-это что вообще значит?
В день рождения музыканта (27 ноября) журналист Макс Щербаков объясняет, почему у сияния не может быть возраста.
Никогда не пытался исчислить всю его дискографию. Ее, мне кажется, проще измерять не альбомами, а гигабайтами в формате MP3, на вес, на глаз. 5 Гб — это селективный “зе бест”, от 15 до плюс-минус бесконечности — более-менее полное собрание. Хотя, по сути, это одна и та же песня, исполненная на разный манер.
Вообще творчество БГ — это некая константа, как реликтовое излучение, пронизывающее Вселенную. Я не помню времени, когда этого излучения не было. Вернее, когда его не было, я существовал где-то там, на нижних ступеньках подвижной лестницы Ламарка, поближе к беспамятным трилобитам, рейверам и группе Ace of Base. Совершенно нелепое занятие — пытаться описать это излучение, не уходя в цитаты и не впадая в банальности. В Википедии, скажем, пишут, что ему сегодня исполнилось 62 года, — это что вообще значит? Попытка измерить гудящие восемь тысяч двести верст пустоты при помощи календаря, секундомера и стартового пистолета?
Например, Сергей Бугаев, в свою бытность Банананом из соловьевской “Ассы”, в одной фразе сформулировал место и значение Гребенщикова в жизни неформалов распадающейся совдепии: “Это Бог. От него сияние исходит”. Так и я о том же. У сияния не может быть возраста.
Здесь бы многозначительно кивнуть и поставить точку, приложив к уху коммуникативную трубу. Но можно добавить ложку дегтя, посетовав на компилятивность мелодий и текстов Борис Борисыча, фыркнуть на его заигрывания с постмодернизмом или, как Пелевина, упрекнуть в тиражировании “философии для чайников”. Еще надо бы ленинградский рок-клуб упомянуть, противопоставив вырождение и выхолащивание “легенд русского рока”, навсегда застрявших в инфантильном протесте или впавших на старости лет в тяжелую форму православия, адекватному и по сей день голосу группы “Аквариум”. Впасть в ересь и сравнить степень его влияния на развитие кириллического сегмента рок-музыки с влиянием The Beatles на многочисленные стили и направления поп-культуры. Обязательно приплести какую-нибудь митьковскую байку, пару строк о противостоянии режиму и напоследок вспомнить эпизод из своей жизни, связанный с БГ. Все это не имеет никакого значения, но вот…
В начале голодных 90-х “Аквариум” выступал в городе Днепропетровске. Мой одноклассник тогда подрабатывал в местной газетенке, писал заметки в условный раздел “Культура” и непонятно за какие заслуги был послан редактором на интервью с БГ. Вернувшись, он позвал меня в гости, но ничего внятного рассказать не смог, кроме того, что Гребень лежал на диване в кирзовых сапогах и курил папиросы “Беломор”. Диктофонная запись ясности не внесла, с таким же успехом можно было взять интервью у горы, моря или любой другой области мира. И тогда отец моего одноклассника, между прочим, офицер органов госбезопасности, торжественно встал из-за стола и выудил из вороха пластинок потертый альбом “Аквариума”. Вот, ребятишки, приобщитесь к такому явлению, как Борис Гребенщиков, чье творчество, мягко говоря, неоднозначно, но есть мнение, что оно все же представляет определенную культурную ценность. Так я впервые от начала и до конца прослушал альбом “Равноденствие”.
Сейчас я понимаю, что это был импульс, прививка, — может быть, не от жлобства и дурновкусия, но внутри точно появился какой-то эстетический барьер, ниже которого упасть уже было решительно невозможно, разве что путем медленной и мучительной диффузии. Позже этот импульс трансформировался в простую, но действенную систему распознавания “свой-чужой”. Еще позже пришло понимание, что в мире не так много правильных слов, способных вернуть веру в гуманизм и здравый смысл, но в песнях-проповедях БГ, даже самых мрачных, эти слова есть.
Прекрасно понимая, что тщетно искать глубину в пустоте, мне по-прежнему тепло и легко от того, что в отдельно взятом сознании “Дубровский берет ероплан, Дубровский взлетает наверх, и летает над грешной землей, и пишет на небе…”. Как редактор могу сказать, что раз пишет, значит, еще есть время что-то исправить.
