Интервью Романа Балаяна специально для Elegant New York.
Апрель, 2014, Киев-Нью-Йорк.

15 апреля – день рождения знаменитого режиссёра Романа Балаяна. От всего сердца поздравляем Романа Гургеновича и желаем Мастеру здоровья и неизменного желания творить на радость себе и своим поклонникам во всех уголках света. Счастливых и радостных “полётов во сне и наяву”!

 

 

 

 

Олег Янковский и Людмила Гурченка на съемках “Полетов во сне и на яву”

– Роман Гургенович, позвольте начать наше интервью со слов Олега Янковского: “Редко кому так удаётся исповедоваться о своём поколении, как Балаяну”. Как мне кажется, герои ваших фильмов, вне зависимости от века, в котором они живут, – это интеллигентные люди на перепутье в момент личного кризиса, когда происходит взаимное отторжение человека и окружающей его действительности. Какой фильм ни возьми: «Бирюк», «Поцелуй», «Райские птицы», «Полеты во сне и наяву», «Филер» – везде присутствуют эти проблемы выбора пути. Скажите, пожалуйста, почему Вы обратились к этой тематике? Вы ищите ответы или ставите вопросы?

– Вы так точно описали суть почти всех моих фильмов, что мне остается лишь подтвердить Ваш вывод. В художественном произведении ответы неинтересны, наоборот — ставишь перед читателем и зрителем очередной для него вопрос: зачем и для чего живешь? Мы ставим “диагноз”, а зрителю выбирать, как он предпочтёт «лечиться».

– Как здорово Вы это сказали: “Мы ставим “диагноз””…  
В Ваших фильмах всегда собран блистательный состав актеров: Гурченко, Меньшиков, Янковский. Можно продолжать и дальше, но прежде всего я хочу спросить об Олеге Янковском. Он самый, что ни на есть “Ваш актер”. Он снялся у Вас в шести фильмах – это больше, чем у кого-либо еще. Почему именно он, что Вас привлекало в нем, чем именно он был Вам близок?

– Самое главное и определяющее – его облик, глаза и манера, быть в данных обстоятельствах и жить в них. То есть, он здесь, но не с нами и не с тем, что мы говорим и делаем… Пожалуй, с его уходом из жизни мы лишились последнего аристократа в российском кинематографе. Его лицо и его фактура никак не могли быть встроены в ту советскую действительность. Снимая его в «Полетах…» и «Талисмане», мне не надо было разжевывать, почему герой так себя ведет и что его так угнетает. Начальство только догадывалось, но им не за что было зацепиться, чтобы запретить — уж слишком все недоговорено и прячется только в глазах актера.

– Насколько я знаю, Вы были с ним в дружбе. Расскажите, пожалуйста, что он был за человек, были ли в его личности те образы,  которые он создавал на экране? Если выбирать из всех ролей Янковского, то на кого из своих героев он был больше всего похож?

На съемках “Полеты во сне и на яву”

– Олег был единственным человеком во время съёмок  «Полетов во сне и на яву», с кем я делился последующими сценами с ним и без него, потому как мне важно было, чтобы он это знал, и тогда мне не надо все время подсказывать, как ему себя вести в том или ином кадре. Вряд ли даже при слишком тесной дружбе можно проникнуть глубоко в характер и мышление человека, но мне иногда казалось, что я об Олеге знаю больше, чем даже он сам. Он мне верил, слушался, был актером и другом, и все это было взаимно и очень помогало в общей работе.

Похож он был, пожалуй, на героев «Полетов…» и «Талисмана». Но в нем, как и во мне, существовали также, конечно,  герои «Филера» и «Поцелуя». Только в «Полетах…» и «Талисмане» – это экстраверты, а в «Филере» и «Поцелуе» – интроверты. Впрочем, эти два понятия есть в любом человеке, просто проявляются и ощущаются они при разных обстоятельствах.

– Параджанов – Ваш учитель, и, наверняка, он имел на Вас определенное влияние, как режиссёр. Но и как человек, наверное, он был Вам близок и понятен. Что в его личности было определяющим, что Вам импонировало в нем больше всего?

Сергей Параджанов

– Параджанова я довольно точно назвал «опасно свободным человеком». Опасность его свободы, в первую очередь, была опасна для его окружения. Он-то считал, что его никогда не тронут за его лихие оговорки, типа, «коммунисты-фашисты», а окружение, не все, конечно, считало себя вполне наказуемым лишь за то, что они присутствовали при его опасных оговорках. Некоторые при этом покидали его общество — тихо, незаметно, мол, надо домой, «детей уложить» или «время выгуливать собаку». Лично я был молод и опасности не ощущал. Более всего меня покоряли его импровизации и легкомыслие, но не легкомысленность. Легкомыслен он был, однако, в том, что считал, будто его никогда не тронут, мол, он гений, всемирно известен и так далее…

А вот импровизации его угнетали меня страшно. Они были моментальны, без промедления ни на секунду. Вы могли ему предложить, как в буриме, скажем, «стол, гость, ваза, вода», и он немедленно придумывал короткометражку – и эта скорость воображения просто буквально убивала меня. И каждый, в том числе и я, понимал, что никогда мы этих высот не достигнем.

Я и не только я долго были под влиянием его поэтического киномышления. Сочиняли под него, под его киноязык. В общем-то, были эпигонами*. Но я, и тут я не буду скромен, первым выскочил из его поэтического кино и его давления. Так же как и он, в меру своих, конечно, способностей, я был весьма свободен на съемочной площадке. Не работал, а игрался, баловался на съемках, в прямом смысле этого слова, хотя ужасно не любил, когда наступала пора съемочного времени. Мне были чужды все эти киношные неурядицы, типа: нет солнца или пасмурно, нет тележки или не взяли трансфокатор. Все это страшно меня тяготило. Я и по сей день наивно, быть может, полагаю, что в театре был бы более успешен – более вольно растворялся бы в творчестве, если так можно выразиться, что ли…

– Я слышала, Вы собираетесь снимать фильм о поколении “50-летних и старше”, об их судьбах в новом для них мире. Мне это кажется очень интересным. Если эти планы действительно существуют, расскажите об этом подробней.

– Я забросил сценарий об этом. Почему-то продюсерам он показался не ко времени и во многом состарившимся. Герой того сценария очень отличался от современных:  он непрагматичен, он в меру сентиментален, принципиален в вопросах морали и нравственности, что сегодня, может быть, несколько отсутствует в определенной части общества. Как ни странно, сейчас в расцвете бывшие троечники, фарцовщики и браконьеры — это их время. Конечно же, не всех, но большинства. И вообще, сейчас в постсоветском пространстве, на мой взгляд, два дефицита — совести и денег.

– Как жаль. Уйдёт эта переходная эпоха, а она очень интересная и не оставит следа, а потом начнут домысливать и придумывать…. Но если не этот фильм, то какой? О чем Вы сейчас думаете, каковы Ваши планы?

– Что касается моих планов…  У меня два незаконченных, из-за лени (смеется), сценария: один – о сумасшедшей , убежавшей из психушки; второй – о двух даунах. В обоих случаях я пытаюсь сказать, что во многом они нормальнее нас. Если коротко – это то, что в голове на ближайшее время. Буду снимать или нет – не знаю еще…

– Сейчас, похоже, особенно актуальны сюжеты… Ведь то, что сейчас происходит в Украине, России, в мире, это же невероятная какая-то фантасмагория, пьеса абсурда, мистерия -буфф. Мне кажется, все то, что мы сейчас переживаем,　похлеще того, что вдохновило Эмира Кустурицу на его фильмы. В Украине все более глубоко и более драматично….　Конечно, трудно представить, как можно снять фильм об этом прямо сейчас, но в дальнейшем, думаете ли Вы, что эта тема возникнет в Ваших фильмах?

– Черт знает, что сейчас происходит в Украине. С утра бросаешься к телевизору: какие еще там пугающие подробности? Скорее бы все утряслось и успокоилось. Дай-то, Бог! Снимать об этом — не мое. Это, скорее, дело кинопублицистов и кинодокументалистов. Сейчас время, когда каждый чувствует себя прокурором, а я, пардон, вечный адвокат.

– Вечный адвокат… Да это просто афористическое определение всех ваших фильмов! Мне кажется, Ваши фильмы полны аллегорий, но в тоже время невероятно реалистичны. Вы знаток душ людей, выросших в Советском Союзе, Вы затрагиваете их потаённые струны, помогаете осознать, а потом оформить в мысли и слова мимолётные ощущения. Вы выводите их из рамок шаблонов и зашоренности мировоззрения. По сути, своими фильмами Вы учили их летать или хотя бы задумываться о такой возможности. Как, по-Вашему, почему многие из тех, кто　мечтал о свободе, теперь добровольно стремятся в клетки? Откуда вдруг возникло желание вернуться в прошлое, в СССР?

– Поскольку в заданном выше вопросе Вы опять очень точно ответили за меня, то я отвечу лишь о стремлении некоторых вернуться назад в СССР. Скорее всего, что тогда была, так называемая, уверенность в завтрашнем дне, особенно у рабочих и колхозников. Им хватало даже на поездки на курорты. За счет пенсии моей тещи моя жена ездила с ребенком в Пицунду, и денег, вроде, хватало. Но это касалось 70 процентов населения. Такие, как я, скучают по культурному пространству, которое было бы по их масштабам. Я знал, что снимают в Ташкенте, Таллине, Тбилиси, приезжал туда, смотрел их фильмы и чем-то обогащался. А сегодня хоть и в золотой клетке (скорее позолоченной) многие хотят вернуться в свою прежнюю клетку — там за тебя все было решено…

– Роман Гургенович, я не отвечала за Вас, просто Вы настолько хороший учитель, что я, как прилежный ученик, повторила то, чему научили меня Ваши фильмы. Вот и все. Но Ваш ответ обескуражил меня: следует ли понимать, что людям пока так и не удалось вырваться из клетки, просто она стала позолоченной, а людям все равно хочется в свою старую и привычную?

– Видите ли, я вспоминаю год 1861 й, когда освободили крепостных крестьян, и большинство из них не знали, что с ней, с этой свободой, делать. Да еще и землю не дали… Половина или больше от растерянности стали преступниками и оказались в Сибири.

Ведь все так просто было в том рабстве: тебя два раза в день кормили, за тебя решали, что завтра делать, что послезавтра, что можно, что нельзя. А тут черт знает что – свобода какая-то, а они ее и не нюхали. И им даже хочется обратно. Тогда как там все ясно: ты раб и знаешь свое место…

Вот так и с нами происходило все 74 года в СССР… А сейчас, вроде, свобода, но свобода – это, в первую очередь, не ущемление свободы другого. А вот с этим как раз проблемы – все тянет некоторых ущемить по привычке кого-то, тех, что послабее и растеряннее, потому что, как говорил Чехов:  “Освободи раба – и он станет хамом…” Но, увы, я и сам путаюсь в этом вопросе.

Знаю только одно четко: ох, как не хочется обратно… Но кто-то неведомый тянет почему-то в какое-то свое болото, а их, этих неведомых, тьма и тьма, и как бы они не затянули-таки, черти проклятые…]

 

– Да, это уже прямо по Гоголю!  И снова Вы ставите перед нами вопросы… Но и я не сдаюсь(смеюсь) и попрошу Вас ответить на пару злободневных. Не кажется ли Вам, что сейчас редкое время, когда в мире сбрасываются маски и рушатся иллюзии? Причем как на уровне обычных людей, так и на уровне политических деятелей и даже стран, но не будем сейчас касаться большой политики. Вы наверняка заметили, что такого количества поссорившихся между собой людей не было даже после Октябрьской революции. Совершенно аполитичные люди вдруг стали принципиальными в выборе позиции относительно Украины и России и не отступают ни на шаг, отстаивая ее, жертвуя многолетней дружбой, а порой и любовью. Причем это происходит с людьми по обе стороны «баррикады» независимо от того, где именно они живут. Почему так происходит? Как, откуда в нашем индифферентном, ленивом мире (я имею в виду везде, а не только в Украине или России) взялся этот бескомпромиссный «полемический задор»? 

– Всегда была и есть до сих пор логика угнетателя и угнетаемого. Царская Россия и Советский Союз — это, в общем-то, было царствие “русского мира”. Ушедшие из-под гнёта, естественно, хотят самоопределиться, и это очень серьёзный шаг иногда с непредсказуемыми последствиями. Возникает проявление или шовинизма, или национализма. Оба понятия в области чувственного, а не разума. Это как слепая любовь матери к своему ребёнку. И этот «полемический задор» не закончится, пока в России и у россиян остаётся в мыслях этот самый “русский мир”, который многим на планете давно чужд.

Лично я в Москве становлюсь украинофилом, а в Киеве русофилом. Но то, что случилось в Крыму – это, безусловно, аннексия.

– Безумно жаль, что всё происходящее сейчас в мире коснулось и культуры. Как Вы считаете, какой возможен дальнейший сценарий?

– Я думаю, что пройдёт время, и люди культуры снова начнут стремиться друг к другу, где бы они ни жили и что бы они ни потеряли. Сначала культура, потом экономика. Потому что только в культуре могут ужиться два постулата Иисуса Христа — любовь и сострадание.

– Вы оптимист?

– Скорее, я — жизнелюб. Особенно с утра до вечера. Жизнелюб ли я во сне, вот не знаю? Я их не запоминаю. Хотя, говорят, очень важно, что человеку снится. Другие, правда, завидуют, что не помню сны, мол, мало ли чего там снится…

Благодарим Романа Балаяна, за замечательное интервью.

Интервью вела Татьяна Бородина.

Использование текста интервью возможно только со с сылкой на источни и с разрешения автора проекта.

 

Биографическая справка

Режиссер и сценарист Роман Гургенович Балаян родился 15 апреля 1941 года в селе Нэркин Оратаг Мардакертского района Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР.

В 1959-1961 гг. Роман Балаян был актером Армянского Степанакертского драматического театра им. М. Горького (город Степанакерт, Нагорный Карабах).

В 1961 г. он уехал в Армению, с 1961 по1964 гг. учился на режиссерском факультете Ереванского театрального института.

В 1964 г. на некоторое время оставил учебу. Впоследствии продолжил обучение в Киевском институте театрального искусства им. И. Карпенко-Карого (режиссерский курс факультета кинематографии).

В 1967 г. работал ассистентом режиссера Сергея Параджанова на кинопробах к фильму “Киевские фрески”. Картина была запрещена и не вышла на экран.

В 1969 г. окончил институт, в 1970 г. стал режиссером киевской киностудии им. А. Довженко.

В 1973 г. снял свой первый фильм “Эффект Ромашина”.

В 1970-1980 гг. выступал в качестве режиссера и сценариста фильмов:

“Каштанка”, “Бирюк”, “Полеты во сне и наяву”, “Поцелуй”, “Филер”, “Храни меня, мой талисман”, “Леди Макбет Мценского уезда”.

В 1987 г. стал лауреатом Государственной премии СССР за фильм “Полеты во сне и наяву”.

В 1995 г. снял фильм “Первая любовь”, в 1998 г. – “Две луны, три солнца”.

В 1997 г. ему было присвоено звание народного артиста Украины, он вошел в число членов-корреспондентов Академии искусств Украины.

В 2004 г. на экраны вышел фильм Балаяна “Ночь светла” (снят в 2003 г.), вызвавший множество положительных отзывов критиков.

В 2006 г. он выступил в качестве продюсера фильма “Театр обреченных”, в 2008 г. снял картину “Райские птицы”.

Роман Балаян является лауреатом различных премий и обладателем нескольких престижных наград: “Золотой тюльпан” – главная премия Международного кинофестиваля в Стамбуле (1987 г., “Храни меня, мой талисман”), “Золотой овен” – Национальная премия кинокритики и кинопрессы России (1996 г., “Первая любовь”, лучший режиссер), приз имени Андрея Тарковского “За художественное воплощение высоких нравственных позиций” (2004г., “Ночь светла”) и других.

Режиссер женат, у него двое детей: сын Сурен и дочь Карина.

——————————————————————————————–

* Эпигоны (искусство) — в литературной и искусствоведческой критике — название последователей каких-либо известных писателей, художников и др., заметно уступающих в мастерстве своим «учителям».  (Википедия).

Elegantnewyork.com (Elegant New York on-line magazine)  is fully protected by copyright and nothing that appears in it may be reprinted wholly or in part without permission. For inquiries on reprints, you can contact us: editorial@elegantnewyork.com