Нью-Йорк. Часть пятая.
Начало см. : Интервью с графиней Бобринской. Часть первая.
Любая перепечатка текста или использование фотографий возможно только с разрешения автора проекта.
Мир искасства.
Может быть, наша встреча в галерее АВА навеяла тему пятой беседы, а может быть, она была предопределена, потому что какие воспоминания о русском прошлом могут обойтись без разговора об искусстве. Но в том, что этот разговор получился особенным, конечно, немалую роль сыграли чудесные картины, развешанные на стенах этой манхэттэнской галереи русского искусства. Мы говорили о М. Добужинском, сидя рядом с картинами его товарищей по выставкам «Мира Искусства»: Бакста, Коровина, Серова. Вспоминая о минувшем, Татьяна Николаевна скользила взглядом по знакомым с детства пейзажам пригородов Парижа, по родным сердцу картинам русской старины. Живопись вокруг нас оживляла прошлое, приоткрывая завесу давно ушедших лет, как бы добавляла визуальный ряд к удивительному рассказу моей собеседницы.
А.И.ЗИЛОТИ и С.В.РАХМАНИНОВ. 1902
-Татьяна Николаевна, вы были знакомы со многими интересными людьми. Расскажите, пожалуйста, о людях искусства, с которыми свела вас жизнь.
-Как я уже говорила, семья моей мамы была очень музыкальная. До революции у них в Петербурге собиралось блестящее музыкальное общество.
Дедушка был очень дружен с Александром Ильичом Зилоти. Вы, наверное, знаете, что это был совершенно выдающийся пианист-виртуоз и необыкновенный человек.
Зилоти был из дворянского рода, и по материнской линии приходился двоюродным братом Рахманинову. А женат он был на Третьяковой, дочери Павла Михайловича Третьякова, основателя знаменитой галереи.
В консерватории Александр Ильич учился у Рубинштейна и Чайковского и, впоследствии, стал очень близким другом Петра Ильича. Он многое сделал для того, чтобы музыку Чайковского узнали и полюбили на Западе.
Нижний ряд: Вера Зилоти, Александра Боткина, Любовь Гриценко. Верхний ряд: Александр Зилоти, Сергей Боткин, Николай Гриценко. 1895 года. Из архива Е. С. Хохловой
Зилоти учился у Ф. Листа и считается одним из самых его выдающихся учеников – одним из последних. В свою очередь, будучи профессором фортепианной музыки в московской консерватории, он стал учителем Рахманинова, и именно он принес Чайковскому партитуру ранней сюиты 17-летнего Рахманинова.
Кроме того, он был известен тем, что проводил в Петербурге ежегодные циклы симфонических и камерных концертов, которые так и назывались “концерты Зилоти.” В них принимали участие многие выдающиеся музыканты того времени.
Но что интересно, его называли не только виртуозом, но и просветителем. К примеру, одной из его заслуг считается популяризация им в России творчества Баха, который раньше был мало известен.
Но главное, на мой взгляд, то, что высочайшая культура Зилоти позволяла ему мгновенно распознать истинный музыкальный талант. Он обожал знакомить слушателей с произведениями молодых исполнителей и открывать для публики оригинальные, необычные трактовки известной музыки. Он один из первых начал исполнять произведения Грига в России, включал с свои концерты музыку Скрябина, Стравинского, Метнера .
[quote style=”boxed”]Мой дед, зная эту слабость Зилоти к молодым талантам, попросил его помочь Сергею Прокофьеву. И знаете, что сделал Зилоти? Он начал в своих концертах исполнять музыку неизвестного в то время композитора Прокофьева.
К примеру, исполнялась пьеса кого-то из известных авторов, затем он играл музыку Прокофьева, потом снова кого-то из классиков. Так он знакомил и даже, можно сказать, приучал публику к новой музыке, к новому автору, которого он считал очень талантливым.
Для Прокофьева это оказалось очень важным и действительно помогло ему, он был очень признателен моему дедушке. Они сердечно относились друг к другу, а с моей мамой Сергей просто дружил и переписывался многие годы.
-Это очень интересно, ведь действительно существовала такая особая неразрывная связь и преемственность музыкальных поколений, и Зилоти играл в ней огромную роль. Вы знаете, как сложилась его судьба после революции?
-Конечно, знаю. Моя мама была с ним очень дружна, даже можно сказать, они были как одна семья. Переписывалась все годы, пока мы жили во Франции. И он был первым человеком к кому мы пришли в день нашего приезда в Нью-Йорк в 1939 году.
После Февральской революции Зилоти был избран управляющим труппой Мариинского театра, но недолго там проработал, после победы большевиков, он понял, что не сможет оставаться в России, и в конце 1919 через Финляндию эмигрировал в Германию, а затем, в 1922 – в США.
В Нью-Йорке он был весьма успешен, преподавал фортепиано в Джульярдской школе при Колумбийском университете и очень много выступал. Свою любовь к Листу он сохранил на всю жизнь, он всегда, и особенно в последние годы жизни, много исполнял произведения Листа. Умер он в возрасте 82 лет в Нью-Йорке.
-Расскажите, о вашем пути из Франции в Нью-Йорк, и о первой встрече с Зилоти в Новом Свете.
-Это был 1939 год, – тяжелое время, уже шла война…. Отец преподавал в Гарварде и не мог приехать за нами во Францию – мама с двумя детьми, мной и моим младшим братом, выбиралась из Парижа сама. Отец слал нам деньги, они лежали в банке, но, на основании военного положения, забрать нам позволили лишь небольшую часть, положенную на одного взрослого человека….
Чемоданов купить было невозможно, и все наши вещи лежали в каких-то страшных корзинах. В порту было очень много людей, просто какое-то столпотворение – до сих пор эта страшная толпа людей стоит у меня перед глазами. Мы ждали корабль, но он не пришел, его потопили у берегов Америки. Это был знаменитый корабль Normandy.
Ждать уже было нечего, и мы поехали в Бордо, чтобы попасть на другой корабль. Но у нас был какой-то «волчий билет», мы должны были либо уехать в определенный день, либо не уехать вообще никогда. Первый пароход пришел и забрал только американцев. На второй было очень много людей. Мы стояли ночь напролет в очереди, и когда мама подошла к кассе ей сказали что билеты продают только за доллары…. Счастье, что у мамы были именно доллары присланные отцом из Америки. Так мы попали на борт.
Корабль шел под охраной военного конвоя, но все равно было очень страшно. Дорога была тяжелая, а когда мы, наконец, прибыли в США и сошли на берег, нам с борта начали спускать наши корзины с вещами, и они у нас на глазах порвались и все вещи рассыпались по пристани. Мы кое-как все это собрали …. Можете себе представить, какие мы были измученные, грязные, оборванные и совсем растерянные. Но едва нас привезли в малюсенькую гостиницу, мы наспех привели себя в порядок и тут же поехали к дяде Саши, к Зилоти. Он очень ждал нас и просил приехать сразу, как только мы прибудем в Нью-Йорк.
Я никогда не забуду эту встречу! Как мама и Александр Ильич бросились друг к другу, как плакали и смеялись одновременно. Это была удивительная, сердечная встреча очень близких людей.
И потом, до самой его смерти, мы часто виделись, а мама была с ним в постоянной переписке, это была частичка маминого петербургского прошлого, ее детства и юности.
– Насколько я знаю, вы были знакомы с одним из представителей Мира Искусства, художником M. Добужинским. Расскажите, что он был за человек? Где вы с ним познакомились?
М.Добужинский
-Я не помню, как мы с ним познакомились… Может быть, он был знакомый мамы по Петербургу, может быть, нас познакомил Зилоти….
Но мы очень подружились… Это было наше небольшое «общество» неразлучных друзей и мы на протяжении лет восьми, проводили вместе много времени. Нас было четыре пары: я с моим братом, Добужинский с женой и Дерюжинские, (Дерюжинский – известный скульптор о нем я обязательно расскажу чуть позже). Был еще один замечательный человек, американец, можно сказать, из американской аристократии (First Virginian- First family of Virginia – первые американские колонисты из аристократических семей Англии), но говорил по-русски лучше, чем мы, (смеется). Звали его Гарднер, мы звали его Данил Данилович, он был геофизик. Его отец принимал большое участие в создании первого трамвая в Санкт-Петербурге, долгое время он жил и работал там – это была очень крупная, богатая семья.
Добужинский М. В. «Львиный мост в Петрограде». Автолитография. 1922
Надо сказать, Добужинский и Дерюжинский в то время были неразлучны и всегда появлялись вместе – мы их называли Бобчинский и Допчинский (смеется). Мы были очень дружны, все время ездили друг к другу в гости.
У Добужинских была квартира на 57 улице, рядом с Карнеги Холом. Очень красивая элегантная квартира, ну просто как в Петербурге, в красивом старом доме. Там было много работ его и других известных художников, – много замечательных вещей.
Я в то время много танцевала, и мне даже приходилось выступать, я с детства серьезно занималась балетом. Так вот, он мне сделал 2 рисунка костюмов для выступления. Он же был большой театральный художник и вот эти 2 костюма – один Рыбачки и второй для Украинского танца – он придумал и нарисовал специально для меня, семнадцатилетней девчонки. Представляете! По сей день, эти рисунки висят у меня дома, с его подписью.
Добужинский был прекрасный график и сценограф. Как вы знаете, он был приверженец стиля модерн, часто обращался к историческим сюжетам и даже портрету, но, конечно, особенно он интересен своим театральным творчеством, и его рисунки костюмов просто бесподобны.
М.Добужинский. Петербург. Белые ночи
Он был очень красивый и интересный человек, и очень много рассказывал о своей жизни, удивительно насыщенной и разносторонней. Он же был хорошо знаком и много работал со Станиславским, Дягилевым, неоднократно встречался с Рахманиновым, который сыграл в его судьбе немаловажную роль.
Помню, как Добужинский рассказывал о Пушкинской выставке в 1937 году в Париже, где он читал доклад, посвященный Пушкину-графику. Он в свое время изучал пушкинские рисунки и даже дерзнул научиться их копировать и как раз тогда, он демонстрировал эти копии во время доклада, рассказывая о необыкновенной динамике пушкинских рисунков и даже об их музыкальности. И вдруг, в первом ряду он уведем Сергея Васильевича Рахманинова. Добужинский страшно смутился, но Рахманинов подошел к нему и поблагодарил за «открытия и откровения», которые он сделал, слушая художника.
Так произошла их первая встреча. Позднее в 1940 они снова встретились уже в Нью-Йорке на обеде у общих знакомых. Вот тогда Рахманинов и предложил познакомить Добужинского с “Metropolitan Opera”, и обещал посоветовать дирекции поставить “Пиковую даму” с его декорациями. Конечно, это было безумно важно для недавно приехавшего в США художника.
М.Добужинский. Кукла. 1905
Рахманинов сдержал слово и познакомил Мстислава Валерьяновича с дирекций оперы, но «Пиковую Даму» там так и не поставили, зато предложили Добужинскому сделать декорации к опере Верди «Бал-маскарад” и к опере «Сорочинская Ярмарка», Мусоргского.
Вот так, благодаря Рахманинову, Добужинский нашел свой успех в Нью-Йорке. Вот вам еще одна иллюстрация к нашему с вами разговору о былой взаимопомощи русских в Америке.
-Татьяна Николаевна, вы упомянули о скульпторе Глебе Дерюжинском, расскажите о нем подробней, пожалуйста, насколько я знаю у него была потрясающе интересная жизнь.
-Я считаю его величайшим скульптором современности, русским Роденом. И не одна я так считаю (смеется) – он награжден практически всеми возможными наградами, какие может получить скульптор.
Дерюжинский за работой над портретом матроса Задорожного
И вы правы, у него очень интересная судьба. В 1919 году он приехал в США без средств, без связей и стал одним из выдающихся американских скульпторов. Да, представьте себе, мальчик, родившийся в имении «Отрадное» Смоленской губернии, в усадьбе, где его предки по отцу жили со времен Екатерины Великой, стал именно американским скульптором.
До своего прибытия в Америку, он был уже достаточно известен в России. Первым его учителем был Рерих. Отец Дерюжинского, известный юрист, очень противился художественной карьере сына и позволил ему серьезно заниматься искусством только после того, как Глеб окончил юридический факультет Императорского лицея.
Поначалу, Дерюжинский воспринял Октябрьскую революцию как временные неприятности, он уехал в Крым по приглашению своего гимназического друга князя Юсупова, чтобы как говорится, переждать беспорядки, но все оказалось серьезней….
В Крыму, недалеко от дворца Юсуповых, жила переехавшая из Киева вдовствующая императрица Мария Федоровна и две ее дочери, великие княгини Ксения и Ольга. Дерюжинский бывал у них, и в дальнейшем даже, можно сказать, разделил их участь, когда императорскую семью арестовали представители Севастопольского Совета.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна в Крыму
Мария Федоровна с дочерями оказалась под домашним арестом, и Дерюжинский лепил портреты, как членов императорской фамилии, так и охранявшего их матроса Задорожного. Поразительно, что портрет Задорожного заказала Дерюжинскому сама вдовствующая императрица, настолько он поразил ее своим удивительно мягким и обходительным отношением к пленникам.
Когда Ялту захватила Красная Армия, Задорожный стал на защиту императорской семьи и помог им бежать. Дерюжинского они звали с собой в Европу, но он отказался, уехал в Севастополь, так как ему очень хотелось посмотреть раскопки греческого порта Херсонес.
Но времена не располагали к мирным делам, и вскоре он уже был в Новороссийске, где тогда находились войска Деникина. Там Дерюжинский сумел отыскать друзей, которые весной 1919 года устроили его гардемарином на судно «Владимир», идущее в США с грузом руды. Он не имел при себе ни документов, ни денег, но захватил на борт инструменты и немного глины… и лепил своих попутчиков в Новый Свет. Так он попал в Нью-Йорк.
В Нью-Йорке его судьба сложилась счастливо. На сцене появляется И.А. Зилоти (сын известного пианиста), который сыграл в судьбе Дерюжинского немалую роль. Илья Александрович знал Глеба еще по Петербургу и, когда встретил его в Нью-Йорке, взял над ним шефство.
Дерюжинский, Одалиска. Бронза
Приехав совершенно без денег, Дерюжинский все же раздобыл небольшую сумму в долг и снял свою первую мастерскую в Нью-Йорке. Это была большая светлая комната, хорошая для работы, но совершенно не отапливаемая. Находилась она совсем недалеко от площади Колумба у Центрального парка. Холод в ней был страшный, а у Дерюжинского даже не было средств, что бы купить себе теплое одеяло. Так вот, Зилоти притащил Глебу огромную доху, что бы ему было чем укрываться по ночам. Он же помог ему познакомиться с творческими людьми, жившими в то время в Нью-Йорке.
Дерюжинский был очень большой поклонник музыки, прекрасно в ней разбирался и сам неплохо играл. Одним из первых ее приобретений в Нью-Йорке стало пианино. Оно служило ему всю жизнь и переезжало из студии в студию. На нем играли Прокофьев, Рахманинов, Гречанинов, Зилоти. У него в студии всегда собиралось замечательное общество творческих людей.
Дерюжинский, портрет Рахманинова.
Дерюжинский создал интереснейшие скульптурные портреты многих из приходивших к нему в студию музыкантов, у него был целый цикл музыкальных портретов, самым известным из них считается портрет Сергея Рахманинова. Он закончил его уже после смерти музыканта, и этот скульптурный портрет был удостоен нескольких международных призов.
О Дерюжинском можно рассказывать долго…, он был талантлив и успешен, – создал огромное количество необыкновеных работ, которые теперь находятся во многих музеях, церквях и парках по всему миру и, конечно, в США. У него было масса выставок, причем первая из них открылась в Нью-Йорке всего через год после его приезда в Америку.
-Татьяна Николаевна, вы упомянули, что танцевали, в то время, когда Добужинский сделал вам эскизы костюмов. У кого вы учились танцам, где танцевали?
-Я училась в Париже у Ольги Осиповны Преображенской, которая была прима-балерина Мариинского театра и соперница Ксешинской. Когда она эмигрировала в Париж, она открыла свою школу и много лет преподавала в ней.
Я, конечно, не стала бы большой балериной, но я любила балет и с большой радостью серьезно им занималась. Когда я приехала в Нью-Йорк, я продолжила занятия балетом и принимала участие в разных танцевальных выступлениях.
-Вы увлекаетесь музыкой и сами хорошо играете на фортепьяно, кто учил вас музыке?
-Музыке меня и моего брата учила, сначала, одна очень милая учительница. Мы ее очень любили, но имени ее я не помню. Когда через год занятий с ней, я смогла сыграть Бетховена, родители призадумались и решили взять для меня серьезного учителя.
Новый мой учитель был очень хороший музыкант, получивший образование в России. До революции он был концертирующий пианист, но когда эмигрировал во Францию, его карьера закончилась, он вынужден был только аккомпанировать певцам и балету. Его пригласили послушать меня. Я открыла ноты Бетховена, он улыбнулся, и сказал: «О, ты серьезные ноты открываешь!» Но когда я заиграла, он встал в изумлении, подошел ко мне и прослушал всю пьесу стоя. Он взялся за меня и, нужно сказать, мучал меня отчаянно! Мы очень много работали, и он был мной доволен, – я очень неплохо играла. Но, к несчастью, у меня маленькая рука и я не могу взять октаву, ну никак (смеется). Это очень мне мешало.
Конечно, мы приобщались к музыке с самого нашего детства, ведь мы были дети очень музыкальной мамы и жили во Франции, когда там собрался весь цвет музыкальной России. Рахманинов очень часто приезжал в Париж и давал концерты в пользу русских студентов. Мама часто участвовала в организации этих концертов и иногда брала меня с собой.
Тогда принято было продавать программки концертов, а не раздавать их бесплатно. Деньги от этих продаж шли на благотворительность. Вот к этому делу мама меня и приобщала. Это было очень мило и трогательно, когда маленькая девочка с большим бантом и корзинкой продавала программки, их у меня покупали с большой охотой, и я приносила немало денег. Вот так я участвовала в благотворительных концертах Рахманинова (смеется). Ну, и конечно, я имела возможность слушать его концерты практически всегда, когда он бывал в Париже.
Графиня Татьяна Бобринская с дочерью Екатериной. 1976 год
Когда мы жили в Париже, я была еще маленькая, но хорошо помню Глазунова, с которым моя мама часто встречалась, она его знала с детства, они были близкими друзьями с моим дедушкой. Глазунов в Париже был очень несчастен. Он уже был совсем немолод, жил в совсем маленькой квартирке. Он ненавидел радио и часто повторял: «радио – это музыкальная жвачка!»
В заключение нашей пятой встречи, Татьяна Николаевна сказала: «Вы знаете, а мне понравились наши с вами плодотворные встречи. Было очень занимательно. Но ведь это очень небольшая часть моей бурной жизни! Мы можем продолжить рассказ….» Такое заключение порадовало меня и показалось многообещающим. Значит, это была не последняя моя беседа с графиней Бобринской и, возможно, – продолжение следует….., но о чем, мне пока не известно.
До скорого. Татьяна Бородина.
Интервью вела Татьяна Бородина.
Благодарим графиню Бобринскую
за предоставленные фотографии из ее персонального архива.
Начало см. : Интервью с графиней Бобринской. Часть первая
Text by Tatyana Borodina, for ElegantNewYork
Любая перепечатка текста или использование фотографий возможно только с разрешения автора проекта.
