Литературные пятницы
Отрывок из еще не опубликованного романа
Татьяны Шереметевой «Удавить ненасытную тварь» (рабочее название)
Продолжение. Начало см. здесь.
Картина Евгения Титова
Мы ехали на попутной машине в Снегири к моему другу-композитору на дачу. Это был старый, раздолбанный грузовик, который мне с большим трудом удалось поймать на опустевшем среди ночи шоссе. Мой Ниссан неожиданно встал, едва мы отъехали от Москвы: не выдержал наших февральских морозов.
Со мной ехала невеста. Не моя. Я вез ее Композитору и, как он меня предупредил, должен был доставить ее «в целости и сохранности».
Дорога отсвечивала атласной чернотой накатанного колесами льда. “Black ice” – так это, кажется, называют знающие люди. Высокие ели стояли в светло-голубом инее, отдаваясь, как гарем своему повелителю, окутывающему их бледному лунному свету. Его, как и было положено повелителю гарема, хватало на всех.
И только в кабине было темно и тесно. Грузовик то и дело норовил сползти в кювет, но водитель, в ожидании больших денег, старательно объезжал опасные места.
Мы не были знакомы. Так получилось, что до этого мы даже никогда не видели друг друга. Да и в тот вечер в темноте я не смог рассмотреть ее как следует – просто было не до того. Заметил только прядь темных волос, которую все время падала ей на лицо. Она то и дело заправляла ее обратно под капюшон розовой куртки, отделанный каким-то пушистым белым мехом.
Я был унижен. Мой автомобиль, мой товарищ, подвел меня, оставив ночью наедине с чужой женщиной, которая равнодушно наблюдала, как я буду выпутываться практически из безвыходной ситуации. Воспользоваться опцией «Звонок другу» мне почему-то не хотелось. Пришлось остановить первый попавшийся грузовик, чтобы не дать даме замерзнуть в ночи. Мое авто удалось с его же помощью отбуксировать и пристроить у поста ДПС.
В кабине стоял холод, да к тому же нас то и дело мотало из стороны в сторону. Сиденье было на троих, и она заранее попросила меня сесть посередине, а сама устроилась с краю. Видно, не хотела сидеть между двумя мужиками. Чтобы она не сползала с сиденья и не падала на дверь, мне пришлось, с ее разрешения, время от времени правой рукой обнимать ее за плечи, удерживая рядом с собой. Ее лицо закрывал капюшон, но меня раздражала эта прядь, которую она каждую минуту поправляла, и я старался из всех сил быть как можно дальше от нее. Я вез своему другу его женщину, и чужого мне не надо. К тому же меня злила эта вынужденная роль то ли опекуна, то ли не папаши при взрослой тетке.
Она сидела, отвернувшись к окну, разговор не получался. Я знал, что она пианистка, но с сольной карьерой что-то там не заладилось, пришлось пересесть в оркестровую яму, или, как ее называют музыканты, «братскую могилу» театрального оркестра. Вот теперь –замуж выходит. Содержательная биография. Мне было неинтересно, и я, прикрыв глаза, тоже молчал.
То, что мы, все трое, кормились от творчества – неудивительно. С Композитором я познакомился в нашем ЦДЛ на юбилейном вечере одного поэта, моего близкого приятеля. Стихи были хорошие, и, может быть, поэтому наша поэтическая братия тогда так взъярилась. Началось все вполне прилично – с дискуссии, потом заговорили о судьбе поэзии в целом, об «их Нобелевке» и наших многочисленных, но никому не нужных самопальных премиях, о том, есть ли кому передать знамя из слабеющих рук. Потом стали переходить на личности и обзывать друг друга бездарями.
Дело кончилось тем, что один особо резвый и когда-то узнаваемый пиит со следами не пролеченного алкоголизма и христианского смирения на лице, подлетел к ведущему, почтеннейшему мэтру поэтического цеха и, как человек благородный, попытался вызвать его на дуэль. Аудитория разделилась. Одни возмущались, другие заходились от хохота. Мы с незнакомым мне тогда еще Композитором смеялись. Это, собственно, нас и познакомило.
После всех этих драматических событий очень хотелось перекурить и выпить. Что мы и сделали не дожидаясь развязки. Но по дороге нам было суждено еще раз встретиться с благородным идальго. На ходу натягивая на себя свою кацавейку, он огласил вестибюль призывным кличем: «Ребята, нас предали! Талант не пропьешь, поехали творить – в Переделкино!» Но до Переделкина он не доехал. Путь его ожидаемо прервался на пороге, где сердобольные цэдээловские швейцары привычным жестом подхватили под руки слабеющее тело несостоявшегося дуэлянта.
И вот сейчас я добирался на Композиторскую дачу в гости. Сидеть в кабине древнего грузовика было исключительно неудобно, и скоро у меня затекло все, что на тот момент еще не замерзло. Через какое-то время я почувствовал, что мою ногу, там, где она называется бедро, стало пробивать каким-то «зуммером». «Зумм-зумм-зумм…» – как большая муха или шмель бьется о стекло. Я обрадовался тому, что конечности мои послали мне сигнал о том, что они еще не отвалились. Поменял, насколько это было возможно, положение. Но зуммер продолжал где-то внизу буравить мое тело.
Моя дама вдруг отодвинулась от меня как можно дальше. Но, видит Бог, я сидел тихо, как земноводное в зимней спячке. Скоро грузовик опять стало мотать на льду, и мне опять пришлось взять ее за плечи. Да, не стоит ездить на лысой резине зимой в гололед. Да еще на левом грузовике и с незнакомым водителем.
Зуммер продолжал пробивать ногу и всё остальное. Дама старательно избегала любых соприкосновений со мной, что у нее не получалось и что лишний раз доказывало, что я был прав в своих нарождающихся подозрениях. Мы долго сидели, неестественно откинувшись в разные стороны. В конце концов водитель попросил меня вернуться на место и не нависать над рулем.
Казалось, что этот самый зуммер буравит не только мою конечность, но и испытывает на прочность всего меня. Это было мучительно, и очень хотелось как можно скорее доехать или любым другим путем прекратить это безобразие. Композиторская невеста срослась с дверью кабины, и я серьезно опасался, что она все-таки вылетит из машины. Водитель громким шепотом материл дорогу, руководство автобазы, свою горькую долю (наверное, чтобы меня разжалобить) и не обращал на нас никакого внимания.
Грузовик опять мотнуло, я опять схватил ее за плечи, она дернула головой, чтобы поправить свою прядь, и случайно коснулась щекой моей ладони. И осталась в том же положении. Машинально, больше по привычке, я провел пальцем по ее коже. Ощущение тупого удара, которое отдалось гулким эхом у меня под ребрами и в моих, как говорили когда-то, «чреслах». Мы оба ничего не делали, чтобы как-то изменить наше положение.
Дорога сама все поправила. Нас опять мотнуло на скользком шоссе, и моя правая рука опять крепко обняла ее за плечи. Но теперь мне хотелось как можно скорее вернуться назад, к ее щеке. И вот я, как вражеский лазутчик, осторожно стал подбираться к тому месту, где ее лицо сливалось в темноте с пушистым мехом. Она сидела неподвижно. Я задержал свои пальцы на ее щеке, давая ей привыкнуть к тому, что я опять здесь, подождал, пока хватало терпения, и, со всей возможной деликатностью, накрыл ее рот своей ладонью. Потом средним пальцем (а каким же еще!) осторожно раздвинул ее губы. После холодного воздуха кабины тепло ее рта почти обожгло меня. Я почувствовал кожей ее язык. Боже, я так этого хотел, и она, умница, догадалась.
Как много можно сделать, не видя ничего и почти не дотрагиваясь друг до друга, как хорошо можно понимать друг друга, даже не будучи знакомыми.
Ее капюшон с пышной опушкой сослужил нам хорошую службу. Мех закрывал ее лицо и все то, что происходило под капюшоном. Теперь мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, ясно сознавая, что кроме моей правой руки и ее лица в нашем распоряжении, учитывая присутствие водителя, не было ничего.
Через какое-то бесконечно долгое время, а может быть, через несколько минут – не знаю, мохнатая тварь со своим «зуммером» в заднице, последний раз с силой ударившись о воображаемое стекло, замертво упала на пол. Стало легко и как-то очень уютно. Я обнял чужую невесту за плечи, но теперь уже совсем по-другому, как близкого, родного мне человека. Мы не боялись больше случайных прикосновений, мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, впитывая чужое тепло и отдавая свое. Теперь я уже хотел, чтобы дорога никогда не заканчивалась, а вернее, не кончалась.
Картина Евгения Титова
Продолжение следует.
