Sofiya Yuzefpolskaya-Tsilosani
Сегодняшний выпуск журнала мы посвящаем Софии. Ее таланту, ее открытости миру, ее доброте, щедрости прекрасной души и сердца. Она ушла, но в наших сердцах еще очень долго будет звучать ее голос, ее смех, ее стихи. В душе на всегда останется благодарности ее делам, ее работе, ее дружбе, ее помощи. Стихи Софии украшали страницы нашего журнала, творческие вечера, организованные с ней вместе, были душевными и действительно ТВОРЧЕСКИМИ, ее рекомендации новых для меня авторов, всегда были бесценны и беспроигрышны, поэты чьи стихи приходили в журнал от Софы оказывались безмерно интересны и очень талантливы. Невозможно заполнить пустоту, случившуюся после ухода Софии. Только ее стихи помогут облегчить эту утрату.
Сегодня мы публикуем слова, картины и стихи в память о Софии Юзефпольской-Цилосани и стихотворения, которые София присылала, в разное время для публикации в нашем журнале.
Татьяна Бородина, главный редактор журнала Elegant New York
Стихи Sofiya Yuzefpolskaya-Tsilosani можно прочитать здесь.
Биография и книги поэзии здесь.
***
Передо мной на столе лежит книга с названием: “Страннствия”. Автор – поэт София Юзефпольская-Цилосани. Нет, это не ошибка с правописании, это взгляд автора на мир и попытка рассказать о своих «страннствиях», о путешествии по нашей странной и во многом непредсказуемой жизни.
Жизнь оказалась еще более непредсказуемой, чем это могло казаться. В 2016 году вышла вот эта книга избранных стихотворений, а несколько дней назад Сони не стало.
Я листаю страницы, перечитываю стихи. Посвящение: «Маме, папе, Сани и детям». Когда на поэтических вечерах мы слушали Соню, многим из нас и в голову не могло прийти, что эта темноволосая женщина с синими глазами, которая, казалось, живет в заповедной поэтической стране, еще и мать четверых детей, жена, обожающая своего мужа Сани, которому посвящено не одно ее стихотворение, и любящая дочка.
Соня успела удивительно много. Она защитила диссертацию об Арсении Тарковском, преподавала в Вашингтонском университете, была переводчиком и литературоведом, писала стихи и растила детей. Разные города и страны: родной Питер, Сиэтл, Вашингтон и наконец, с 2013 года, Нью-Йорк. Как ей все это удалось, наверное, знает только одна она.
После переезда в Нью-Йорк Соня стала одним из любимых авторов журнала “Elegant New York”. На его страницах регулярно появлялись ее стихи, редакция журнала неоднократно представляла книги Софии на соискание премии международного конкурса “Дюк де Решелье”, где они занимали призовые места.
Сборник стихотворений «Страннствия» разделен на несколько глав: «Вызываю тебя, дух облупленной детской вещи!», «Время- Сиэтл», «Золотое огниво Нью-Йорка», «По земле путешествуют боги»…
Может быть, это было и Сонино путешествие по нашей Земле. Талант, как говорил Бродский, он ведь от Бога.
Она была очень простой в общении, искренней и трогательной в своей неуверенности и волнении. Когда она читала стихи, ее голос звенел и иногда срывался. Ее пальцы были унизаны огромными перстнями с неяркими камнями, и она любила Цветаеву. Наверное, потому и перстни – цветаевские…
Она была поэт и так же, как Цветаева, не любила слово «поэтесса». Она была, безусловно, цветаевской подругой, потому и разговаривала с ней в своих стихах не раз, говорила с ней так, как будто бы Марина – рядом:
Иногда от лжи спасает плоскость, –
Дня сухая серая холстина.
Заглянула в комнату Марина
и сказала, знаю все – что жизни косность.
Здесь ни музыки, ни слов, ни роз.
Здесь все умирает, чтобы снова
ты услышала, как безутешно прост
плач ребенка, брошенного Богом…
Посвящения Сони говорят сами за себя: Цветаева, Мандельштам, Тарковский, Бродский, Пушкин и Пикассо, Высоцкий и Набоков, Шопен и Ваг Гог. Их много – людей, с которыми она говорит в своих стихах. И ей есть, о чем сказать каждому из них.
Сейчас все, что написано ею, воспринимается совершенно по-другому. Что знала она о своем будущем, что предчувствовала? Ответа нет. Но есть ее стихи:
Мы когда-нибудь встретимся вновь –
но уже в другом мире,
Где другая женщина заглянет в глаза
другому мужчине.
Где никто никогда не узнает
в их торжественных праздничных залах,
Как мучительно долго, как страшно
Меня от тебя отрывало.
Как одна я брела
по долине всех бывших смертей,
Чтобы в будущем взгляд мой
Достался сияющим – Ей.
Наверное, ей было дано какое-то сокровенное понимание того, что есть смерть и что есть жизнь. Наверное, это трагическое знание и предопределило ее судьбу – судьбу поэта.
Как-то она написала: «По земле путешествуют боги»… И боги, и поэты приходят на Землю для того, чтобы говорить с нашей душой. Но чаще всего они уходят неожиданно рано. Может быть, для того, чтобы все остальное – недосказанное – мы бы домыслили сами.
Татьяна Шереметьева, писатель, литературный редактор Журнала Elegant New York
***
Картина посвященная памяти Софии, написаная Еленой Лежен.
Yelena Lezhen.
***
Роза Бунчик (письмо в редакцию):
Мы встретились с Сонечкой 14 февраля 2016 г. в библиотеке на Ностранд Авеню, где выступали поэты с посвящениями дню святого Валентина. Среди них был мой сын — Юрий Бунчик. Он чем-то привлёк внимание Сони и мы познакомились. Часто звонили и приезжали друг к другу.
13 ноября 2016 г. мы побывали в гостях у Сони и Сани; эта встреча оказалась очень памятной. Сонечка говорила с Юрой о поэзии, искусстве, а Сани всё это записывал. На следующий день, рано утром, Соня прислала мне незабываемое стихотворение, посвящённое Юре, которое, как она рассказала позднее, родилось у неё ночью за пару минут. Вот фрагмент из него: ««Так кто же он? — Когда ещё лежала у Бога в кулачке смиренья сила… В стихах у Юры, в хрупких солнца брызгах — Жизнь его и Царство — Поэзия! Я вспомнила о братстве. Любовь луча — к своей периферии…»»
У Сонечки было много великолепных замыслов и планов, которым, к сожалению, не пришлось сбыться.
Наш последний разговор по телефону состоялся 21 ноября в 19:31 и ничего не предвещало такого быстрого ухода Сонечки. Она рассказала, что успела завершить свою работу об Арсении Тарковском, откликаясь на моё предложение, собиралась отправить свои стихи о М. Цветаевой в книгу Ю. Зыслина и чувствовала себя, казалось, лучше. Увы…
Такой талантливой, жизнелюбивой, целеустремлённой Сонечки, большого друга нам всем будет катастрофически не хватать. Светлая ей память, а родным и близким, дорогому Сани, который был с ней до последего вздоха — наши искренние соболезнования, хотя они и не смягчат боль столь страшной утраты.
Роза, Саша.
P.S. Юра об уходе Сонечки пока не знает — для него это будет страшный удар. Когда они разговаривали всего несколько дней назад, Сонечка просила Юру не плакать о ней, а молиться за неё…
***
Между Брайтоном и небом
Юрий Бунчик
Между Брайтоном и небом
Я искал свою звезду,
Между Брайтоном и небом
Верил, что её найду.
Между Брайтоном и небом
Я любовь свою искал.
Где я был и где я не был,
Что нашёл, что потерял.
Между Брайтоном и небом
Я умру когда-нибудь,
Милый Брайтон, где б я не был,
Ты меня не позабудь.
Между Брайтоном и небом
Я пред Господом спою
О местах, в которых не был,
О любви моей в раю.
О любви одной — заветной —
К женщине моей родной,
Быть на Брайтоне поэтом
Суждено самой судьбой.
Между Брайтоном и небом
Вы отыщете меня,
Я во многих странах не был,
Брайтон — ты любовь моя.
Ты в душе моей навечно,
Не заменят мне тебя
Ни молочных рек беспечность,
Ни медовые поля.
Между Брайтоном и небом
Счастье я своё искал,
Счастлив был и счастлив не был…
Что нашёл? Что потерял?
22 марта 2016 г.
София Юзепольская-Цилосани
Юре Бунчику
1.
Как брызгам света, сердцу круга
в окружности порой черно и тесно, –
наш мир для Юры. Сердцу Юры
так мало оказалось места
среди обычных наших сделок
с судьбою, совестью, искусством,
и тонким голоском несмело,
но так прозрачно, ярко, вкусно,
как ангел, строчка его пела,
тянулась ввысь, и ум наш верил
богатству красок, нежным феям.
А Юра, попросив прощенья,
за неуклюжесть, был как сгусток
энергий разума и чувства,
как луч – то розов, то сиренев.
2
В окружности, в тюрьме, за тела ширмой…
Tак кто же он он? Когда еще лежала
у Бога в кулачке смиренья сила…
В стихах у Юры,
в хрупких солнца брызгах –
Жизнь Его и Царство
Поэзия! Я вспомнила о братстве,
любви луча – к небес периферии …
София Юзефпольская-Цилосани, доктро философии, поэт, литературовед, переводчик.
13 ноября 2016 г.
Стихи разных лет, присланые Софией Юзепольской-Цилосани в редакцию журнала Elegant New York
Поэзия
В стекляшках праздничных — и треск, и взлом стекла.
И морщит лобик свет тысячелетий.
Пеленок ворох, как забытая листва,
и пуповина мира бьется в сети
снежинок. Но услышь: ребяческий восторг
первичен перед снежною пустыней!
Так нас поэзия родит: в сырой овчине
для тех восторгов, что из холода сошьёт.
Облако от Марины
Как смерть – на свадебный обед,
Я – жизнь, пришедшая на ужин.
Из последнего стихотворения Цветаевой,
посвященного Арсению Тарковскому.
Мне нравится, что вы больны не мной,
мне нравится, что я больна не вами,
что светлым тихим облаком давно
все, что болело, стало между нами.
А там – внизу: Елабуги сыр-бор,…
Жизнь вспоминает,
как в последний раз пришла на ужин,
и не нашла на скатерти прибор.
К Елабуге – уже он не был нужен.
Мне нравится безмолвность наших встреч.
А та, что третьей сами мы позвали,
нам жар давала – Жизни речь и смерч.
Но смерч стал ангелом, а ангел – облаками.
***
Мандельштам Цветаевой в эмиграции писем не писал.
Ты слово позабыл. Я забываю лица.
Сережки на ветвях. Бренчание росы.
Бревенчатость домов и вопли вещей птицы.
Любовь саму в бессмыслице весны.
Живая ласточка, я позабыла горе,
и снег, и Город – Петербурга фонари,
Россию, где поземкой синей полю —
как морю — отвечали январи
твоей дюймовочке — на лодочке из писем…
– Цветаева в Париже..и жива?
Мне писем нет.. я собираю листья
в Нью-Йоркском скверике — небесная душа
болит-болит под под толщей немоты.
Тебя зову опять, но как ответишь ты?…
Ты слово позабыл….
Центральный Парк. Скамейка
Что же еще должно между нами сгореть в Столице
Нового Мира? – моря, лампочка в туалете, Огниво Золотое?
Мы с тобой дОжили до подвала, в котором не спится
– не до покоя…
Размазанная звездная сыпь над Манхэттеном, Бруклином, Бронксом:
Зрачок Нью-Йорка – подслеповат – как чаинка
плавает по пластмассе,
но, забывая о хрустале, золоте, серебре, бархате, бронзе,
помнит о его Прометеевом сердце – белая чайка.
Помнит она, что в Нью-Йорка проженной темно-коричневой кладке
запечатано все, что веками сжигала Европа.
Ну а ты? Ты меня похоронишь на скамейке в Центральном Парке,
и я стану Медной Дощечкой на КрОви Елового Бока.
Слушая Сергея Рахманинова.
Если заблудишься, если в дороге промок,
если ни бог не помог, ни святые заветы,
ты, как Рахманинов, выйди из дому, и в лето
тихо войди: у телеги разломаны оси,
осы летают в вуали лесной, и продрогшая осень
в лето сама забежит за тобой, прижимая набухший клубок
лесом – к соленой груди, а телега застряла, увязла,
клубный огонь отмечает рожденья цветка,
злые цветочки растут по краям и опасно –
как к непогоде навстречу из берега выйдет река.
Но ты уже размеряешь дорогу, и крестишь иконку,
лижешь, как будто бы черствая корка, и снова бросаешься в путь.
Это Рахманинов вышел из дома в Нью-Йорке,
это Россия – в ведерке его: спички, ладонки, клавиши, кости, концерты, газеты, усадьбы, пожары, дожди, купола, нищета, и в платочках – бабенки.
Это наша Россия – любимой, которую нам никогда не вернуть…
Луна в Бруклине
Бац – возник вдруг лунный таз,
свитой звездочек вскруженный.
И все небо напоказ
в том тазу купает волны.
Бедность, блеклость черных ниш
вышла вся – в аплодисменты.
Лунный таз – ятом каддиш*
по соседской, неизменной
черноте.
И било детство
в таз эмалевый, в соседство
двух кварталов: черный; в пейсах.
Что-то знало таза действо.
Звали память, знали средство
узаконить свое место
в музыке – прозрачно-тонкой:
в тазике сидел ребенком
сам Господь, читали сказку
звезды – Папе. Было классно.
Бац – и нет луны на небе.
Плачет пастор. Плачет ребе.
Вспоминают лунный таз:
“небо вымыли, а нас…”
*Кадиш скорбящих (Каддиш ятом)
