Разговор с Владимиром Дымшицом
в трех частях
затеяла Татьяна Бородина
В интервью использованы фотографии
работ Владимира Дымшиц
Рассказ Владимира Дымшица а о театральных драгоценностях, женщинах, эмиграции, а также, о временах и нравах в разных странах на его жизненном пути.
Я родился и жил в Ленинграде в самое что ни на есть советское время. Папа мой театральный художник, мама – врач. Папа работал в Театре Комедии, и я ему иногда помогал делать ювелирку для спектаклей.
Я закончил Мухинское училище и работал индустриальным дизайнером в электронной промышленности. А вечерами, чтобы прибавить немного к нищенским зарплатам, папа, мама и я делали пуговицы из плексигласа, которые папа продавал портнихам.
От папы я научился очень многим ремеслам. Он вообще был исключительно одаренным, талантливым и разносторонним человеком. Музыкант, художник, скульптор, композитор.
Женитьба по-советски
Когда началась третья волна эмиграции, мне, конечно, было интересно слышать, как люди уезжают, но сам я об этом и не мечтал. Но однажды ко мне пришла моя бывшая сослуживица и предложила на ней жениться и увезти ее в Австралию, где у нее есть родственники, которые нам помогут развестись и помогут наладить жизнь. Я ответил – «А почему нет?»
Владимир Дымшиц
В это время ко мне приходили многие женщины заказывать колечки, сережки, ожерелья из малахита. Все они уезжали в Израиль и везли на себе малахит! И вот, однажды пришла одна дама и заказала малахитовое ожерелье, а когда она его забирала, я ей сказал: «Когда приедете в Израиль, пришлите мне Ваш адрес, и если я надумаю, пришлите вызов». Она испугалась: «Откуда вы знаете!?». – «Потому что все, кто заказывают малахит, едут в Израиль» – ответил я (смеется).
Прошло две недели, и вдруг неожиданно по почте приходит пакет с красной печатью из Израиля. Меня буквально окатила волна страха: я уже засвечен и деваться некуда, нужно жениться и уезжать! (смеется).
Восемь месяцев у нас заняли совершенно жуткие перипетии с документами, визами. Приехали мы в Вену, и тут Австралия закрыла приём эмигрантов, и мы застряли. ХИАС от нас отрёкся: русская жена. И мы пошли в Толстовский Фонд, где нам выдали 1000 шиллингов в месяц на то, чтобы не сдохнуть с голоду. Тарелка супа стоила 186 шиллингов, второе – 350, трамвайный билет – 5 шиллингов, и плитка шоколада 5 шиллингов. Я помню эти цифры!
Было достаточно сложно выживать.
«Их махен. Джоб».
В конце концов мне все это осточертело, и я подумывал: «пойти в ресторан посуду мыть», а потом решил, что это я всегда успею. Сначала пойду на самый верх и, если не получится, то покачусь вниз (смеется).
У меня было с собой десять фотографий ювелирки, которые мы с папой делали для фильмов. И я отправился в Венский Дом Оперы. Подошел к швейцару, показал фотографии. Говорю: «Их махен. Джоб». Он на меня поглядел недоумевающе, потом сделал жест «погоди», и позвонил по телефону. Пришел какой-то мужик, и я ему повторил: «Их махен. Джоб». Он опять сделал жест «сиди», и пришел другой. Я повторил ему тираду, он поманил меня пальцем и сказал come. Это был главный художник театров Вены. Не только оперы, а всех театров. Отвел меня наверх на пятый этаж в маленькую комнатушку и объяснил мне на хорошем английском языке, а у меня язык был «ещё тот», хотя в школе была пятерка (смеется).
Корона для Ярославны в “Князе Игоре”.
И он мне сказал, чтобы я дал ему список инструментов и материалов, которые мне нужны. И вот я всю ночь со словарем сидел, составлял список. На следующий день мы поехали в магазин, купили все что надо, и я начал у них работать. Интересно было то, что там работало десять девочек художниц, которые театральные ювелирные изделия делали таким образом: наклеивали камушки и стекляшки на тряпочки, и эти тряпочки нашивались на костюмы или привязывались, а металла не было. А я хотел делать из металла, как делалось у нас в театрах.
Однажды он мне принёс корону и спросил, могу ли я сделать копию? Я говорю «Запросто, почему нет»? Оказалось, что эту корону они взяли в Англии в рент и платили дикие деньги за нее. Сделал я корону, Главный был страшно счастлив.
Надо сказать, я с большим удовольствием работал, потому что материалы там были потрясающие, о которых я в Ленинграде и думать не мог. Начальница моя, мягко сказать, меня не любила: она была венгерская баронесса, которую коммунисты ограбили, – она едва шкуру спасла. И она была уверена, что я тоже коммунист, и все мои заверения, что я беженец, никак не воспринимала.
Но ничего, я работал, а в впоследствии оказалось, что я был единственным человеком, который делал ювелирные театральные изделия из металла, как настоящие.
Ожерелье, серьги и пояс. Сделано 30 наборов для Омского Хора.
Однажды произошел забавный эпизод. Пришел один дядька какой-то, из другого театра и сказал, что через 2 недели они уезжают на гастроли, и им необходимо сделать орден почетного легиона, французский. Могу ли я это сделать?
– Могу.
– А вы успеете за 2 недели?
– Конечно успею.
– А сколько это будет стоить?
И вот тут я застрял и скажу вам, почему. За Орден Святого Владимира, который мы с папой делали для Ленфильма, нам платили двенадцать рублей! И больше выбить никак не удавалось. Зарплата моя в Ленинграде было 200 рублей (большая), а как я уже говорил, в Вене тарелка супа 180 шиллингов, трамвай 5, плитка шоколада 5, Толстовский Фонд давал нам на двоих 1000. Для меня жуткая путаница цен. А жрать хотелось всё время. Мне в театре платили 4000 в месяц, но эти деньги я свято откладывал для моих родителей, когда они вырвутся из Союза.
И тут он спрашивает, сколько будет стоить эта работа. Я не могу решить и говорю: «Знаете, я сделаю орден, а вы мне заплатите столько, сколько сочтете нужным». На том мы и порешили. На изготовление ордена у меня ушло 6 часов. Через дня 3 он приходит, спрашивает, когда будет готово? Я говорю, что готово, даю ему орден. Он поглядел, аккуратненько завернул в бумажку, положил в карман. Вынул деньги, положил на стол, пожал мне руку и убежал. Я смотрю на эту бумагу, а в Австрии деньги огромные по размеру были, ими можно было на ночь укрываться и под себя стелить (смеются). Я смотрю – 1000 шиллингов. Я схватил эту бумагу и бегом за ним: «Мистер, мистер, change, change». Он: «Данке Шёйн», и убежал. А я остался стоять с 1000 шиллингов, которые заработал за 6 часов. (Толстовский фонд – 1000 в месяц!) Это было совершенно непонятно, но огромное счастье. (смеется)
Подвеска для “Гамлета”
Развод по-венски
Тем временем моя фиктивная супруга надумала выйти замуж за какого-то норвежца. Сказала, что надо разводиться. Я говорю: Эля, на кой черт разводиться, мы же с тобой не муж, не жена, вообще никто. И никому до нас дела нет. Но она была дикая трусиха, должен вам сказать. Поэтому она настояла, чтобы мы официально развелись. Мы пошли в суд, встретились с судьей. Противный такой старикашка был, желчный. Объяснили ситуацию и сказали, что нам надо развестись. Он нам заявил, что не может этого сделать, потому что это может обострить отношения между Австрией и Советским Союзом. Я говорю: так мы же не подданные, мы вообще никто! Но он ничего слушать не хотел.
Ну что делать? Я сел и за ночь настрочил со словарем письмо президенту Австрии Крайскому, с объяснением, что у нас фиктивный брак, что нам надо развестись, потому что моя фиктивная жена выходит замуж и уезжает. И «прошу о помощи». И с этим письмом на следующей день я поперся во дворец. (смеется).
Я был таким наивным идиотом, вы себе представить не можете! Иванушка-дурачок не от мира сего! Подошел к стражнику и объяснил ему, что мне надо Крайского увидеть. Тот не удивился, позвонил по телефону, пришел какой-то дядька. Я сказал, что у меня письмо Крайскому. Он повел меня куда-то, привел в какую-то комнату, говорит «ждите», я жду. Пришел, открыл дверь: проходите. Я прошел, большая комната, письменный стол, сидит средних лет человек за столом: садитесь. Я сел: «Мистер Крайский…» И стал ему объяснять все эти дела. Он терпеливо меня выслушал, прочитал письмо и сказал: «Я не мистер Крайский, я его первый секретарь. Понимаете, мы в свободной стране, и я не могу приказать судье. Но я понимаю вашу ситуацию, я поговорю с Министром Юстиции, оставьте ваш рабочий телефон». Я оставил им телефон театра, и через день звонок по телефону, и одна из девиц, которая подняла трубку, бежит вот с такими огромными глазами: «Владимир, тебя Министр Юстиции к телефону!». (смеется).
И он мне говорит: приходите завтра. Я пришел, мне говорят: мы живём в свободной стране, я не могу приказать, но я поговорю с судьей и попрошу его о личном одолжении. Мы вам дадим знать. Еще через день – телефонный звонок: приходите с документами и с женой. Мы пришли к этому судье, он страшно недоволен. «Я категорически против этого, но министр юстиции просил оказать любезность. И я ему не могу отказать, но я буду вас разводить по законам нашей страны». Я говорю ради бога, любой, только разведите, и все дела.
Он надел мантию, шапочку: Мистер Дымшиц, поднимите вашу правую руку и повторяйте за мной. Я поднял правую руку и начал за ним повторять: «Я, Владимир Дымшиц, разводясь с моей супругой Эльвирой Дымшиц, обязуюсь не претендовать на ее замки, земли, стада и драгоценности». Я чувствую, что сейчас я взорвусь от смеха, и он нас выгонит. Потом говорит жене: «Поднимите вашу руку», и она продолжает повторять эту ахинею о том, что она не будет претендовать на мои замки, стада, земли и драгоценности. В общем, он нас развел. И когда мы выкатились из суда, у нас была совершеннейшая истерика. Правда, этот чертов суд сделал большую дыру в моей театральной заначке, это стоило немалых денег. Но я стал свободным человеком, а моя жена в письмах поругалась со своими австралийскими родственниками, да и с женитьбой в Норвегии у неё ничего не вышло. Но, в общем, она продолжала в Австрии свою жизнь, а я продолжал свою.
Венская Опера.
Надежды по-французски
И вот однажды приехал из Франции главный художник французского Театра Комедии, ставить Сирано де Бержерака. И надо было делать ювелирные изделия к этому спектаклю. Он мне дал эскизы, я начал работать. Он был очень, очень требовательным. Бегал, по-французски ругался со всеми, кричал на них. Мне пришлось переделать одну вещь, потом надо было переделать другую вещь. В конце концов я не выдержал и на чистом, «выразительном» русском языке, в наиболее изощренных выражениях громко высказал все, что я чувствовал по этому поводу (усмехнулся). И тут он ко мне подскочил: «Вы говорите по-русски?!». Я говорю «да». Оказалось, что это русский военный невозвращенец после Второй Мировой войны. Он работал в Comédie-Française. Звали его Георгий Вакхевич. Я помнил его имя по кинофильму «Маерлинг», который я видел давно в Ленинграде, и который он оформлял.
Он меня накормил обедом и дал мне адрес, как он сказал, главного художника Метрополитен Оперы в Нью-Йорке, тоже русского невозвращенца, Владимира Одинокова. И я решил, что кроме как в Америку мне ехать некуда.
И тут я вспомнил, что много-много лет назад мой папа рассказывал, что его двоюродный брат в 20-х годах уехал в Америку, и папа должен был ехать с ним. Но накануне отъезда папу угораздило влюбиться в кого-то там, и он остался, а тот уехал. Они переписывались какое-то время и оказалось, что он женился на одной знаменитой певице Лилли Понс. И в конце концов, стал дирижёром Нью-Йоркской филармонии. А когда я учился в Мухинке, в библиотеке я листал американские журналы и увидел карикатуру на дирижёра, где было написано «Андре Костелянец». Я этот журнал приволок домой, показал папе. Это он? Папа говорит да, это он.
Сидя в опере и зная, что я еду в Америку, я написал письмо в Метрополитен Оперу, Андре Костелянцу, с вопросом «вы тот самый папин двоюродный брат, который уехал? Так вот я сын вашего брата, приеду в Нью-Йорк. И мне было бы интересно с вами встретиться». И через короткое время получаю от него письмо, что да, я тот самый, и фотографию большой семьи. Оказывается, у него и брат, и две сестры, и у них дети – огромная семья. Тем временем я продолжаю работать в театре. Ну и уже знаю, что, елки-палки, у меня письмо к Владимиру Одинокову, который главный художник Метрополитен-оперы, и что в Нью-Йоркской филармонии дирижёр мой родственник. Значит, у меня будет протекция, работа и все в порядке.
*
Вскоре приходит ко мне Клари – моя начальница. Говорит по-английски: «Владимир, я очень недовольна, но, к сожалению, администрация требует, и я ничего не могу поделать. В Зальцбурге будет ежегодный Театральный Фестиваль, и им нужно, чтобы ты сделал 50 кардинальских перстней. Сколько это будет стоит»? Думаю, ага!!! Я теперь знаю, сколько это стоит! Я говорю 350 шиллингов перстень. «Владимир, это слишком дорого». Я говорю Клари, вы же понимаете, надо же делать индивидуальные перстни, я должен делать индивидуальные камни каждому. «Камни я тебе дам». Говорю хорошо, 150 шиллингов. За 2 недели я сделал 50 перстней и заработал 7500 шиллингов. Так что когда мои родители приехали в Нью Йорк, им была приготовлена квартира, мебель и всё, что нужно. Да и удалось приехать в Вену, встретить их, помочь при переезде в Италию и т.д.
Серьги для кинофильма “Зелёная Карета”
