Нина Аловерт
В Бруклинской академии музыки прошли гастроли спектакля, который вызвал противоречивые толки, диаметрально противоположные мнения, но страстно обсуждался зрителями довольно долго: Михаил Барышников сыграл моноспектакль, поставленный известным американским режиссером Робертом Уилсоном “Letter to the Man”(премьера состоялась в Италии ,на фестивале в Сполетто). Название заимствовано из письма Нижинского к Дягилеву, Спектакль поставлен по «Дневнику Вацлава Нижинского», написанного танцовщикомв 1918-1919 году, в период стремительного ухудшения его ментального здоровья. Текст спектакля на основе дневника написал Христиан Дюмэ-Львовский.
В спектакле три «участника»: американский режиссер с мировой известностью и два великих русских танцовщика начала и конца ХХ века.
Спектакль мне не понравился, хотя некоторые сцены я смотрела с интересом. При этом я разделяю свое отношение к спектаклю Уилсона и к спектаклю, сыгранному Барышниковым. Поэтому мои впечатления я тоже поделю на две части.
Но прежде всего надо напомнить биографию Нижинского, легендарного танцовщика и хореографа, рассказать о его трагической судьбе.
Вацлав Нижинский (1989-1950) – легендарный «бог танца». Он покорял зрителей не только высоким прыжком, но и прекрасной пластикой, пониманием стиля танца, музыкальностью и особым талантом к перевоплощению на сцене. Балеты, которые он при активной поддержке Дягилева поставил, предвосхитили модернистские направления в балете ХХ века.
Нижинский и Дягилев.
Вацлав родился в Киеве в семье потомственных польских танцовщиков. После развода мать с детьми переехала в Петербург, где Вацлав поступили в Императорское Петербургское театральное училище. Нижинский всю жизнь не только оставался русским подданным, но и считал себя русским танцовщиком. С 1907 года фактически занимал положение премьера Мариинского театра. В 1911, оставив Мариинский театр, Нижинский окончательно вошел в состав труппы «Русские сезоны» Сергея Дягилева. Период с 1911 по 1913 год – это расцвет его недолгой, но блистательной творческой карьеры.
А затем трагические обстоятельства стали постепенно подталкивать танцовщика к безумию, которое было в роду Нижинских.
После женитьбы в 1913 году на Рамоле де Пульска, танцовщице, аристократке польского происхождения из Австро-Венгрии, он был уволен из труппы Дягилева. Пытался создать собственную труппу в Лондоне, но безуспешно. Был интернирован во время войны 1914 – 1916 годов как российский подданный, и жил в Будапеште с женой и дочерью Кирой в семье своей тещи.
Теща, драматическая актриса, его ненавидела, ревновала к славе, вмешивалась в его семейную жизнь. На несколько лет Вацлав был оторван от творческой жизни. Благодаря хлопотам друзей семья смогла вырваться из Будапешта, на некоторое время танцовщик даже возвращался в труппу Дягилева, но их дружба и творческий союз не восстановились. Был вторично интернирован во время второй мировой войны, и опять его с семьей отправили в Будапешт к теще.
Также роковую роль в его судьбе сыграли толстовцы, танцовщики труппы Дягилева, которые внушали Нижинскому идею греховности актёрской профессии, чем усугубили его болезнь.
Стравинский и Нижинский
В 1917 году Нижинский вместе с семьей обосновался в Швейцарии. Здесь он лихорадочно писал в тетрадках свои записки на русском и польском языках. Ромола опубликовала эти дневники в 1936 году, исключив все записи, которые, как ей казалось, могут оставить дурное впечатление о Нижинском у читателей.
Все последующие годы своей жизни танцовщик провел в санаториях или клиниках для душевнобольных с диагнозом шизофрения.
Нижинский умер в Англии, похоронен в Париже.
И по дневникам Нижинского Уилсон создал холодный по сути, сюрреалистический по форме спектакль. Творческий метод Уилсона, который идеально подошел, например, к абсурдистской пьесе Даниила Хармса «Старуха», совершенно не правомерен, на мой взгляд, при постановке «Дневников». Уилсон выбирал отрывки, которые лучше других позволяли ему изобразить на сцене психически больного человека: отношения с Богом, с тещей, бесконечно варьированные сексуальные темы, ужас перед войной, отношение к Дягилеву как к воплощению зла (так считал Нижинский в то время).
Текст, который произносит Нижинский-Барышников, идет в записи на английском и русском языке. В течение спектакля Нижинский неоднократно повторяет одну и ту же фразу иногда на английском языке, потом на русском, каждый раз делая ударение на другом слове. Бессвязная речь безумца! Но личность безумца совершенно не интересовала режиссера.
Как предполагает Джон Акачелла, критик журнала «Ньюйоркер», поскольку сам режиссер в детстве страдал замедленным развитием, но вылечился, он стал с тех пор интересоваться проблемой аутизма и психических заболевания у других. Только поэтому Уилсон и заинтересовался «Дневниками».
Нельзя сказать, что в спектакле совсем нет связующей идеи. Во всяком случае, желание Нижинского освободиться от власти Дягилева, желание обрести свое «Я» в спектакле явно присутствует. Но в представлении, где нет драматургии, а есть только ряд не связанный между собой отдельных сцен, эта тема теряется среди других навязчивых идей и фантазий безумца.
Дягилев, сыгравший в судьбе Нижинского решающую роль, появляется в спектакле дважды в виде куклы, а Ромолы нет совсем. А о жене в дневнике много написано, и написано с любовью.
Барышников в спектакле Роберта Уилсона “Letter to the Man”
В интервью, которое дал Барышников журналисту Саре Кромтон перед премьерой в Сполетто, он говорил, что снимает перед Ромолой шляпу: она могла бы поместить Нижинского в клинику и изредка его навещать, а она оставалась с ним до конца его дней, и он умер у нее на руках.
В этом же интервью Барышников говорит, что это не спектакль о танцовщике, что не должно быть никаких ассоциаций с его ролями, известными нам по фотографиям. Но зачем тогда в спектакле вставлены танцы: например, Канкан или Фокстрот?
Актер загримирован в привычном стиле Уилсона: набеленное лицо, черные брови поверх собственный бровей артиста, черные гладкие волосы… на танцовщике черный смокинг… Согласна с критиками: Барышников напоминает Фреда Астера. Значит, возникают ассоциации с танцовщиком, но не с персонажем спектакля. Почему?
Музыка разных композиторов, подобранная к спектаклю, также лишена драматизма и вообще маловыразительна.
Барышников неоднократно получал приглашения играть Нижинского (в том числе – от Бергмана), и в конце концов согласился – в спектакле Уилсона. Это, по-моему, интересный факт. Конечно, Барышников ценит этого режиссера. Но кроме того, думаю, Барышникова-танцовщика должна привлекать форма постановки, которую Уилсон не разрешает нарушать никакими импровизациями, как хореографы ХХ века – свою хореографию. Танцовщику интересны неожиданные чисто формальные режиссерские выдумки Уилсона. Барышников, всегда стремившийся к освоению новых форм в танце, и в данном спектакле мог заинтересоваться тем же.
Второй важный, на мой взгляд, момент в этой совместной работе: у Барышникова изначально другое отношение к самим дневникам Нижинского, чем у режиссера. Артист отмечает в своем интервью поразительный факт: эта необыкновенная книга чудесным образом написана за 6 с половиной месяцев. То есть для Уилсона важно сумасшествие, для Барышникова – творчество Нижинского.
Барышников в спектакле Роберта Уилсона “Letter to the Man”
И это отношение Барышникова к «Дневникам» вольно или невольно несколько меняет суть спектакля. Кому было бы интересно смотреть «клинику» на сцене? Но безумие гениального актера прошлого играет гениальный актер нашего времени. И это самое интересно в спектакле.
Ассоциации с другим танцовщиком кажутся мне ошибочными, как я писала раньше. Но совсем другое впечатление от пантомимы в начале спектакля. Барышников с набеленным лицом в черном смокинге сидит в световой нише и резко «выбрасывает» руки в белых перчатках то в одну, то в другую сторону. Я невольно вспомнила образ Мейерхольда с картины Бориса Григорьева. Театр!
Так мог двигаться и сумасшедший, но в исполнении Барышникова сцена выглядела как выступление артиста.
Можно вспомнить еще пантомимы в военных сценах, где выразительные руки Барышникова напоминают то ли ветки деревьев, гнущихся на ветру, то ли полет пуль, выпущенных из ружья – опять образ танцовщика без ложных ассоциаций.
И хотя в целом режиссер довлеет над исполнителем, и некоторые сцены вызывают недоумение, но в конце представления на подмостках, построенных в глубине сцены, Барышников воскликнет: Я – Нижинский! И торжественно закроет красный занавес, заканчивая спектакль. И это скажет горделиво выпрямившийся артист, вырвавшийся из хаоса своих безумных видений.
Барышников в спектакле Роберта Уилсона “Letter to the Man”
От Редакции: Спектакль противоречив и тем интересен. 16 ноября мы публикуем еще одно мнение о спектакле Роберта Уилсона “Letter to the Man”.
