Цикл “Знаменитые киевляне”
Предыдущие выпуски см:
Выйдя в отставку…,Тот, кому не все равно, Малевич из Киева, Охотник, фантазер и его дома,
Такая большая жизнь, Валентина Санина-Шлее, Киев. «Серебряный век», Признание в любви, Любовник красоты (Роман Балаян. Параджанов)
От Редакции: В нашей публикации посвященной Михаилу Врубелю мы собрали несколько материалов различных авторов. На наш взгляд, они дополняя друг друга позволят разобраться, чем же был для Врубеля Киев, куда он приехал в начале своего творческого пути, в котором прожил всего 5 лет и который, казалось не принял и не понял его, но куда художник возвращался вновь и вновь став знаменитым и востребованным мастером.
Творчество Михаила Александровича Врубеля – одно из самых значительных и загадочных явлений русского искусства конца XIX века. Великое мастерство, трагизм, героический дух и неповторимый декоративный дар делают Врубеля художником на все времена. Вечно живущий в своем собственном мире, недоступном пониманию других, Врубель смог воссоздать свой сложный мир в образах своего необычного искусства, и эти образы стали одними из важнейших вех русской культуры рубежа столетий.
Михаил Александрович Врубель родился в Омске, в 1856 – в год коронации Александра II Освободителя. Последние его произведения созданы в 1906 году, то есть во время первой русской революции, события которой никак не могли волновать тогда уже безвозвратного затворника дома скорби. Умер 1 апреля 1910 года.
Первые вполне самостоятельные произведения относятся к 1884-1885 годам. Затруднительно казалось определить происхождение его стиля, его индивидуальной манеры. Его индивидуальный стиль легко узнаваем: это манера трактовать видимые формы в виде мозаики мазков, кубизированная орнаментация объемной формы. Впоследствии, уже после смерти Врубеля, русские критики любили говорить о том, что именно Врубель был провозвестником кубизма…
***
Михаил КАЛЬНИЦКИЙ
О «киевском Врубеле» мы знаем довольно много, – и это знание подчас уводит нас в сторону от главного. Сколько мы читали свидетельств о чудачествах мастера, в которых видели предвестие будущего безумия. Сколько говорилось о влюбленности молодого живописца в жену его «шефа», руководителя Кирилловских и Владимирских росписей Адриана Прахова. Особенно часто об этом вспоминают гиды перед ликом Богородицы в Кирилловской церкви, для которого первичный набросок сделан с мадам Праховой. А те, кто не вникал в подобные детали, просто наслаждаются замечательным произведением, равных которому мало найдется в европейских храмах и музеях. А ведь киевского периода у Врубеля могло и не быть.
«Кирилловская Богоматерь», Кириловская церковь, Киев.
Когда столичному профессору Адриану Прахову, видному искусствоведу, поручили заняться реставрацией древней живописи Кирилловской церкви, выделенные на это скудные средства вынуждали обходиться местными силами. Подрядчиком стал художник-педагог Николай Мурашко, а исполнителей рекрутировали из молодых учеников Рисовальной школы.
Киевское руководство не затруднилось бы поручить исполнение важнейших сюжетов какому-нибудь набившему руку богомазу. Но Прахов решил иначе. Он поехал в Петербург и обратился к давнему знакомому, профессору Академии художеств Павлу Чистякову: «Тебе эту работу не предлагаю, так как для тебя она не может иметь ни художественного, ни материального интереса, но, вероятно, ты можешь рекомендовать мне кого-нибудь из своих учеников или вообще из студентов Академии?». И в этот момент в комнату, где они беседовали, неожиданно вошел стройный, худощавый молодой человек. «Вот тебе, и художник! – обрадовался Чистяков. – Лучшего я тебе не могу рекомендовать. Знакомься: мой ученик Михаил Александрович Врубель».
И в 1884 году Врубель отправился в Киев, где ему суждено было сделать первый шаг в бессмертие. Его работы в Кирилловской церкви сразу показали совершенную зрелость и высочайшее мастерство. Особенно выделяются здесь четыре иконы нового иконостаса (их художник писал на цинковых досках в Венеции) и живописная композиция на хорах «Сошествие Святого Духа на апостолов».
К слову, давно уже известно, что в ликах апостолов автор запечатлел реальных современников-киевлян, имена некоторых известны. Впечатлительная память позволяла Врубелю без труда воспроизводить их образы. В одном из апостолов видят его собственный автопортрет. Тоже ничего удивительного: свои черты художник придавал многим героям картин – от Гамлета до Демона…
Несмотря на древние фрески и шедевры Врубеля, Кирилловская церковь оставалась полузабытым храмом на провинциальной окраине. Другое дело — Владимирский собор, оформление которого также поручили Прахову. Созданный здесь комплекс храмовой живописи прогремел на всю Европу. Он создавался в ту пору, когда Врубель жил в Киеве.
Владимирский собор, Киев.
Михаил Александрович загорелся желанием принять участие в росписях. Он подготовил несколько удивительных по своей духовной энергии эскизов. Однако достойные соборные сюжеты ему так и не достались. Центральные работы изначально были поручены Виктору Васнецову, а боковые росписи поделили между собой профессиональные, но «внутренне холодные» живописцы. Участие Врубеля свелось к выполнению орнаментов в интерьере за скромную плату.
Некоторые критики потом осуждали Прахова: мол, побоялся слишком яркого дарования Врубеля. Но Владимирский храм состоялся таким, каким его создал Васнецов, чей одухотворенный талант не вызывает сомнения.
Через несколько лет на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде меценат Савва Мамонтов предложил Врубелю украсить павильон художественного отдела большими декоративными панно. Композиции художника «Принцесса Греза» и «Микула Селянинович» оказались настолько свежей и непривычной, что специальное жюри Академии художеств забраковало ее. И тогда Мамонтов устроил специальный павильон, в который перенес опальные работы. Они пользовались громадным успехом. Если бы нечто подобное произошло с врубелевскими замыслами соборной живописи… Но никто специально для них новый храм не построил.
Эта икона Васницова предназначалась для Владимирского собора.
Теперь эскизы несбывшихся росписей Врубеля хранятся в Киевском музее русского искусства. Рядом с ними можно видеть целую коллекцию разнообразных работ художника – от завершенных живописных холстов до легких акварелей и моментальных зарисовок. Некоторые из них имеют свою необычную историю.
… Эта икона художника предназначалась для Владимирского собора. Тонкий стан «героя», окутанный в белое одеяние, томная грация силуэта, юное лицо с большими восточными глазами вычерчивают одухотворенный облик, парящий где-то внеземном пространстве. Таинственность придают вертикаль горящей свечи в кольце нимба, сумрачная синева за крыльями, высвечивание красок на деталях. «Он был похож на вечер ясный ни ночь, ни день, ни тень, ни свет». Врубель воспринимал образ ангела, видимо, как истинно христианский. Несмотря на демонические глаза ангела, благодаря своим теплым, рассеивающимся краскам, картина создает умиротворенное настроение: небесный хранитель словно совершает обход собора, вселяя в души всепрощающую любовь. …
К примеру, в собрание Музея русского искусства вошли акварели 30-летнего Врубеля «Восточная сказка» и «Портрет мужчины в старинном костюме». Они первоначально были наклеены с двух сторон одного куска картона. Романтическую, наполненную переливчатыми цветами «Восточную сказку» Врубель буквально склеил из кусочков. Он сначала хотел подарить акварель Эмилии Праховой, но мадам отказалась принять слишком ценный подарок, и автор, вспыхнув, порвал работу. Потом, успокоившись, восстановил. А «Портрет мужчины» (его еще называют «Иван Грозный») появился потому, что Врубеля заинтересовал кусок старинной украинской парчи, случайно купленный Праховым. Художник стал зарисовывать его колоритный орнамент, а затем решил сделать из этого портрет и, подклеив полоску бумаги, дорисовал по памяти лицо известного мецената Ивана Терещенко.
Мысли о меценатах посещали Врубеля поневоле, – жил он отнюдь не в роскоши. Вот отрывок из киевского письма сестре Анне, которая выкроила для брата небольшую сумму и прислала ему: «Я теперь пишу очень красивый этюд с девочки на фоне бархатного ковра – вот твои двадцать рублей и помогут мне его окончить спокойно; вероятно, удастся его продать руб. за 200–300…». Так на сестрины деньги создавался шедевр Врубеля «Девочка на фоне персидского ковра», украшающий собрание нашего Музея русского искусства. На нынешних аукционах картины такого уровня тянут на миллионы долларов. О хронической нужде, которую испытывал автор, говорит и сам выбор модели. Врубелю позировала Маня Дахнович, дочь владельца ссудного заведения, куда вынужденно захаживал Врубель. Ковры, бусы, причудливые восточные одежды – все это невыкупленные залоги, скопившиеся в кладовой ростовщика.
Портрет сына
Осенью 1889 года «киевский период» в творчестве Врубеля закончился – мастер переехал в Москву. Но время от времени наведывался в город своего первого взлета. С Киевом его косвенно связала и женитьба: Михаил Александрович стал мужем знаменитой оперной певицы Надежды Забелы, которая окончила Киевский институт благородных девиц. Посещения Киева продолжались до трагического 1903 года, когда Врубель похоронил на Байковом кладбище маленького сына Саввочку, подхватившего в холодном поезде воспаление легких…
“Космос”, Кириловская церковь, Киев
Каждый раз, оказываясь здесь, художник стремился в Кирилловскую церковь. Его тянуло к своим давним произведениям. Он мог, по свидетельству писателя Константина Паустовского, долго молча рассматривать собственные работы, а потом воскликнуть: «Вот это живопись!».
Художник Лев Ковальский, знавший Врубеля со времен своего ученичества в школе Мурашко, рассказал об одном из таких приездов. В конце февраля на медленных санях они долго взбирались на Кирилловский холм. Потом из церкви отправились к Ковальскому в мастерскую. Там, стоя на возвышении и глядя в заднепровские просторы, Врубель произнес: «Как хорош, однако же, Киев! Жаль, что я здесь не живу!».
***
Анатолий МАКАРОВ
Когда Михаил Врубель появился в Киеве, ему было 28 лет. По-польски его фамилия означала “воробей”. Это коробило молодого художника. Меньше всего он хотел походить на серенькую птичку. Возможно поэтому он носил странную одежду, им самим придуманную.
К примеру, демисезонное пальто собственного покроя с семью суконными пелеринами в каких-то странных коричнево-зеленоватых тонах. Врубель обошел в этом одеянии несколько кафе и был приятно удивлен всеобщим вниманием к своей скромной персоне. Лишь в доме профессора Адриана Прахова ему объяснили, что киевляне взбудоражились потому, что приняли его за некую важную особу. Пальто с пелеринами тогда никто не носил, и этот покрой остался лишь в форменной одежде. Одну пелерину носили ксендзы и швейцары Института благородных девиц, две пелерины — генерал-губернатор. Но чтобы семь! Это было уж слишком…
Киев не чурался чудаков. Петербургская чопорность была ему чужда. У вчерашнего студента Академии художеств Михаила Врубеля появилась возможность вдоволь поэкспериментировать над своей внешностью и блеснуть дремлющим в нем талантом театрального декоратора. Он смотрел на Киев, как на свой личный театр — театр одного актера.
«Как-то раз, — вспоминает художник Николай Прахов (сын профессора), — после того как бель писал орнаменты во Владимирском соборе, он складывал в ящик свои материалы, собираясь «шабашить», идти в город в кондитерскую «Жорж», а оттуда — к нам обедать. Сведомский (художник. — Авт.) обратил его внимание на то, что кончик носа слегка запачкан зеленой краской. Михаил Александрович поблагодарил, посмотрел на себя в зеркало, а затем, вместо того чтобы смыть скипидаром небольшое пятно, взял пальцем с палитры ярко-зеленую краску «Поль-Веронез» и тщательно окрасил ею весь нос. Потом пошел по намеченному маршруту, обращая на себя всеобщее внимание прохожих и удивив продавщиц кондитерской»
Врубель был приглашен в Киев Праховым для реставрации и отчасти для росписей Кирилловской церкви. Обновил более 100 изображений, написал несколько композиций и четыре алтарных иконы, среди них — знаменитую «Кирилловскую Богоматерь». После этого иной художник считался бы мастером, и заказчики завалили бы его работой. Но с Врубелем этого не случилось.
Художественная артель Васнецова постоянно нуждалась в опытных монументалистах, но о привлечении Врубеля к работе во Владимирском соборе речь не шла. Строительная комиссия заказала как-то художнику несколько эскизов, но представленные им работы говорили о полной несовместимости его дарования с возможностями тех живописцев, которые работали в храме.
“Положение во гроб” (второй вариант), эскиз иконы для Владимирского собора, Врубель.
По замыслу устроителей росписи собора должны были стать новым словом в искусстве. Но, увы, на Врубеля при этом никто не рассчитывал. Получилось так, что главные росписи делали художник-«сказочник» Васнецов и Нестеров (нашедший свой монументальный стиль уже после Владимирского собора), далекие от церковной живописи братья Семирадские. А настоящий мастер, способный вдохнуть в религиозную живопись новую силу, оставался не у дел. Ему доверяли лишь замысловатые декоративные рамочки – в те времена ремесленник с крепкой практической хваткой ценился выше художника…
Впрочем, Врубель не протестовал и не возмущался. Его разочарование проявлялось лишь в отдельных бытовых деталях. Работая во Владимирском соборе, он написал однажды на холсте образ Богородицы и оставил его просыхать на мольберте в крестильне. Картина произвела сенсацию. Восхищенный Васнецов позвал Прахова. Но когда тот явился, на холсте «вместо Богородицы гарцевала на рыжем коне цирковая амазонка». Друзья — покровители Врубеля обмерли от неожиданности. Как раз в эту минуту пришел сам автор картины, на которого с упреками обрушился Васнецов. «Ничего, ничего! — заторопился оправдаться немного смущенный Врубель. — Я напишу другую, еще лучше прежней. Приходите посмотреть через несколько дней».
Точно такая же история повторилась и с картиной «Моление о чаше». Как на беду, Прахов с Васнецовым успели сосватать «Моление» киевскому меценату — миллионеру Терещенко. Врубель взял деньги, но картину оставил у себя, чтобы «дописать уголок». Через два дня мэтры-покровители «пошли посмотреть, как закончил картину Михаил Александрович. Приходят. Дверь в коридор не заперта. Врубель по-прежнему спит, а прямо против двери, на мольберте, тот же холст и на нем… скачет на коне цирковая наездница в трико, коротеньких кисейных юбочках и огромном декольте, а клоун стоит на парапете и держит обтянутый папиросной бумагой огромный обруч, через который цирковая «дива» готовится прыгнуть… Только внизу, да кое-где сверху еще остались следы «Моления о чаше»…
— Михаил Александрович! Михаил Александрович! — набросились оба на спящего Врубеля. — Что вы наделали?! Как можно было так испортить совершенно готовую, прекрасную вещь, проданную вами, за которую и деньги вам уплачены!»
Скандал вышел шумный, и обоим мэтрам пришлось извиняться перед Терещенко.
Именно в Киевский период, М.Врубель начал работу над Демоном.
…..Под конец своего киевского житья Врубель увлекся итальянской наездницей Анной Гаппо и ради нее в 1899 году оставил Киев. Вместе с цирковой труппой он попал в Москву, где его ждали лавры гения. Там он нашел не просто похвалы, но и надежного друга-мецената — Савву Ивановича Мамонтова…
***
Константин Паустовский
Невыдуманная прогулка. Она описана в книге Паустовского “Давние годы”, с художником был знаком отец Паустовского, Врубель тогда уже был болен.
Кириловская церковь.
«…я вспомнил, как однажды отец за утренним чаем сказал маме, что в Киев приехал на несколько дней Михаил Александрович Врубель и просил отца зайти к нему в гостиницу.
— Не понимаю я твоего увлечения Врубелем,- недовольно ответила мама.- Декадентщина какая-то! Боюсь я этих одержимых художников.
Но отец все же пошел к Врубелю и взял меня с собой. Мы вошли в гостиницу около Золотых Ворот и поднялись на пятый этаж. В коридоре пахло гостиничным утром — одеколоном и кофе. Отец постучал в низкую дверь. Нам открыл худенький человечек в поношенном пиджаке. Лицо, волосы и глаза у него были такого же цвета, как и пиджак,- серые с желтоватыми пятнами. Это был художник Врубель.
— Это что за юный субъект? — спросил он и крепко взял меня за подбородок. — Ваш сын? Совершенно акварельный мальчик.
Он схватил за руку отца и повел к столу.
Я боязливо осматривал комнату. Это была мансарда. Несколько рисунков, написанных акварелью, были приколоты булавками к темным обоям.
Врубель налил отцу и себе коньяку, быстро выпил свой коньяк и начал ходить по комнате. Он громко постукивал каблуками. Я заметил, что каблуки у него были очень высокие.
Отец сказал что-то похвальное о пришпиленных к обоям рисунках.
— Тряпье! — отмахнулся Врубель.
Он перестал метаться по комнате и сел к столу.
— Что-то я все время верчусь, как белка,- сказал он:- Самому надоело. Не поехать ли нам на Лукьяновку, Георгий Максимович?
— В Кирилловскую церковь?
— Да. Хочу посмотреть свою работу. Совсем ее позабыл.
Отец согласился. Мы втроем поехали на извозчике на Лукьяновку. Извозчик долго вез нас по бесконечной Львовской улице, потом по такой же бесконечной Дорогожицкой. Врубель и отец курили.
Я смотрел на Врубеля, и мне было его жалко. Он дергался, перебегал глазами, непонятно говорил, закуривал и тотчас бросал папиросу. Отец разговаривал с ним ласково, как с ребенком.
Мы отпустили извозчика около Федоровской церкви и пошли пешком по улицам Лукьяновки, среди садов. Мы вышли к обрыву. Дорога петлями пошла вниз. Там, внизу, виднелся маленький купол Кирилловской церкви.
— Посидим немного,- предложил Врубель. Мы сели на землю на обочине дороги. Пыльная трава росла вокруг. Над Днепром синело вялое небо.
— Плохо, Георгий Максимович,- сказал Врубель, ударил себя по дряблой щеке и засмеялся.- Мне надоело таскать эту противную свою оболочку.
Я, конечно, плохо понимал слова Врубеля, да и не запомнил бы весь этот разговор, если бы отец не рассказывал о нем маме, а потом дяде Коле и некоторым знакомым и если бы все они не жалели Врубеля.
В Кирилловской церкви Врубель молча рассматривал собственные фрески.
Они казались вылепленными из синей, красной и желтой глины. Мне не верилось, что такие большие картины на стене мог нарисовать этот худенький человек.
— Вот это живопись! — воскликнул Врубель, когда мы вышли из церкви…»
