Литературные понедельники.

Наташа Северин.

НЬЮ-ЙОРК– в лапах Коронавируса, а мы — в изоляции, день за днем пишет угрюмое время болезней и смертей свои хроники… Мир сузился для нас, он очерчен четырьмя стенами квартиры и аллеей ближайшего парка — но у нас остается воображение, на него хирургическую маску не наденешь, мы продолжаем восхищаться всем, что любили прежде…

МАСКА, МАСКА, КТО ТЫ?

Мрак вокруг и хочется хоть краем губ улыбнуться: прошел показ мод, где модели в гламурных нарядах из парчи и шелка покрыли юные лица масками от вируса– всех цветов, с блестящими кантами, кружевом, стразами, особенно хороши были черные с искрой , почти как у медсестры Незнакомки на летальном маскараде, за которой ухлестывает инфекционист Мистер Икс; бедные Недели моды, показы, подиумы– на них никто не придет, наряды заполонили интернет– бесплатно, безбилетно, непрестижно: купите платьице! вчера еще стоило тысячу евро, а сегодня — 70 долларов, или так возьмите, не жалко …

— Да зачем же я возьму даже бесплатно? Где надевать? В изоляции, карантине, там есть только зеркало да я, и никто не оценит ? Женщины погружаются в печаль Авы Гарднер, которая к старости завесила темным все окна и зеркала в своих апартаментах и слонялась по комнатам, не пуская к себе гостей, особенно мужчин, чтобы не видели даже в полумраке, как стареет и бледнеет ее знаменитая кожа, которую воспел ( или не воспел) Фрэнк Синатра, замедляется походка, тяжелеют уставшие ресницы…что-то не получается весело! ведь это не изоляция, а одиночество, а его немногие умеют переносить светло и гордо, как великая красавица, запивая горькие мысли крепким виски; ага, вспомнила: в карантине влюбляются!

Представьте белый пароход, поставленный недалеко от берега на две недели, вы лежите в шезлонге на палубе в белом сарафане и розовой маске, нежное солнце красит предательски не закрытый ничем лоб, свежий ветер из Бостона теребит черный локон, выбившийся из-под резинки, к вам приближается карантинный щеголь в черных очках и цветастой маске, вы обмениваетесь любезными вопросами:

— Кашляете?

— Пока нет.

— А как горло?

— Вчера першило, сегодня прошло.

Он ласково садится рядом, а не в метре от вас — признак безрассудной любви! — и пожимает рукой в перчатке вашу перчатку, вас охватывает страсть, и вы оба медленно и эротично, немое кино! снимаете перчатки с рук, как указано в вирусном ролике– вначале тыльной стороной, потом нетыльной, он слегка стонет от удовольствия– свежий воздух приятно ласкает запотевшую в латексе кожу, вы в ответ закрываете глаза от счастья, океан пенится вокруг застывшего на рейде лайнера, это океан ваших чувств..

А я иду сегодня по шумной улице среди небоскребов, в глухой тени– луч солнца не пробивается сквозь эти каменные гиганты– и понимаю, что все чаще и чаще среди уличного народа стали попадаться бомжи и наркоманы– они чувствуют, что власти растеряны, а мы напуганы, идут, качаясь, как бычки, вздыхают на ходу, один подходит ко мне– я в черной новой маске с Амазона, в черной ковбойской шляпе, что на моей фотографии, в черных очках и перчатках, но он не боится и нахально протягивает грязную руку– без перчатки– касается моего плеча, лицо его, черное и изможденное пороками, открыто для любого вируса — Подайте доллар! — визгливо начинает он и наступает, я мрачно останавливаюсь, смотрю в его мутные глаза, где отражаются шприцы и ампулы, и… начинаю снимать маску…

-Что вы делаете ? — испуганно шепчет он

— Снимаю маску и собираюсь чихнуть– зловеще предупреждаю я его — Если не уйдешь на фиг туда, откуда появился!– он испуганно отшатывается и пускается в бегство…Иногда и вирус может защитить на улице слабую женщину, если она ведет себя достойно, приняла все противовирусные меры, закончила университет и носит в сумочке леденцы “красный шарик”.

 

ЛЮБОВЬ ВО ВРЕМЯ ЭПИДЕМИИ

Чем больше думаешь о боли в горле и вентиляторах для легких, тем сильнее хочется влюбиться — вот мелькнул за вечерним окном силуэт, пусть он не исчезает, пусть позвонит в дверь! я открою… на пороге колеблется красивая тень : — Я из домоуправления, мне придется вам отключить горячую воду, мы меняем бойлер!

— Но как же? Вокруг вирус! А он боится только горячей воды!

— Мэм, я делаю то, что мне сказали… Он уходит, шаги затихают и снова — темное окно и даже без всякого силуэта! Но ведь у меня есть воображение, и я могу представить славный рассказ о любви во время эпидемии: она, героиня — в группе риска, но еще ничего, дизайнер украшений, бусы, цепи, ожерелья висят прямо на стенах ее студии, в шкафу платья из шелка, туфли на каблуках с маленькими крылышками для полётов во сне и наяву, то ли у нее все еще легкая походка, то ли она просто старается не унывать; он — моложе, должно быть, хорош собой, конечно, в черной униформе, любимой в Нью-Йорке — не то фашист, не то полицейский, но может, и водитель Метро, кто-то из городской службы — на широком поясе с пряжкой тяжелая связка ключей; у него есть любовница, нет, две, и одна жена, и несмотря на весь этот шумный базар– он влюбляется в немолодую художницу– так уже повернул рассказ, устремившись из мрачной вирусной реальности, полной санитайзеров и использованных масок, к сверкающим вершинам любви.

Я не буду описывать секс зрелых людей, они все знают, все понимают, все предвидят — настолько, что непонятно, зачем вообще этим заниматься? Но природа такова, чем-то же надо заниматься, когда объяснился в любви?

За окном весна, цветут вишни и яблони, хотя Нью-Йорк этого не замечает — в парках разбиты палаточные госпитали, в них лежат тяжелые больные– ведь эпидемия! Влюбленным негде гулять, к тому же — карантин! Странно выглядит эта любовь на фоне всеобщей растерянности и паники, но любовь на самом деле всегда выглядит странно и даже нелепо, а участники ее у всех вызывают вздох: скорее бы это кончилось, оно ведь все равно кончится!

Однако, эти двое были счастливы и никого не слушали, ему как-то удавалось лавировать между двумя любовницами и женой, он их всех вежливо покинул, никого не обидев, и они в поисках спасительного, как сказал один профессор, уксуса с перекисью водорода, этого не заметили. Счастливые влюбленные находились вместе в изоляции, а это для любви — лучше всего: они рассказывали друг другу свое детство, юность, с подробностями, деталями, и были рады тому, что любви можно посвящать все время и не надо никуда бежать! беседы прекрасно шли под красное вино, желтый сыр и ломтики лимона– для профилактики безжалостной болезни, которая косила уже тысячи.

Но лимон не помог, и он заболел! Пройдя тест в длинной очереди у больницы, и увидев положительный ответ, он домой к жене не вернулся, и любовницы, узнав о несчастье, не пригласили его, только художница, понимая, чем это для нее обернется, забрала возлюбленного к себе, и он лежал у нее на диване под красными бусами и горел — как говорили о температуре наши бабушки.

… Она все же выходила его, обошлось без вентиляторов, через две недели они уже вместе вышли в парк, где полиция в хирургических масках разгоняла баскетболистов и штрафовала компании, которые держались ближе, чем 2 метра друг к другу; тут бы начаться новой фазе их любви, выдержавшей испытание, но — не сложилось, теперь заболела она, а это происходило совсем по-другому… ему разрешили быть с ней рядом даже во время интенсивной терапии — так как он прошел анализ на антитела, во время всех мучений он держал ее за руку, хотя она вряд ли это понимала.

Последняя ночь — врачи предупредили его, что придется отключить ее от машины, тело женщины не выдержало атаки фатального вируса — ночь прошла тихо, она едва дышала и уходила на его глазах; он слегка вздремнул на стуле перед рассветом, а когда проснулся, боялся открыть глаза, но все же открыл их — она сидела на смятой больничной кровати, трубки машины валялись на полу, она ела из маленькой известной нам баночки яблочное пюре — главный элемент меню больниц всего мира– любовь не дала ей уйти!

Что было дальше? А дальше скучно писать! Эпидемия закончилась, все пришли в себя: жена принялась бороться за мужа, спекулируя детьми, любовницы, сразу обе, объявили, что беременны, влюбленный снова вышел на работу и вставал уже не к 12, чтобы выпить бокал вина, нежась в постели, а в 5 утра, и плелся в свое метро через ночной город; художницу разрывали заказчицы, вырвавшиеся из изоляции, и она денно и нощно мастерила свои бусы, руки у нее всегда были в краске, и губы тоже, так как приходилось слюнявить разноцветные ниточки, жизнь забила ключом и однажды он не пришел, кажется, вернулся к детям, им нужна была его страховка! и она о нем не вспомнила.

Почему? Потому что любовь, как известно, рифмуется со словом ” кровь”, а значит– со смертью, в страшные и опасные дни это чувство, наполненное особым смыслом заката, звенело, как последняя струна, любой влюбленный в такие роковые дни становится Орфеем, каждая история двоих — поэмой, все же остальные дни нашей жизни описаны Асадовым и другими поэтами из настенного календаря — хотите знать продолжение? оторвите любой пожелтевший листок этого вечного издания.

(Photo by David McNew/Getty Images)

ПОЦЕЛУЙ

Расположение домов в тесном Манхеттене настолько причудливо, что здесь может образоваться и такое явление жизни, как “двор- колодец”: несколько небоскребов стоят близко друг к другу, закрывая солнце, и люди оказываются в закрытом пространстве; в нормальное время они этого не замечают, так как заняты разными делами в городе и то здесь, то там встречаются с солнечными лучами, автобусами, барными стойками, друзьями и возлюбленными, но сейчас, когда нас всех потеснил вирус и они сидят в пресловутой изоляции, начали образовываться новые связи– через окна, балконы, лоджии, с вершины роскошных пентхаузов, заросших цветущей зеленью; и это общение из заточения ничем не отличается от того, что я видела в детстве в своем одесском доме- колодце из красного кирпича– сидя у окна скучающие жильцы находят себе симпатию, на которую можно искоса поглядывать, отрываясь от компьютерного экрана, так может вспыхнуть даже любовь!

Я наблюдала из своего “углового окна”, снятого некогда в фильме Хичкока, как тонкие и замысловатые отношения вспыхнули у девочки лет 14 и молодого мужчины, похожего на архитектора– он вел на компьютере, сидя у окна, лекции в колледже , ну, так мне хочется думать! во всяком случае — Набокова он читал! А она, отпущенная из школы на время эпидемии, просматривала сайты моды и заказывала себе новые кроссовки, майки, юбки, платьица, в которых было некуда пойти. Да, поскольку окна весной уже открыты, и воздух может принести летающий страшный вирус, то оба носили маски, он– черную, загадочную , она — красную в белый горошек, что красиво оттеняла ее темные волосы и большие глаза, раскосые , как у печоринской Бэлы, но это сравнение было известно только мне, американский архитектор, наверное, думал что- то другое!

Роман через окно — это увлекательное романтическое занятие и оба участника вели его вполне искусно: архитектор поглядывал на девушку несколько строго, в рамках дозволенного, но иногда на лице его появлялась счастливая улыбка, а изнывающая в изоляции нимфетка атаковала его новыми майками, юбками, прическами и масками, усыпанными стразами! У них появились понятные только для обоих знаки– подав друг другу сигнал, они вдруг синхронно начинали пить кофе, или погружались в компьютер, отыскивая что- то, или просто смотрели друг на друга и на далекий квадрат синего неба над “колодцем”– все, что было в этом пейзаже от весны, а однажды они неожиданно сняли маски — одновременно! — и мне показалось, слились в поцелуе!

Но, увы, этот жест любви заметила не только я, но и толстая работница социальных служб, которая, как все мы, трудилась из дома, обхаживая по компу своих клиентов– сирых и бедных иммигрантов, просивших что- нибудь бесплатное : она, сидя у окна с красной геранью и подглядывая за всеми нами, быстро вычислила, что происходит нечто порочное и предосудительное и тайно переговорила с матерью девочки. На следующий же день архитектор у своего окна напрасно ждал юную подругу — в комнате девочки появилась ее молодая деятельная мать в синем платочке, защитных очках и респираторе и, покрыв мебель пластиковыми простынями, начала… красить стены из пульверизатора , то есть, пользуясь всеобщей паузой в работе, решила провести маленький ремонт; дочь же была переведена в комнату, где окно выходило на улицу. Вскоре архитектор тоже ушел от окна, больше я его нигде и никогда не видела. Что касается девочки, похожей на Бэлу, то с ней случилось ужасное — устав от изоляции, она сбежала из дому– это испытание, конечно, не для подростков! — родители искали ее , подняв на ноги несчастную полицию, где к тому времени ряды поредели, так как было много заболевших и даже погибших от вируса, и следы ее нашли в одной из больниц, переполненных кашляющими и гибнущими под вентиляторами нью- йоркцами, но там была такая неразбериха, что им точно не могли сказать, в каком она состоянии, где ее нашли и какие у нее перспективы? Да с ними вообще никто не хотел говорить, и зараженную дочь они увидеть не имели права, чтобы самим не заболеть! 

Что я знаю об этой истории с тех пор? Очень мало, то, что вижу из окна: стены в комнате девочки недокрашены, а мать ее очень часто приходит сюда и все плачет, и плачет, перебирает вещи дочери: то сложит новые майки и юбочки в стопку, то вытрет пыль с лэптопа, то подойдет к окну и все ждет кого- то, словно хочет поговорить, поделиться…но штора на окне архитектора глухо закрыта, он даже не знает, что произошло, ведь оконный роман — это так незначительно, эфемерно в жизни мужчины!

 

 

Продолжение следует.