Главы из книги Петра Немировского “Глаза Сфинкса”, часть третья.
Записки нью-йоркского нарколога
Товарищам моим – белым и черным, американцам и эмигрантам: из Латинской Америки, России, Украины; евреям, полякам, итальянцам, выходцам из Карибских островов и всем другим наркологам, работающим во всех наркологических лечебницах города Нью-Йорк, в знак глубокого уважения к их нечеловеческому труду эту книгу посвящаю.
Это была моя первая пациентка. До сих пор я имел дело только с крутыми парнями, пришедшими лечиться не по своей воле, а по воле судей и прокуроров. И вдруг – дама.
Сказать, что Римма была красива, значит, ничего не сказать. Еврейка, родом с Кавказа, чертовски стройна, чертовски обаятельна. В клинику обычно приходила в стильном джинсовом костюме. Я не специалист по размерам женских бюстгальтеров, но могу смело утверждать, что Римма носила лифчики не самых маленьких размеров. Жаль, что столь привлекательная от природы девушка изуродовала себя увесистыми силиконовыми сиськами. Пожалуй, это было единственным, что выдавало в ней стриптизершу.
От меня Римме нужно было письмо в суд, где судья в скором времени должен был решить, может ли Римма видеться со своим ребенком, и если да, то как часто. Ее пятилетний сын тем временем жил у мужа, который подал на развод и добивался, чтобы Римму лишили материнских прав.
Признаться, в то время, чтобы как-то скоротать одинокие вечера и немного скрасить холостяцкое житье-бытье, я порой заглядывал в стриптиз-клубы. Там, в ласках женщин, влекущих куда-то в сумрак зала, было легко забыться, поверить, что мир полон нежности и тепла…
Мое знакомство с Риммой произошло как раз тогда, когда я принял решение оставить пагубную привычку посещать стриптиз-клубы, где пленительные дамы чрезвычайно ловко опустошали мои карманы. Вот уж действительно, Бог шельму метит: встреча с Риммой для меня стала испытанием вдвойне.
Римма танцевала в одном из Манхэттенских стриптиз-клубов. Часто ездила с бой-френдами отдыхать, нюхала кокаин, пила. Правда, еще не скатилась на самое «дно». Дно? О чем вы говорите? Вы в своем уме?! Римма производила впечатление беззаботной, почти счастливой молодой женщины. Правда, не имела ни высшего, ни даже законченного школьного образования. Считала себя немного бестолковой и безалаберной. Впрочем, так оно и было. Муж, по ее словам, был редким занудой, говорил только «правильные» слова и был озабочен исключительно бытом. А Римме хотелось огней, света, музыки, сумасшедшей любви…
Что поделать, она легко влюблялась в очередного кавалера, отправлялась с ним в сладкое путешествие, отрывалась в ресторанах, шиковала в отелях, но вскоре этот кавалер почему-то смотрел на нее как на обычную, извините, блядь. И прогонял.
Она была очень ранима. Разрывы и расставания с мужчинами переживала весьма болезненно. Как-то раз мне позвонили из отделения «Скорой помощи», чтобы подтвердить информацию о Римме. Оказалось, что после того, как ее бросил очередной ухажер, она напилась и обкурилась, залезла на крышу 22-х этажного дома и танцевала там на самом бортике…
От меня ей нужна была бумага для суда, больше ничего. Просила написать, что она «хорошая и чистая». Надеялась, что судья разрешит ей видеться с сыном в любое время, без всяких ограничений. А муж утверждал, что она – активная наркоманка, и ее к ребенку вообще нельзя подпускать.
Ах, какое шоу она устраивала в моем кабинете во время сессий! Стул, правда, – не сцена в стриптиз-клубе. Поэтому ей приходилось ухищряться, не вставая со стула: выгибала свое молодое роскошное тело так и этак, наклонялась, соединяя локти обеих рук на груди, бесконечно поправляла шлейки лифчика…
И тогда в моих глазах вспыхивали странные звездочки. Глядя на Римму, я словно переносился в грохочущий зал стриптиз-клуба, в зал чарующих улыбок и шелковистой кожи женских бедер. Короче, боролся со своим безумием тоже…
Римма плакала – без шуток, плакала горько, оттого, что так все плохо получилось у нее в жизни, что она никудышная мать, но сын для нее дороже жизни, и если она не сможет его видеть, то этого не перенесет…
– Но ты же нюхаешь кокаин. И пьешь водку, – сказал я, не в силах отвести глаз от ее грудей, выпирающих из-под маечки. – Подумай, как это может отразиться на твоем ребенке.
– Иногда нюхаю, врать не буду, – призналась она. – Но порой так сильно хочется… Ты ведь меня понимаешь, Марк. Ты же тоже когда-то торчал.
– Да, было дело… – глубокомысленно ответил я, втайне обрадовавшись, что меня признали «своим». Значит, я уже кое-чему научился, могу сойти за «за своего». Я – ваш! Не стыдитесь меня! Будьте со мной откровенны!..
– Не ври, Марк! Я уверена, что ты даже не знаешь, как выглядит пакет кокаина! Как ты можешь меня чему-то научить? Еще и врешь!
Когда говорят, что от стыда горят кончики ушей, это не аллегория. Это правда. Из всех известных проявлений стыда самый мучительный – когда горят кончики ушей. Не смотрите в глаза, чтобы понять, испытывает ли человек стыд. Смотрите на его уши!
Пристыдив меня, Римма снова принялась «танцевать» на стуле. И слезы лила.
– Ты хочешь бумагу в суд? Хорошо. Тогда сдай сейчас мочу для токсикологического теста, – твердо сказал я.
Она взглянула на меня с некоторым напряжением:
– Не могу. У меня… месячные. Знаешь, когда у меня месячные, у меня сильно болит вот здесь, внизу живота, и я становлюсь очень нервной, раздражительной… Прости меня, Марк, если чем-то тебя обидела. Помоги мне – напиши мне хорошую бумагу…
(Пациентки, желая уклониться от токсикологического теста, часто прибегают к этой уловке – говорят, что якобы у них месячные – авт.)
Все-таки я сдался – написал ей письмо для суда. Все там наврал. Ведь и без того Римма несчастна, считает себя бестолковой и непутевой. Если лишится материнских прав, что ей останется в жизни? Так думал я.
Римма была слишком легкомысленна. И на свою прогрессирующую наркоманию смотрела, как на очередное безобидное увлечение.
Впрочем, и я, еще «совсем зеленый», с умилением смотрел Римме вслед, счастливо уходившей по коридору клиники с липовой бумагой в руке. Смотрел, честно признаться, и на ее роскошные бедра, которыми она так лихо, профессионально виляла.
Ни я, ни она не догадывались, куда лежит ее путь.
Спустя несколько недель она мне позвонила, радостно сообщив, что, благодаря моему письму, судья принял решение в ее пользу. Ей разрешено практически без ограничений видеть сына! Теперь она полностью изменит свою жизнь. У нее уйма «правильных» планов: получить GED (эквивалент школьного аттестата), сменить работу стриптизерши на другую, пристойную, скажем, продавщицы в магазине; пойти на курсы косметологов. А потом отвоевать себе сына, чтобы жил вместе с ней.
…Последний раз я узнал о Римме года через три. В госпитале было и детоксификационное отделение, куда попадали наркоманы/алкоголики в состоянии ломок. Нашу амбулаторную клинику связывала с детоксом общая электронная система, поэтому каждый нарколог имел доступ к информации обоих отделений.
Однажды в списке новопоступивших в детокс пациентов я увидел имя и фамилию Риммы. Позвонил туда – убедиться, что это именно она, а не ее тезка-однофамилица.
Чудес не бывает. Это была та самая Римма. Я побеседовал по телефону с наркологом из детокса, расспросил его о Римме. Сказал, что когда-то был знаком с нею, даже упомянул о ее незабываемом шарме:
– Постараюсь завтра заглянуть к вам в детокс, чтобы повидаться с ней.
– Чего на нее смотреть? – холодно отозвался коллега. – Лежит на кровати, тощая, вся в прыщах. Никакого шарма. Обычная потасканная блядь из борделя.
***
Сказать ли, что Римма и сотни, тысячи ей подобных женщин – никудышные, дрянные матери? Что пакетик с наркотиком любят больше, чем родных детей? Что из-за таких горе-матерей дети попадают в Систему, где за ними наблюдают специальные работники из агентств по защите детей, где их дела бесконечно рассматриваются в судах, что из-за таких мамаш детей сдают в приютские семьи и приютские дома?
Да, да, все это правда. И нельзя их прощать, нельзя их жалеть. Пусть калечат свои собственные жизни – их право, но детей-то за что?
И все же… Припоминаю и другую, похожую на Римму, итальянку Мелису. И русскую девушку Валю. И чернокожую Жасмин. Все они ходили по судам, где обещали, клялись, рыдали, умоляя судей не лишать их материнских прав.
Порой им разрешалось брать детей к себе, на оговоренное время. Какой радостью тогда светились их лица! Иногда они приводили своих детей в нашу клинику, желая ими похвастаться.
Будущее этим молодым женщинам рисовалось в розовом цвете, и картинки у всех были схожи: они закончат лечение, никогда больше не будут заниматься проституцией, судьи полностью восстановят их материнские права. А там… овладев нормальной специальностью, заберут детей к себе. Будут покупать им самую лучшую одежду, отдадут их в престижные школы и колледжи…
Они мечтали, как любят мечтать о будущем все наркоманы, используя для своих картинок исключительно розовые краски, потому что в их прошлом преобладали серые.
Увы, не всем из них удавалось пройти через ворота того нарисованного рая. После очередного срыва некоторые, отчаявшись, погружались в еще больший разврат и наркоманию, чем прежде. Знаю одну, которая после лишения ее материнских прав попыталась покончить с собой. Но не смогла и очутилась в сумасшедшем доме…
***
Некоторые коллеги (мужчины) советовали мне: если есть такая возможность, лучше вообще не иметь среди своих пациентов женщин. Легче, говорили они, работать даже с отпетыми уголовниками, чем с женщинами, особенно молодыми и красивыми.
– Ты себе не представляешь, что они вытворяют, – делился со мной коллега, пуэрториканец по имени Эрнест. – Женщины… Никогда не поймешь, когда они врут, когда говорят правду. Мне кажется, они сами этого не знают. Они устраивают в твоем кабинете настоящий стриптиз. Нет, не обязательно раздеваются, хотя иногда пробуют делать и это. Они устраивают стриптиз душевный, стриптиз признаний и откровений, снимают с себя один наряд за другим. И когда думаешь, что этот наряд последний, стриптиз откровений закончился, оказывается, – еще нет, это только начало. А ты уже весь изнемог, уже хочешь ее и постоянно думаешь о ней, и даже во сне ее видишь. Какое уж тут лечение, если у тебя на нее… – сжав кулак, Эрнест согнул в локте свою мускулистую, татуированную руку.
***
Больше половины известных мне женщин-наркоманок, вне зависимости от национальности или страны, откуда они были родом, в своем отрочестве и ранней юности претерпели разного рода сексуальные надругательства.
Повлияли ли эти психологические травмы на их дальнейшую судьбу, на то, что они взяли в руки шприц? Вне всякого сомнения. Такие травмы, однако, быстро не лечатся. Не порез на руке.
Припоминаю Юлию – безумно красивую шатенку, с темно-карими глазами на пол-лица. Тоже, конечно, танцевала в стриптиз-клубе, хотя к моменту появления в нашей клинике была настолько истощенной от употребления героина, что могла вызвать отнюдь не сексуальное влечение, а лишь чувство сострадания, как голодный, давно некормленый ребенок.
Характер у Юлии был твердый, прямой, во всяком случае, назвать ее завзятой лгуньей было бы несправедливо. Когда она перестала колоться, поднабрала в весе и привела себя в порядок, ею можно было залюбоваться. Тоненькая, с новой стрижкой и огромными, как черные маслины, глазами. И вот почему-то завела себе… двух здоровенных овчарок. И пошла заниматься каратэ.
У меня складывалось впечатление, что Юля хочет побороть, истребить в себе какой-то страх. И, истребляя этот страх, истребляет в себе женщину.
Потом она сорвалась и исчезла. Объявилась приблизительно через год. Позвонив на мой рабочий телефон, попросила о встрече: «Только давай встретимся не в клинике, а где-нибудь в другом месте, ладно?»
Она подкатила к условленному месту на своем джипе, в лобовом стекле которого зияла кругленькая дырочка от пули. Была в маечке, солнцезащитных очках и шапочке морского пехотинца. Тощая, как щепка. Мы зашли в буфет неподалеку.
Юля съела полную тарелку спагетти, хотя под героиновым кайфом обычно сосут только леденцы. По ее словам, она не ела несколько дней. Напрямую спросила, могу ли дать ей «хорошую бумагу» для суда, где против нее возбуждено дело за хранение наркотиков. Она готова заплатить. Раскрыла сумочку, где между шприцев, пакетиков с героином и бутылочек с метадоном лежали перетянутые резинками валики долларов. Стало быть, Юля еще и вовсю торговала, несмотря на открытое дело в суде.
Мне пришлось ее огорчить. Липовых справок я уже никому не давал, видя от них больше вреда, чем пользы. К тому же надо быть последним идиотом, чтобы в такой ситуации рисковать работой и лицензией. Посоветовал ей идти лечиться.
Юля всплакнула, особенно после того, как я сам полностью оплатил заказ за обоих. Ее очень тронуло такое обращение с ней – как с дамой, да и просто – человеческое.
Неожиданно она подвинула ко мне свою сумку:
– На, Марк, делай с этим, что хочешь: можешь продать, можешь сам заторчать. Деньги тоже себе забери… на время, там две с половиной тысячи баксов. Ты говоришь, что я сильная, красивая, умная. Да, да, ты прав…
Юля вернулась к нам в клинику. Уже не такая самоуверенная, какой была прежде.
Однажды в моем кабинете призналась мне, что в отрочестве, когда училась в школе, ее совратил родной дядя, мамин брат…
***
В любой наркологической клинике, можно смело утверждать, представительниц прекрасного пола меньше, чем мужчин. С чем это связано?
Скорее всего, с тем, что по своей природе женщине все-таки в большей степени, чем мужчине, присуще чувство долга и ответственности перед собой и семьей, и это ее удерживает от опасных увлечений
Но женская наркомания страшнее мужской, хотя бы потому, что женский организм от наркотиков/алкоголя разрушается сильнее и быстрее, чем у мужчины, а эмоциональные последствия – просто катастрофические. Ведь если мужчина добывает деньги на приобретение наркотиков воровством или грабежами, то для женщины самый легкий и распространенный путь – торговать своим телом.
А денег нужно много, ох, как много – крэк или героин стоят нынче дорого, и цены на них не падают даже в праздники.
Некоторые наркоманы тратят на наркотики СТО долларов – В ДЕНЬ. Некоторые – двести. Встречаются и рекордсмены – до трех сотен спускают! А тот, кто торчит на крэке, как говорится, «сел на трубу» (крэк курят из специальной трубки), может в день и тысячу потратить.
Да, мы знаем, наркоманы – сочинители и фантазеры, любят приукрашивать свои геройства, чтобы произвести впечатление на окружающих. И себя тоже любят впечатлять. Тем не менее, эти цифры – от ста до двухсот долларов в день на наркоту – реальные, ничуть не преувеличенные.
Где такие деньги брать? Работать, употребляя наркотики, не получается. Работа мешает. Вот и подсчитайте, сколько раз женщина должна себя продать в день, в час, чтобы находиться под кайфом.
Не располагаю точными расценками на услуги нью-йоркских проституток. К тому же бизнес этот весьма разнообразен: от престижных эскорт-сервисов, когда речь идет о тысячах долларов, до самой грязной уличной проституции в нищих районах Нью-Йорка, где разовая секс-услуга, говорят, стоит двадцать долларов.
Но любой род проституции почти всегда связан с употреблением наркотиков. Во-первых, в одурманенном состоянии этим заниматься не так противно. Во-вторых, клиенты часто хотят, чтобы вызванная мадам вместе с ними красиво пила и нюхала.
В клиниках девушки очень стыдились своего ремесла, старались о нем прилюдно не упоминать. Зато между собой, бывало, спорили, какой род проституции – эскорт-сервис, стриптиз-бар или уличная проституция – менее позорный и более прибыльный.
***
Бытует мнение, что в борьбе с наркозависимостью женщины более успешны, чем мужчины. Пожалуй, это правда. При всей своей манипулятивности и жажде драм, женщины бОльшие реалистки, чем мужчины. Им удается создать прочную внутреннюю основу. Когда приходит их время и они готовы бороться, их честность и решительность поражают. Знаю немало бывших пациенток, остающихся чистыми уже долгие годы. Вышли замуж, работают, воспитывают детей. Иногда звонят, рассказывают о своих успехах:
– Марк, у меня завтра пять лет чистоты. Отмечаем в кафе. Приходи обязательно!
Но женская наркомания имеет трагическое лицо. Лицо кровавое.
…Фрида – симпатичная девушка лет двадцати с небольшим, из ортодоксальной еврейской семьи. Окончив ешиву, поступила в колледж, но вскоре учебу бросила и очутилась у нас.
Фрида конфликтовала с родителями, но, что еще хуже – постоянно флиртовала с мужчинами. В нее влюблялись пациенты – евреи, итальянцы, русские. С некоторыми из них она спала. Время от времени употребляла кокаин, продавала таблетки. Ее наркомания еще не зашла слишком далеко, но у девушки определенно были «проблемы».
Мы пытались примирить Фриду с родителями, советовали ей восстановиться в колледже, устроиться на работу, заняться йогой, медитацией, чем-то полезным. Все без толку.
В клинике существовала хорошая традиция – устраивать для пациентов культурные выходы: водить их в кино, на концерты, дискотеки. Чтобы они, так сказать, учились получать удовольствие не только от наркотиков.
В тот раз мне выпало повести группу на известный стадион «Янкис», где проходил бейсбольный матч.
Кто бывал на стадионе «Янкис», тому не нужно рассказывать, какое чувство там охватывает любого, будь он даже далек от бейсбола: десятки тысяч болельщиков, шум, крики, атмосфера всеобщего возбуждения, азарта. Перед началом матча и в перерывах – очереди к ларькам, где продают пепси, хот-доги и пиво, причем пиво – не в маленьких стаканчиках, а в больших, пол-литровых. Не знаю, где еще в таких количествах и столь массово в Нью-Йорке пьют пиво.
Пациентам, понятно, пить пиво нельзя. Неважно, слабый напиток или крепкий. Хоть один градус алкоголя, хоть сто. Алкоголь есть алкоголь.
Все пациенты, поехавшие со мной на стадион, на этот счет были строго предупреждены еще раз. Фрида была в нашей группе.
Очутившись на стадионе, она тут же завела знакомство с двумя мужчинами лет сорока. Не успел я и глазом моргнуть, как те двое обнимали Фриду, а в руке она держала банку пива.
На протяжении всего матча эти два кобеля уговаривали Фриду уехать с ними. Наверное, она им что-то пообещала, а они и соблазнились легким знакомством со столь миловидной девушкой. Если бы не мои строгие предупреждения, не сомневаюсь, после матча Фрида ехала бы не вместе со всеми нами в автобусе, который развозил нас по домам, а куда-то в другом направлении.
Мне тогда окончательно стало ясно, что девушка ходит по краешку, сама не понимая этого…
Я снова увидел Фриду через полгода после того, как она бросила лечение. Встреча произошла в отделении «Скорой помощи».
Фрида сидела на кровати, закутавшись в госпитальный халат. Ее знобило. Узнав меня, слабо улыбнулась. Меня смутили странные пятна ожогов и полоски порезов на ее шее и руках.
Она рассказала, что познакомилась на улице с мужчиной, который представился биржевым брокером. Он был интеллигентный на вид, даже галантный. Погуляли по городу, затем зашли в бар, пили там пиво и что-то нюхали в уголке. Потом отправились к его друзьям… Фрида очнулась ранним утром где-то под эстакадой метро. Не помнит, что с нею происходило и как она там оказалась. Скорее всего, вместе с пивом ей подсунули какие-то наркотические пилюли, от которых она и отключилась. Одежда на ней была разорвана. Все тело болело.
Понятно, что над девушкой надругались. Но этого мало. Те, к кому она попала в руки, были еще и извращенцами.
Посмотрев на меня, Фрида вдруг приспустила с плеч халат, и я ужаснулся – ее плечи, грудь, спина были в мелких порезах и кровавых ожогах…
А другую девушку – Стефани, нашли убитой в квартире ее бой-френда, торговавшего крэком. Раньше Стефани вместе с ним курила крэк. Но решила с наркотиками завязать и все колебалась, уходить ей от бой-френда или нет? Иначе не получалось, тут либо-либо: нельзя жить с активным наркоманом и наркодилером, оставаясь чистой. Чудес не бывает.
Бой-френда киллеры убили сразу – двумя пулями, в грудь и голову. Стефани сначала изнасиловали, а застрелили потом…
Таково лицо женской наркомании.
Позвольте, а как же любовь? Как же ухаживания, страсти, вздохи? Розы, соловьи?
Да, нужно сказать и об этом. Амур залетает и в наркологические клиники, тем более, что женщин там меньше, чем мужчин, поэтому страсти кипят сильнее.
Любовь в данном случае – это мостик вздохов, по которому галантный кавалер переводит невинную девушку на другой опасный бережок. Преобладающее большинство женщин становятся наркоманками благодаря своим ухажерам. Мужчины знают и могут. Мужчины – это бойцы, добытчики. Они знают, у кого и почем купить, и как нюхать. Поначалу они предлагают подружке испытать этот сладкий, безобидный кайфочек.
Предлагают, конечно, не из бескорыстных побуждений, отнюдь нет. У мужчины своя выгода. Хороша работающая жена, которая приносит в клювике денежку. Деньги наркоману ой, как нужны. Но работающая жена имеет серьезный недостаток: ей не нравится, что ты – весь исколотый, худой, неработающий – зачем-то часто и надолго запираешься в туалете. Такая жена вначале ворчит, потом кричит, потом угрожает разводом и, случается, врезает в дверь новый замок или уходит, забрав с собой ребенка.
Зато подруга-наркоманка – это боевой товарищ. Такая поймет. Такая не будет ни угрожать, ни орать. Такая будет помогать. С женщиной легче воровать одежду в дорогих бутиках, ее реже проверяют охранники, у нее и пальцы проворнее, чтобы срезать ярлычки с электронными кодами. Ей, начинающей, еще доверяют, значит, будут одалживать деньги. Кстати, она, преданная подруга, отдаст тебе все, что имеет, даже свои пакеты с наркотой. В большинстве случаев наркоманки хранят верность своим мужчинам, не изменяют им, все от них терпят, все им прощают.
Подругу-наркоманку, если уж совсем приперла к стенке нужда и других средств для добычи денег нет, можно предложить кому-то за деньги. Этим чаще всего и заканчивается история такой романтической любви…
Зато в наркологических клиниках кипят страсти. Женщины, с лихвой хлебнувшие разврата, арестов, избиений, – в клиниках расцветают. Мужчины за ними наперебой ухаживают. Как мы ни призываем пациентов к аскетическому воздержанию, все равно бесконечно возникают любовные интриги. На почве ревности вспыхивают конфликты, грозящие перерасти в драки, в настоящие побоища.
Приходят разъяренные жены: мол, мужа с таким трудом удалось затащить к вам в клинику, чтобы он лечился, а у него, подлеца, тут любовница завелась!
Мужья поджидают в машинах неподалеку от клиник, караулят – чтобы жена не слишком увлекалась лечением, не забывала, что у нее все-таки есть семья и после сессий она должна сразу ехать домой.
Доходит и до разводов, и побоев. Женщин-наркоманок бьют часто. Бьют мужья, бой-френды, просто торчки.
Помню еще одну пациентку – Дилию, из латиноамериканок, даму с очень пышными статями. На психотерапевтических сессиях Дилия часто делилась с нами своим незавидным положением. Ее бой-френд и употреблял, и продавал наркотики. Завязывать не хотел, обращался с Дилией, по ее же словам, ужасно. При этом уходить из ее квартиры тоже не хотел.
Все в группе прониклись к ней сочувствием. Давали Дилии разные советы: тайно переехать в другую квартиру, либо выставить за дверь его вещи и пойти в полицию, взять Order of Protection (документ, дающий право на специальную защиту от потенциального насильника).
Разрабатывались настоящие сюжеты, как в романах: ей предлагали скрываться то у какого-то священника, то на рыболовецком корабле у знакомого капитана. Со священником и капитаном велись переговоры, Дилии готовили побег.
Дилия активно участвовала в разработке всех этих планов. Она обладала очень живым темпераментом, умела и плакать, и смеяться, и сокрушенно вздыхать.
Со временем, однако, это шоу всем стало надоедать: связь с бой-френдом Дилия не рвала. Когда ее спрашивали напрямую, почему же она медлит, Дилия отвечала, что боится. Ведь у него – пистолет. И сам он – из крутых и отчаянных, ни перед чем не остановится: вздумай она уйти, он может пустить в ход пистолет.
Исход этой истории оказался самым неожиданным. Жертвой едва не стал… сам бой-френд, когда Дилия, с заряженным пистолетом в руках, выпроводила его из своей квартиры, угрожая спустить курок!
Она потом эту сцену долго разыгрывала на групповых сессиях: «Вот так держу пистолет, рука дрожит. Говорю ему: «Ах, ты, mother-f…r, вон из моего дома! И забирай все свое барахло!» Рассказывая это, Дилия вставала со стула, выходила в центр зала с поднятой дрожащей рукой, в которой держала воображаемый пистолет, и направляла его на воображаемого бой-френда. Ее большие темно-карие глаза сверкали, губы яростно кривились.
Все пятнадцать человек в группе, плюс нарколог, во все глаза смотрели на эту великую женщину.
Она – восстала! Навела на бой-френда заряженный пистолет!
У-ух! Давай, Дилия! Так ему, проклятому наркоторговцу! Так ему, барыге и насильнику! Все восклицали и аплодировали. Аплодировали и те, кто продолжал употреблять, и даже те, кто сами продавали наркотики.
У-ух, Дилия! Давай! Так ему, торгашу отравой!..
Помню, я смотрел на эту шумную публику, которая искренне радовалась победе Дилии. И сделал для себя очередное открытие: что бы наркоманы ни говорили о себе, как бы ни оправдывали свое ползанье на брюхе, все они мечтают восстать, подняться, распрямиться. Просто не верят, что это им удастся.
Конечно, я знал, что никакой сцены с пистолетом не было. Дилия однажды мне в этом тихонько призналась, по секрету. В действительности ее дружок, «этот mother-f…r», ушел от нее к другой женщине, попросту говоря, бросил Дилию. Она тяжело переживала эту измену. Но не хотела оставаться в роли жертвы, в роли покинутой женщины.
Но, зная правду, я все равно разрешал Дилии разыгрывать этот героический спектакль, потому что от него была явная психотерапевтическая польза – как для Дилии, так и для всей группы.
