Виталий Орлов
И, при таком солидном стаже,
Когда одуматься пора,
Все для меня – игра и даже
То, что и вовсе не игра.
И, даже крадучись по краю,
В невозвращенца, в беглеца
И в эмиграцию играю.
И доиграю до конца.
Александр Межиров
Выдающийся русский поэт Александр Межиров последние 17 лет – с 1992 по 2009 годы- жил в Америке: в Нью-Йорке и Портленде (штат Орегон). В 1998 году, когда широко отмечали его 75-летие, Александр Петрович мне рассказал: « Считают, что я родился 26 сентября 1923 года в Москве. Но в свидетельстве о рождении допущена ошибка – я родился в 1921 году». И не в Москве, а в Чернигове, хотя переехал с родителями в Москву в раннем возрасте. Не исключено, конечно, что азартный игрок, любитель всевозможных розыгрышей, Александр Петрович, по случаю давнего с ним знакомства, меня разыграл…
Но если – нет, то на вечере памяти Александра Межирова, который устроила в библиотеке на Ностранд Авеню ее директор Лиана Алавердова, следовало отмечать не 95, а 97 лет со дня его рождения. Впрочем, так или иначе, день рождения Александра Петровича Межирова здесь отметили очень тепло, проявив неподдельную любовь к его талантливой поэзии и к самой неординарной личности поэта.
Нужно отметить, что с тех пор, как недавно Центральная Бруклинская библиотека, к сожалению, отказалась от очень популярных русских программ, их в какой-то степени заменили программы в нескольких ее филиалах, включая тот, которым руководит Лиана Алавердова.
Лиана Алавердова прочла несколько наиболее известных стихов А.Межирова: «Мы под Колпино скопом стоим…», «Какая музыка была…» и другие, а вслед за ней к микрофону выходили те, кто был лично знаком с поэтом.
О своих встречах с А. Межировым в Нью-Йорке рассказал поэт и прозаик Илья Журбинский. Стихи И. Журбинского печатались в газете «Новое русское слово», а в Кишиневе, откуда он родом, в 1987 году была издана книга прозы «По грибы».
О том, какое большое влияние на него как на поэта оказал Александр Межиров, говорил Михаил Этельзон. Он много раз встречался с Межировым, нередко просил Алекандра Петровича послушать и оценить его стихи, прогуливался с ним по Манхэттену, где жил и которым искренне восхищался А.Межиров, хотя на лето обычно уезжал к внучке в Портленд.
Поэт Владимир Орныш рассказал о том, как Александр Межиров в 1997 году участвовал в открытии Музея А.С. Пушкина в США.
Пианист Александр Избицер встречался с А.Межировым в манхэттенском ресторане «Русский самовар» – прибежище русской эмигрантской богемы. А.Избицер под собственный аккомпанемент спел несколько песен из репертуара Вертинского, которые любил А.Межиров, бывавший иногда в этом ресторане.
В отличие от упомянутых, я с Александром Петровичем встречался задолго до его и моей эмиграции, а еще намного раньше – с его поэзией.
С ней меня познакомил Евгений Евтушенко, с которым я встречался в Харькове, где Евтушенко в 60-е годы прошлого века часто бывал. Когда Женя, тогда еще очень молодой поэт, прочитал одно из своих стихотворений – «Свадьбы», он объявил, что посвятил его Межирову. Я заинтересовался – кто такой? И оказалось, что Поэт:
И моя ли в том вина,
Что скажу и за могилой,
Что куда родней война
Мне, чем то, что после было.
То, что с Межировым «после было», не пожелаешь никому.
Он принадлежал к плеяде поэтов военного поколения. Его поэзия была как айсберг – чувствовалось, что поэтический потенциал его гораздо больше того, что проявился в относительно небольшой, «надводной» части «айсберга», к тому времени опубликованной.
Евтушенко был младше Межирова, которого он считал своим учителем, всего на 10 лет – но и на целую войну!
Прошедший всю войну и оказавшийся после нее, как и многие его коллеги по «цеху поэтов», один-на-один с окружавшей их тотальной ложью, он, подталкиваемый еще и событиями личной жизни, вынужден был эмигрировать.
Межиров не афишировал свои национальные еврейские корни, считал себя русским поэтом. Но в его стихах то и дело проскальзывали какие-то ассоциативные связки и, конечно, поэма «Поземка», напечатанная в 1993 году уже в Нью-Йорке, посвященная памяти Андрея Платонова. В ней он описывает «случай необыкновенный», «как по улице Никитской/ Снеги белые мели,/ И к писателю коллеги/ Сотрапезничать пришли». «И меж них Андрей Платонов/ Тоже ужинать пришел». А потом произошел скандал, когда «Только кто-то вдруг сказал,/ К сотрапезникам добрея:/ «Все ж приятно, что меж нас/ Нет ни одного еврея». И никто ему в ответ/ Не сказал ни да, ни нет».
Только встал Андрей Платонов,
Посмотрел куда-то в пол
И, не поднимая взгляда,
К двери медленно пошел,
А потом остановился
И, помедлив у дверей,
Медленно сказал коллегам:
«До свиданья. Я еврей».
Познакомиться с самим Александром Петровичем и провести с ним рядом почти месяц мне довелось в 1987 году. Это было время, когда горбачевская перестройка только что открыла дорогу подлинным литературным шедеврам, авторы которых были ранее репрессированы. Так случилось, что это знакомство тоже связано с Е.Евтушенко. Евгений Александрович жил в своем доме неподалеку от Сухуми, где был Дом отдыха, в котором я обычно проводил свой отпуск. Однажды он пришел на наш пляж и спросил: «Саша не приехал?». Сашей оказался Межиров, и Евтушенко сказал: «Значит должен скоро быть», -и ушел. Межиров появился чуть позже, один, положил свои вещи на топчан в тени под тентом, и долгим взглядом стал смотреть в море…
Потом эта «перекличка» повторялась почти каждый день. Межиров: «Женя не приходил?» – Женя: «Саша не приходил?». Мне кажется, они, по крайней мере на пляже, так ни разу тогда и не встретились. Женя никогда не успевал искупаться в море. Как только он появлялся, за ним тут же приезжала веселая грузинская компания и увозила его на весь день…
Александр Петрович держался особняком, ни с кем из отдыхающих почти не общался. За ним тоже приезжали на машине какие-то вальяжные абхазцы, и он на время исчезал вместе с ними. Говорили, что его – в прошлом знаменитого биллиардиста – сухумские игроки-профессионалы почитали как уважаемого партнера. К сожалению, я на биллиарде играть практически не умею, поэтому для знакомства пришлось искать другой способ. В одном из городских киосков «Союзпечати» среди старых газет я обнаружил сборник А.Межирова «Теснина». Это была невесть как попавшая сюда изданная года три тому назад грузинским издательством «Мерани» большая книга его переводов из грузинской поэзии, стихов о Грузии и лирики разных лет.
Когда я подошел с ней к Александру Петровичу, он, одними бровями выразив удивление, то ли тому, что у меня в руках была достаточно редкая его книга, то ли моей напористости, стал сдержанно расспрашивать меня, кто я и откуда и почему, вместо того, чтобы загорать, интересуюсь поэзией. Узнав, что я харьковчанин, он сразу же спросил, читал ли я стихи замечательного харьковского поэта Бориса Чичибабина, а узнав, что не только хорошо знаю стихи поэта, но и его самого, стал расспрашивать о нем. Я же просил его рассказать о тех «воскресших» писателях и поэтах, которых в это время стали печатать в «Новом мире», «Знамени», «Дружбе народов»…
С тех пор прошло двенадцать лет, и я снова увиделся с Межировым, теперь уже в Нью-Йорке…
Идя на встречу с Александром Петровичем, которая проходила в Центральной Бруклинской библиотеке, я немного волновался.
Межиров изменился очень мало, хотя за эти годы с ним случилась трагедия… Увидев меня все с той же «Тесниной» в руках, он снова, как и 12 лет назад, удивленно поднял брови и, улыбаясь, протянул мне руку…
Порывисто раскрыв книгу на памятной ему странице, он сделал от руки исправления: зачеркнул название «Проза в стихах» (Из поэмы) и написал «Бормотуха» (впоследствии так была названа и новая книга стихов), вписал эпиграф: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя. Лев Толстой». После этого на книге рядом с прежним автографом: «Виталию Орлову на память об узкой теснине бытия земного. Почтительно. А.Межиров. 15.Х.87. Сухуми», появился новый: «Тесен мир Божий. Воистину. На память о встрече за океаном сердечно.Через много лет. Ваш А.Межиров. 10 января 1999 г.Нью-Йорк».
Когда теперь я перелистываю эту книгу, параллелей в голове возникает сразу много. Есть над чем задуматься…
