по-своему.
Подплыли к устрашающему частоколу с жуткими чугунными воротами. Ворота распахнули вертухаи с лицами зомби. На въезде тщательно прошмонали и нас, и наш бесконечно печальный груз. Дали добро, мы проехали внутрь и остановились у небольшого серого бельведера. Вокруг – огромный пустырь, голая серая земля с белыми колышками, на которых набить цифры. Вдалеке виднеются явно заброшенные здания. Работают несколько бульдозеров и экскаваторов. По периметру стояли конвоиры с ружьями. Потом я обратил внимание на десятки мужиков в синих комбинезонах, утрамбовывающих стенки больших траншей. В области живота все сжалось. Меня начало немного лихорадить. Что это за жуткая стройка?
А была это стройка массовых могильников. Остров называют скудельницей, – здесь хоронят ненужных, забытых, брошенных, людей, у которых по каким-то причинам не сложилась жизнь. И там они были лишними, и здесь никому не нужны. Заключенные за пятьдесят центов в час раскапывают массовые могильники и хоронят гробы, – отсюда строгая охрана и подавляющая обстановка всеобщей безысходности и уныния. Мы отошли в сторону, чтобы пропустить четверо заключенных; они начали разгружать наш фургон. Потом на тягаче перетащили гробы к огромной яме и спустили вниз. Присмотревшись, я сообразил, что людей хоронят в два ряда, складывая гробы вместе – каждый ряд длиной в двадцать шесть гробов, по три ряда друг на друге. Потом зарывают и вбивают белые колышки с порядковыми знаками. Никаких памятников. Главный конвоир, увидев мое растерянное лицо, подмигнул судмеду и отчеканил: «Закаляешь молодежь? Смотри, а то эта принцесса тут в обморок шарахнется, а мои ребята перепутать могут и похоронят по ошибке!» – и зашелся жлобским смехом, напомнившим мне гопников в адидасовых костюмах с бритыми котелками, лузгающих семки. Эти конвоиры, по сути, не особенно от них отличались по менталитету, разве что были в форме и с оружием. А где был я в этот момент, что даже не ответил? Ах да, я был в шоке от происходящего. Пока заключенные потели с гробами, жлоб-вертухай неожиданно предложил провести тур по острову. Ну и как можно отказаться от такого предложения, учитывая, что сюда практически никого не пускают? Громкое, раскатистое троекратное «да»! Сели мы в нечто похожее на уазик и поехали. Жлобенько оказался довольно знающим, но его связующие «fuck» и «shit» через слово окончательно испортили из без того малоприятное представление об этом человеке. Зато я узнал много интересного в промежутках между «fuck» и «shit».
Этот остров был использован для разных нужд. Во время отечественной войны здесь была тюрьма для военнопленных конфедератов. Потом здесь построили здание женской психиатрической клиники. Потом здесь была карантинная зона для больных туберкулезом и желтой лихорадкой. Потом сюда перевели колонию для малолетних преступников… В шестидесятых тут же установили противоракетные установки. И все это время шли массовые захоронения. В восьмидесятых все учреждения окончательно закрыли – от них остались полуразрушенные здания, которые постепенно сносят, освобождая пространство под новые могилы. Остров стал исключительно скудельницей к 1990 году. Меня заинтересовала один единственный мобильный камень, на нем были выбиты буквы и цифры – оказывается, это последнее пристанище первого ребенка, умершего в Нью-Йорке от СПИДа в 1985. Отдельная секция острова в восьмидесятых была отведено именно для шестнадцати умерших от СПИДа, и их захоронили на глубине четырех метров, вместо обычных полутора, потому что в те времена боялись заражения.
Самое печальное, что свое последнее пристанище здесь нашли и некогда знаменитые люди, и даже миллионеры. Здесь похоронен актёр Бобби Дрискол, прототип и голос Питера Пэна, который скончался практически на улице Нью-Йорка в возрасте 31 года. Его не узнали, родственников не нашли и захоронили. Мать узнала о его смерти спустя 20 лет. Не менее печальная история миллионерши Рут Смит. Она завещала себя науке; после того, как ее тело отслужило свой долг, её семью оповестили, что они могут забрать тело, но дети проигнорировали эту новость, и даму постигла участь всех забытых и ненужных.
В связи с этим островом все время бушуют страсти в судах. Был скандал, что из-за лени и бюрократического наплевательства родственников умерших не особо сильно искали, если не было информации при себе или в медкартах усопших. После того, как тела лежали в моргах недели или даже месяцы, их отправляли на остров, а потом находились родственники. Недавно, после диких боев, родственники умерших получили возможность раз в месяц по предварительной записи и с копией свидетельства о смерти приезжать на могилы родных. Сюда попадают все – бомжи, люди из интернатов для инвалидов, обитатели домов престарелых, неопознанные лица. Этот остров – последнее пристанище для тех, у кого было ужасное детство, фатальные ошибки молодости, несложившаяся жизнь или просто дрянная удача.
По дороге назад мы с соседом оба молчали. Это был тест на прочность, который, как мне казалось, я опять провалил. Слишком много эмоций. «Ничего, ты молодец. Второй человек на моей памяти, кто в первый раз выдержал поездку на Остров”– ободряюще сказал судмед. Но откуда ему знать, что во мне был ураган эмоций, с которым я не знал как совладать. Увидев это единожды, забыть уже невозможно. Как сделать так, чтобы не оказаться там, как надо изменить свою жизнь, чтобы не стать биоотходом общества?..
Когда я рассказал об этой поездке своему закадычному другу, – а он такие темы принимает близко к сердцу, – тот сравнил меня с Хароном: «И Харон возил за денежки, и тут перевозка бомжей, у которых ничего нет, но которым государство подкладывает последнюю их монету и перевозит через реку в царство мертвых». Меня это сравнение задело. Не могу объяснить, почему, но задело.
Каждый в этой истории может извлечь свою мораль, но, наверное, в моем случае, этот урок заключается в том, как важны семейные ценности и настоящие друзья, которые, если что, в свое время заберут меня из морга.
