Часть вторая. Начало

Продолжение

Сергей Голлербах

Нью-Йоркский блокнот

Главы из книги

ВСТРЕЧА И УЖИН

В течение уже нескольких лет я с удовольствием рассказываю своим знакомым об одной встрече, произведшей на меня сильное впечатление. Желание описать эту встречу появилось у меня недавно, после сообщения о смерти Греты Гарбо. С Гретой Гарбо я никогда не встречался. Единственная моя связь с нею – весьма косвенная. В середине шестидесятых годов я выставлял свои работы в маленькой галерее на 52-й улице на восточной стороне Манхэттена. Как-то раз владелица галереи сказала мне: «А знаете, кто остановился у витрины галереи и смотрел на вашу картину? Я ее узнала, несмотря на маскировку, – это была Грета Гарбо!» Всем было известно, что кинозвезда живет затворницей на 52-й улице, а когда изредка появляется на людях, то всегда в темных очках, в какой-то старомодной шляпе горшком и в пальто-балахоне. Грета Гарбо боялась быть узнанной. Ей хотелось остаться в памяти людей такой, какой она была в молодости.

Мне тогда и в голову не могло придти, что лет через пятнадцать я попаду в дом, где жила Грета Гарбо, и буду ужинать в обществе ее старой подруги и соседки, знаменитой Валентины, Валентины Николаевны Шлее, создававшей модные туалеты как для самой Греты Гарбо, так и для других актрис Голливуда и просто богатой клиентуры.

Произошло это вот как. Американская писательница Сьюзанна Масси, вместе со своим мужем Робертом написавшая книгу «Николай и Александра», собралась издать книгу о русском искусстве «Страна Жар-птицы». Обложку книги, по ее желанию, должен был сделать русский художник. По рекомендации знакомых выбор пал на меня. Книга была издана с моей обложкой. Сьюзанна Масси осталась довольной, и у нас завязалось знакомство.

Как-то раз она позвонила мне и спросила, знаю ли я Валентину.

– Какую Валентину? – недоуменно ответил я.

– Как, вы не знаете Валентину?

Объяснив, кто такая Валентина, Сьюзанна сообщила, что Валентина приглашает меня к себе на ужин: ей понравилась обложка книги, и она хочет познакомиться с художником.

В назначенный вечер, полный любопытства, я направился по данному мне адресу. Дом оказался в самом конце 52-й улицы, у реки Ист Ривер. Поднявшись, не помню уже на какой этаж, я позвонил. Дверь открыла прислуга, и я вошел в просторную прихожую.

Пока прислуга вешала мое пальто, я быстро огляделся и заметил на одной стене прекрасную работу Джорджо де Кирико. На другой стене висело несколько небольших картин, видимо, французской школы конца XVIII или начала XIX веков. В мебели я мало разбираюсь, но понял, что всё вокруг- красного дерева и прекрасной работы. Вообще, вся обстановка напоминала, я бы сказал, барскую петербургскую квартиру дореволюционных времен. Обратил я внимание и на несколько фотографий в рамках, стоявших на комоде. На одной из них был Уинстон Черчилль с каким-то незнакомым мне мужчиной, на другой – принц Ренье Монакский, принцесса Грейс (бывшая американская киноактриса Грейс Келли) и их две девочки.

Появилась сама Валентина Николаевна Шлее. Она оказалась весьма пожилой дамой, – думаю, лет около восьмидесяти, – живой и быстрой в движениях. На ней было темное вечернее платье. Рыжеватые волосы локонами спадали до плеч («парик?» – мелькнуло у меня в голове). Лицо – очень приятное и очень русское – в густой сети морщин, какие бывают у людей подвижных и часто смеющихся; ведь морщины выдают не только возраст, но и характер человека.

– Да, Джорджио был нашим другом, – сказала Валентина Николаевна, когда я отметил картину де Кирико.

– А на фотографиях – Черчилль с моим покойным мужем. Ну, а их вы узнаете, очаровательное семейство, принц Ренье и Грейс. Я  с ними провожу каждое лето.

Видя, что я заинтересовался, она предложила мне осмотреть квартиру. Не буду описывать всей обстановки, богатой, но смешанного стиля. Мое внимание привлек карандашный рисунок молодой красивой девушки, висевший на стене.

– Кто это? – спросил я, догадываясь, что это сама хозяйка в молодые годы.

– Да это меня Димушка Бушенчик рисовал, – ответила Валентина Николаевна. Волею судеб случилось так, что за несколько лет до этого я познакомился в Париже с престарелым русским театральным художником Дмитрием Дмитриевичем Бушеном, автором рисунка. Узнав, что я знаком с ним, Валентина Николаевна попросила:

– Будете звонить Димушке, передайте от меня сердечный привет. Я так и не позвонил.

– Я тогда молода была, – продолжила она и вдруг, обняв меня, положила мне голову на плечо и комически-плаксивым голосом протянула: – А сейчас такая ста-а-рая! Ну, пойдемте в гостиную!

И мы пошли. Но этот жест старой женщины глубоко тронул меня своей простодушной доверчивостью. Старуха, а всё еще женщина!

Большая гостиная выходила окнами на Ист Ривер, и перед глазами открывался  типично нью-йоркский вид: бесконечные крыши, между которыми то тут, то там возвышались небоскребы, мосты вдалеке и сизая мгла на горизонте. Не успели мы сесть, как появились Сьюзанна и Роберт Масси с дочерью Елизаветой. Чувствовалось, однако, что ждут еще кого-то. Минут через пять в гостиную вошла Глория Вандербильт в сопровождении высокого господина латиноамериканского типа, оказавшегося Хозе Кинтеро, известным режиссером и постановщиком пьес Юджина О’Нила. Нет ни одного американца, который бы не знал двух фактов из жизни миллионерши: во-первых, о ее несчастливом детстве – развод родителей, постоянная борьба за право держать ребенка при себе, суды и так далее. Был даже поставлен фильм из ее жизни «Маленькая Глория наконец-то счастлива». Второй факт – это ее брак со знаменитым дирижером Леопольдом Стоковским, от которого она имела двух сыновей, тоже закончившийся громким разводом и судом из-за детей. Если мне не изменяет память, Стоковский тайком увез детей в Англию. Фотографии Глории с характерной для нее «квадратной» улыбкой сильно накрашенных губ были на страницах газет всего мира.

Должен сознаться, что, не будучи человеком очень уж застенчивым, я все же немного смутился. «О чем с ней говорить? Ведь кроме этих двух скандальных историй, я ничего о ней не знаю! Во всяком случае, ни слова о Стоковском», – решил я, лихорадочно готовясь к беседе. Разговор наш, однако, оказался гораздо проще, чем я думал. Вернее, разговора почти не было: были приветствия, шутки, вопросы о детях и так далее. Прислуга принесла маленькие бутербродики с икрой, появилась бутылка «Столичной» водки, а Валентина Николаевна поставила на низенький столик, вокруг которого мы уселись, серебряные стопочки.

– Это серебро петровских времен, – сказала она, – я их завещала музею Метрополитен, у них таких нет.

Ее английский, свободный и правильный, сохранил сильный русский акцент, особенно когда она произносила букву «р». Хозе Кинтеро наполнил стопки. Взяв одну из них, Валентина Николаевна осенила ее крестным знамением (это водку-то!) и передала Глорий Вандербильт со словами:

– Глорушка, зис из фор Стоки’c memory!

«Глорушка» улыбнулась своей квадратной улыбкой, и мы опорожнили наши рюмки. «А я-то боялся произнести имя Стоковского!» – улыбнулся я про себя. Выпив еще рюмку-другую, мы приготовились ехать ужинать в ресторан. Длинный черный лимузин Глории Вандербильт с шофером в форменной одежде ждал нас у подъезда. Ехали мы недолго, но куда – не знаю, так как стекла машины были затемненными. Не запомнил я и названия ресторана, потому что нас ожидало невиданное зрелище: предупрежденные о нашем приезде, в дверях стояли хозяин и метрдотель.

– Бонжур, медам! Бонжур, мсье! – хором, со сладчайшими улыбками и радушнейшими жестами приветствовали они нашу компанию.

Никогда в жизни я не встречал такого приема, и хотя он не относился ко мне лично, я чувствовал на себе лучи славы, озарявшие мою хозяйку и ее знаменитых гостей. Нам была отведена отдельная комната, и я оказался сидящим по левую руку от Глории Вандербильт. Снова легкая паника охватила меня: о чем говорить? Но и тут мои страхи оказались напрасными. Завязался легкий светский разговор, быстро перешедший на волновавшую всех (кроме меня) тему – новый роман актрисы Тамми Граймс, о существовании которой я знал, но которую не видел и даже понятия не имел, как она выглядит. Должен сказать, что Глория Вандербильт несколько раз любезно обращалась ко мне с каким-нибудь вопросом, понимая, что я вряд ли способен участвовать в разговоре, и я был тронут ее светскостью и желанием облегчить мое положение. Из всего разговора помню только один момент, когда, перечислив романтические перипетии актрисы, Глория сказала с усмешкой:

– Все мы столько плакали, что уже и слез не осталось.

Ужин был заказан для всех одинаковый – тонкие закуски, какое-то мясное блюдо, вино, десерт, но было ли вкусно (несомненно, было!), я не помню: слишком уж захватывающим было общество, в котором я находился. Разъехались мы, провожаемые благодарственными возгласами хозяина. Я так и не удосужился обернуться и посмотреть название этого французского ресторана. Семейство Масси поехало к себе домой, в предместье Нью-Йорка, Валентину Николаевну повезла домой Глория, а я взял такси и довез Хозе Кинтеро до его квартиры в знаменитой «Дакоте». Там в свое время останавливался Чайковский, приехавший на открытие только что выстроенного «Карнеги Холла», там находилась квартира Рудольфа Нуреева, и там же был убит живший в этом доме Джон Леннон. Попрощавшись с Хозе Кинтеро, я вернулся домой, полный впечатлений от этой встречи и ужина.

На следующий день я послал Валентине Николаевне букет цветов, а еще через день позвонил, чтобы лично поблагодарить за прием. Она была в высшей степени мила и просила звонить и заходить. Но, очевидно, во мне всё еще сидит какой-то ложный комплекс гордости. «Зачем, – сказал я себе, – не принадлежа к ее кругу, я буду поддерживать знакомство со знаменитой богатой старухой? Чем я могу быть ей интересен?» Сейчас я кляну эту глупую гордость. Ведь столько интересного я мог бы от нее услышать и записать.

Вскоре наступило лето, и Валентина Николаевна уехала в Монако к «своим» – принцу Ренье и его семье. Именно в это лето и произошла автомобильная катастрофа, стоившая жизни принцессе Грейс. Как мне сказала потом Сюзанн Масси, Валентина Николаевна была совершенно убита этим несчастьем и вернулась в Нью-Йорк в очень подавленном состоянии. Звонить ей, мне казалось, было неудобно. Да и вспомнила ли бы она меня?

Валентина Николаевна Шлее скончалась в Нью-Йорке в конце 1989 года, а ее давняя подруга Грета Гарбо –  в апреле 1990-го. Говорят, она тяжело перенесла кончину Валентины Николаевны, хотя в газетах писали, что у покойного мужа Валентины Николаевны был с Гретой Гарбо роман, и две подруги, жившие в одном доме, годами не разговаривали друг с другом. Но кому до этого сейчас дело?

Валентина Шале с супругом отправляются в Метрополитен-Опера на постановку "Лоэнгрина", 1945

Лет двадцать спустя я прочел в журнале «Опера Ньюз» краткую биографию Валентины Николаевны. Она родилась в 1904 году, во время революции и Гражданской войны потеряла родителей и в 1921 году сидела на вокзале в Севастополе с узелком, где были семейные драгоценности, не зная, что делать. К ней подошел мужчина и спросил, кого она ждет. «Никого», – ответила Валентина. Мужчина тут же сделал ей предложение, и она согласилась выйти замуж за господина Шлее. Вместе с мужем она бежала в Грецию, где они жили на деньги, вырученные за ее драгоценности. Живя в Греции, Валентина влюбилась в древнюю греческую культуру и стала шить себе платья наподобие греческих одеяний. Супруги эмигрировали затем во Францию, где муж стал устраивать эстрадные постановки, в которых Валентина пела и танцевала в своих, конечно, костюмах. На одной из таких постановок присутствовал знаменитый сценограф балета Дягилева Лев Бакст. Оценив костюмы Валентины, он посоветовал ей заняться этим профессионально. Перебравшись с мужем в Нью-Йорк, Валентина Николаевна открыла ателье мод и мгновенно преуспела. Она стала известна также своими остротами: «Мне не нужны иголка и нитки, дайте мне три булавки и я сделаю вам бальное платье», «Мех норки – для купального халата. Носите соболя». Валентина Николаевна принадлежала к артистической богеме старой эмиграции, и я до сих пор жалею, что не воспользовался ее предложением заходить к ней. Мне казалось это неуместным, так как я не принадлежал к ее кругу знакомств. Но сколько интересного она могла бы мне рассказать и как содержательны могли бы быть мои воспоминания о ней и ее времени! Все же я рад, что смог коротко с ней познакомиться

В публикации использованы иллюстрации работ С. Голлербаха

(Следующую публикацию глав из книги С. Голлербаха читайте через неделю)

Новая книга эссеистики Сергея Львовича Голлербаха, одного из самых известных русских художников эмиграции, академика американской Национальной Академии дизайна, посвящена русскому Нью-Йорку. Шесть десятилетий тому назад Сергей Голлербах высадился на берегах Гудзона – так началась «американская история» русского мальчика из Детского Села. Книга – это история и его жизни, и жизни его друзей-эмигрантов, представляющих сегодняшний русский Нью-Йорк, и жизни тех, «кто уж далече», но кого все еще помнят улицы этого города.

Книга богато проиллюстрирована художником, одним из лучших «летописцев в красках» города Большого Яблока. Вы не только прочитаете о русском Нью-Йорке, вы сможете увидеть Город во всей его притягательности и недоступности. И вы полюбите его свободолюбивый, открытый нрав.

Голлербах С. Л.
Нью-йоркский блокнот. Сборник эссе. Составление М. М. Адамович. – Нью-Йорк: The New Review Publishing, 2013. – 244 с.

Книгу можно приобрести в редакции «Нового Журнала», оплатив чеком на имя The New Review или через систему PayPal (см. сайт: www.newreviewinc.com)

Стоимость книги $ 30.00 (включая все почтовые расходы)

По всем вопросам обращаться:
Тел.: 212-353-1478 или
newreview@msn.com

The New Review Publishing:
The New Review, Inc.
611 Broadway, suite 902
New York, New York 10012

www.newreviewinc.com