Оправдывая звание мировой столицы авангарда, все виды искусства в Нью-Йорке сражаются со своими пределами, пытаясь выйти за границу предназначенных им чувств.
Так, наша соотечественница и американский композитор Лера Ауэрбах на представлении своей оперы по пьесе Метерлинка «Слепы» заставила зрителей завязать глаза, чтобы зрение не мешало слуху. Кураторы Библиотеки Моргана надеются создать галерею запахов, воскресив ароматы прошлого. В том же ряду отчаянных экспериментов – камера тишины в музее Гуггенхайма.
К этому проекту его автор Дуг Уиллер (р. 1939) готовился несколько десятилетий. Знаменитый мастер и кумир авангарда, основатель школы «Света и пространства», он работает не с новыми сюжетом или материалом, а напрямую с сознанием. Изменить наши привычные представления о реальности и ее параметрах – задача Уиллера. Но часто его титанические проекты оказывались слишком дорогими и сложными, чтобы материализоваться на арене современного искусства.
На этот раз руководители Гуггенхайма решились на затраты и построили «машину тишины» Doug Wheeler: PSAD Synthetic Desert III.
В сущности, это комната в комнате. Подвешенная в пустоте, она максимально изолирована от любых звуков. Если обычный городской шум Манхеттена выражает цифра в 70 децибелов, самый тихий шепот – 30, то в выставочной комнате всего 10 децибелов. Это значит, что практически мы в ней не слышим ровно ничего. По расчетам Уиллера непривычный к такой тишине человек не может ее долго выдержать. После 40 минут психика начинает сдавать. Поэтому посетителей пускают минут на десять, по пять человек. Больше в комнате ничего нет, и не должно быть. Оставшись наедине с тишиной, мы обречены в нее вслушиваться. Так устроена сцена для медитации на тишине.
Дав информацию об этой удивительной выставке в знаменитом музее, которая продлится до 2 августа, мы решили опубликовать материал об основателе музея и его пути к коллекционированию искусства – о Соломоне Гуггенхейме.
Долгое время жена пыталась привить ему любовь к живописи, но он интересовался только приисками: медными, серебряными и золотыми. Зато, выстроив империю, он познакомился с берлинской художницей, открывшей ему Кандинского, Рихтера и Шагала. В итоге Соломон Гуггенхейм вошел в историю не как медный король, а как владелец крупнейшей коллекции современного искусства.
Он продолжил семейный бизнес и поднял его на новую высоту – во многом благодаря своей твердости. На компромиссы он соглашаться не умел, в любой ситуации решение оставалось всегда за ним, мнения других его абсолютно не интересовали. Так было во всех сферах его жизни, кроме одной – в вопросах искусства он всецело доверял женщинам. Прикоснуться к прекрасному и привить любовь к живописи первоначально удалось его жене Ирен. Следуя сначала лишь ее вкусу, а потом уже и своему, он собрал коллекцию импрессионистов, вызывавшую у всех восхищение, являвшуюся предметом его гордости.
Со временем даже вопросы бизнеса отошли на второй план, благо дела в компании он смог организовать так, что контролировал все дистанционно, да и то лишь периодически. Им же самим все больше завладевало искусство. Позируя для своего портрета перед молодой немецкой художницей, он увлеченно слушал ее рассказы об абстракционизме, или искусстве нефигуративном. Она убеждала, что за этой живописью – будущее современного искусства, что работы представителей данного течения обязательно должны быть во всех великих коллекциях. Он вновь доверил вкусу женщины и вновь не прогадал. Художница же, получив карт-бланш, тогда радостно воскликнула: «Гугги, я сделаю тебя знаменитым на весь мир!» Она сдержала свое слово – имя Соломона Гуггенхейма стало синонимом современного искусства.
Соломон Роберт Гуггенхейм родился в 1861 году в Филадельфии и был четвертым сыном в большой семье Мейера Гуггенхейма, перебравшегося в Соединенные Штаты из Швейцарии. Как известно, глава семейства сумел воплотить «американскую мечту». Начав с импорта кофе и специй, Гуггенхеймы вскоре весьма успешно освоили горнодобывающее производство. Затем им однажды в счет уплаты долгов достались земли, где обнаружились залежи серебра. Так в семейном бизнесе появилась своя серебряная плавильня, позволившая выстроить цепочку производства от добычи руды до готового продукта.
Доминирующее положение семьи Гуггенхейм на рынке серебра, свинца и меди вызывало огромное недовольство конкурентов. Крупнейшие из них пытались противостоять Гуггенхейму и, собрав воедино все мощности, создали трест, целью которого было поглощение компании старика Мейера. Однако уже через год контроль над трестом конкурентов получил сам Гуггенхейм-старший, увеличив тем самым долю своего присутствия на мировом рынке производства серебра, свинца и меди до нескромных 80%. Отойдя со временем от дел, Мейер передал предприятия сыновьям, одним из самых успешных среди которых считался Соломон.
К тому моменту Соломон уже успел отучиться на родине отца и вернуться из Цюриха с блестящими знаниями иностранных языков. Кроме того, освоил он и теоретические основы ведения бизнеса в швейцарском Институте Конкордия. Вернувшись в Америку, Соломон тут же стал внедрять их на семейных предприятиях. Благодаря ему список семейных фабрик пополнился новыми, расположенными в Мексике и Чили. Параллельно Соломон основал и собственную золотодобывающую компанию на Аляске. Он организовывал работу на предприятиях буквально с нуля, но выстраивал ее таким образом, что каждый винтик безотказно работал в этом общем механизме, руководить которым Гуггенхейм мог даже на расстоянии. Правда, достичь этого ему удалось уже почти под пятьдесят, зато после он мог позволить себе полностью предаться созиданию прекрасного.
Любовь к искусству привила Соломону представительница знаменитой банкирской династии, его жена Ирен Ротшильд, на которой он женился в 1895 году. Уже к моменту выхода в «отставку» в 1919 году у Соломона была довольно приличная коллекция работ старых мастеров живописи. После отхода от бизнес-дел он принялся стремительно ее пополнять. Отбирая картины преимущественно французских импрессионистов, он не то чтобы презрительно относился к новым и современным течениям в искусстве, но, скажем так, проходил мимо, не останавливая взгляда.
Так продолжалось ровно до того момента, пока в его доме не появилась молодая художница – немецкая баронесса Хильдегард Анна Августа Элизабет Ребай фон Эренвизен или просто Хилла фон Ребай. В Нью-Йорке она оказалась 1927 году, бежав из Европы от безответной любви к художнику Роберту Бауэру и получив сразу по прибытии заказ на портрет медного короля Соломона Гуггенхейма. До этого она отучилась искусству в Берлине, где общалась со многими значимыми художниками XX века, среди которых были Василий Кандинский, Рудольф Штайнер, Пауль Клее, Ханс Рихтер, Ханс Арп, Курт Швиттерс, Робер Делоне и Марк Шагал.
Приверженец авангарда и пламенный пропагандист беспредметности в жизни и творчестве, она отчаянно защищала новое абстрактное искусство перед заинтригованным магнатом. При этом для него самого она рисовала портрет в академическом стиле. Работа над портретом затянулась настолько, что злые языки не стеснялись разносить сплетни о любовной связи Соломона и Хиллы. Аргумент у сплетников, впрочем, был один: «Художница называет его Гугги!» Семья Соломона, впрочем, тоже была не в восторге от такого «панибратства». После смерти Соломона это тайное неприятие со стороны родственников аукнется Хилле, но пока она продолжала «заражать» «Гугги» своей страстью и убеждать его в необходимости покупать предметы современного искусства.
Противостоять ее напору Соломон Гуггенхейм даже не пытался, все больше проникаясь под ее влиянием интересом к неизвестным ему до той поры сюрреалистам, кубистам, абстракционистам. Так благодаря Хилле его коллекция постепенно начала пополняться полотнами Бауэра, Делоне, Клее, Леже, Мондриана. Она же познакомила его и с Василием Кандинским, симпатию к творчеству которого на подготовленной Хиллой почве Гуггенхейм проявил сразу же. Со временем в коллекции Гуггенхейма появятся более сотни картин Кандинского.
В 1937 году был создан Фонд Соломона Гуггенхейма, а спустя два года выставкой «Искусство завтрашнего дня» на Манхэттене открылся Музей беспредметного искусства, директором и куратором которого стала Хилла фон Ребай. Аншлага, конечно, не случилось. В ту пору абстракционизм в Америке вообще считался чисто европейской «причудой». Но коллекция продолжала пополняться. И основной движущей силой была уже не только Хилла, но и сам Соломон Гуггенхейм. Для него это стало своеобразным вкладом в борьбу с нацизмом, ведь после прихода к власти в Германии Гитлера авангард провозгласили «дегенеративным» искусством, а среди художников этого направления было немало евреев, которым, как считал Гитлер, «Господь отказал в таланте истинно художественной одаренности и вместо нее одарил их даром болтовни и обмана».
Произведения авангардистов, в число которых попадали, конечно же, и абстракционисты, изымались из музеев и частных коллекций, уничтожались, сами авторы преследовались. Соломон же активно скупал их работы, а Хилла так и вовсе накануне Второй мировой войны, набив чемодан долларами, отправилась в Германию с целью спасти то, что еще возможно. А заодно, кстати, и вызволила из тюрьмы своего бывшего возлюбленного Бауэра.
В июне 1943 года фонд заказал строительство нового музейного здания самому большому футуристу из всех американских архитекторов – Фрэнку Ллойду Райту. Соломон Гуггенхейм открыто посвятил этот проект Хилле, указывая, что он «возник вокруг этой женщины». Правда, приступить к строительству архитектор смог только через девять лет: власти города долго отказывались принимать многочисленные проекты, предлагаемые Райтом. Все они казались уж больно вызывающими для своего времени. Конечно, и само строительство сопровождали интриги, скандалы, письма общественности с требованием запретить «уродующий архитектуру города объект».
Однако, несмотря на это, торжественное открытие музея состоялось в 1959 году. Соломон Гуггенхейм, правда, его уже не увидел – он умер 3 ноября 1949 года. Не присутствовала на его открытии и Хилла. Ее просто не пригласили, исключив из состава совета директоров фонда сразу же после смерти Гуггенхейма. Говорят, что до самой смерти она так и не посетила музей, который, по сути, сама и создавала.