С Игорем Судмедэкспертом

Вела Ольга Смагаринская

 

Я выросла в небольшом провинциальном городке, окна нашей квартиры выходили  на центральную площадь, и я до сих пор помню одно из самых страшных впечатлений детства: я одна дома, и вдруг привычный шум городской жизни сменяется звуками музыки, которую я уже знаю и ни с чем не перепутаю: играют похоронный марш. По традиции, по главной улице города проходили почти все похоронные процессии. Останавливались звон трамваев и скрежет машин, не слышны были голоса прохожих, миром на это время владела страшная царица по имени Смерть. Передо мной медленно шли люди в  траурных одеждах, с печальными лицами, торжественно и жутко проплывал на плечах сильных мужчин красный гроб. Процессия двигалась на городское кладбище.

Как и любой среднестатистический человек, я боюсь мертвецов и предпочитаю не думать обо всем, что касается этой печальной темы.

Когда я узнала, что на Фейсбуке есть некий Игорь, работник морга и специалист в области судмедэкспертизы, чьими регулярными пятничными “байками из антисептического склепа” зачитываются многие подписчики, мне стало любопытно поговорить с “посланником из царства мертвых”. Он, действительно, на ты со Смертью, и ежедневно проводит рабочее время там, куда все мы когда-то попадём в первый и последний раз. А ещё он парфманьяк, художник и большой любитель искусства. Как это все в нем сочетается, почему он не боится мертвецов, с чем ассоциируется у него аромат смерти, о Боге, вере, науке и многом другом мы и поговорили за чашечкой кофе.

 

“Разочарование в людях – самое страшное в моей профессии” – специалист судмедэкспертизы

– Игорь, я знаю, что твоя мама много лет работала патологоанатомом. Наверное, это каким-то образом повлияло на выбор твоей профессии.

– В раннем детстве я жил в Самаре, а когда мне было тринадцать лет, мы переехали в Америку. Мама работала в России патологоанатомом и преподавателем паталогической анатомии в государственном медицинском училище. Я часто бывал у нее на работе, мои самые яркие детские воспоминания связаны с обстановкой патологоанатомических отделений. Когда все другие дети читали приключенческую литературу, я с интересом листал медицинские энциклопедии и учебники по анатомии, разглядывал заспиртованные органы в шкафах, что стояли у них в коридорах.

Мой папа был музыкантом в одном известном советском ансамбле. Но я всю жизнь зарекался быть кем-то, похожим на своих родителей. Я всегда хотел заниматься чем-то, связанным с косметической химией, парфюмерией, и закончил биохимический факультет в университете Бостона, а позже бизнес школу. Попасть в парфюмерный бизнес не так-то легко без нужных связей, и я после университета стал работать в компании, занимающейся онкологическими  исследованиями.

Со временем я решил переехать в Нью-Йорк и там попытать счастья в косметической индустрии, но… подписал договор на должность менеджера морга и специалиста в области судмэдэкспертизы буквально за неделю до того, как меня пригласили на работу моей мечты в одну парфюмерную компанию. Было уже поздно разрывать контракт, я потом кусал локти, но так вот два года назад оказался в этом необычном месте. В двух моргах я руковожу всем операционным процессом, от вскрытий до составления бюджета, делаю различные лабораторные исследования и также занимаюсь судебной медициной.

– Почему же ты все-таки согласился на эту работу, чем она тебя привлекла?

– Она очень интересная. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Во-первых, как говорится, “мертвые не потеют и не жалуются”, вот врачом я бы не смог работать, я даже поступил в медицинскую  школу, но вовремя решил туда не идти, я бы не смог работать с живыми и больными людьми. Это не мое, я интроверт, и просто по характеру мне это не подходит. Плюс я всегда вращался в лабораториях с людьми, которые занимаются  наукой на высоком уровне. Мне нравится закулисье медицины, ее научная сторона, нравится работать в команде профессионалов. Я немало времени провожу с бумагами, занимаюсь статистикой, бюджетом, на месте не сижу. Мотаюсь из морга в морг, из одной лаборатории в другую, из офиса на совещания, конференции, даже на “трупные фермы”. Это такой полигон, где будущие судмэдэксперты и судебные антропологи изучают разные типы разложений. И на мертвых животных, и на людях, которые завещали свои тела науке.

Поскольку морг находится при госпитале, когда есть свободное время, я часто хожу в отделение неотложной помощи, сижу, смотрю, с какими диагнозами привозят пациентов. Очень часто туда поступают люди с необычными несчастными случаями.  Моя мама всегда говорит, что 49 процентов всех таких происшествий начинаются с фразы: “смотри, как я умею”, а оставшаяся часть со слов: “гляди, как надо делать”. Я с ней совершенно согласен: человеческая глупость  просто безгранична.

– Чувствуешь ли ты, что эта работа повлияла на твою личность?  Что бы ты назвал самым страшным в этой профессии?

-Я стал более спокойным. Не потому, что эта работа неторопливая, но она структурированная, такая работа успокаивает, она очень аналитическая.

Страшное в ней – это злость и человеческая глупость, которые приводит к очень печальным последствиям. Особенно тяжело, когда в госпиталь привозят детей, и при исследованиях оказывается, что ребенка пытали, насиловали, причем систематически.

Мы же не роботы, я после таких случаев ухожу на улицу посидеть минут двадцать, мозги проветрить. Это, конечно, нелицеприятная работа, не офисно-гламурная. Мы видим изнанку человеческого общества.

Самый большой отпечаток, который она накладывает – это разочарование в людях. Зная теперь, на что способен человек, подозрительно относишься к окружающим, потому что чужая душа — потемки, что у кого в голове, неизвестно. На такой вот лад, увы, настраивает эта работа.

 

– Когда и почему ты начал писать свои байки и выкладывать их в фейсбуке? И почему, по-твоему, люди проявляют к ним такой большой интерес?

– Я пишу о забавных и страшных случаях из своей практики, и меня поразило, насколько эта, в общем-то, “чернуха” интересна людям. Люди не сталкиваются со всем этим ежедневно. Все, конечно, знают, что смерть всегда где-то рядом, и морги есть в каждом городе, но все, что связано со смертью, одновременно и необычно, и обыденно, интересно и страшно. Всегда любопытно то, чего ты не знаешь.

Вообще, я никогда раньше не отличался талантом сочинителя. Я просто пытаюсь в обыденных ситуациях найти юмор, эти байки для меня как отдушина.  Наверное, сказались мои одесские корни, бабушка по маминой линии была оттуда, мне часто говорят, что у меня хорошее чувство юмора,  я-то себя со стороны не слышу,  я пишу как говорю, не строю из себя Достоевского.

– В твоей работе много печальных и смешных случаев. Находишь ли ты в ней определенный позитив?

– Думаю, в любой профессии его можно найти. Кто-то делает татуировки и думает, что несет в мир красоту, кто- то занимается  финансами и считает, что его работа очень важна. Да, больница – это громаднейший конвейер, но врачи лечат, приносят пользу, ставят диагнозы, а в нашем случае, в судебной медицине, мы помогаем найти и наказать людей, которые совершают преступления. Любое преступление должно быть наказано.

– В твоей работе бывают курьезные случаи?

– У нас таких много. Меня всегда удивляют религиозные люди, я вообще не понимаю, как можно слепо во что-то верить. Допускаю, что для кого-то религия – это ментальный якорь, надежда, отдушина, но меня приводит в негодование, когда религия начинает вмешиваться в другие сферы жизни, угрожая жизни и здоровью.

А именно это часто случается в нашей сфере на почве религиозных заморочек, причем в независимости от конфессий: евреев, мусульман, христиан. Тех нельзя вскрывать, этим нельзя удалять, другим кровь нельзя проливать. Иногда доходит до смешного: “А у вас кошерный скальпель?”, –  спрашивают. Однажды китайцы пытались своровать плаценту, чтобы съесть ее.

Самые проблемные случаи зачастую связаны именно с религией. Однажды в госпиталь привезли юную девушку, которая уже находилась на последней стадии родов, но даже не догадывалась об этом, потому что пастор ее конфессии объяснил ее молодому человеку, что, занимаясь сексом стоя, забеременеть она не может.

Бывают страшные случаи, когда под видом религиозного запрета родственники не разрешают осматривать ребенка, живого или уже мертвого, и потом оказывается, что дитя подвергалось насилию, а смерть наступила от внутреннего кровотечения.

 

-За годы твоей работы, уверена, было немало страшных случаев, но, наверное, были и смешные. Расскажи о самом страшном и самом смешном.

– Скучно у нас не бывает. А самым страшным был случай, когда пара бомжей привезли нам два мешка с “человеческим фаршем”, которые они нашли на большой помойке. Как выяснилось позже, после убийства человека заткнули в шредер для деревьев, и труп просто превратился в фарш. Нам надо было восстановить скелет, опознать личность убитого, и помочь тем самым выйти на след убийцы. Мои техники почти три недели этим занимались, отделяли кусочки костей от мяса, затем склеили это все как паззл, в конечном счете, следствию удалось установить личность убийцы и его жертвы.

Самый необычный и шокирующий случай, можно сказать и смешной, но постфактум, – это “воскресение из мертвых”. Такое в морге нечасто случается.

Однажды, в буквальном смысле, среди мертвой тишины нашего подземного склепа, раздался кашель, исходивший от одного из трупов. Надо ли рассказывать, как все мы перепугались, и некоторые реально наложили в штаны, а самый крупный техник с визгом, как школьница, пулей вылетел из дверей морга? Оказалось, что у мужчины наступила клиническая смерть, но все, включая его жену и врачей, были уверены, что он мертв. А он возьми и очнись у нас на столе!

Смешным бывает результат человеческой глупости. Частенько по пятницам, когда людям, видимо, скучно и хочется развлечься, с ними случаются занятные происшествия. А именно, есть немало любителей проверить, какие  нетрадиционные предметы способны пролезть в их задний проход. В дело, вы не поверите, идут, и бутылки из под шампанского, и робот из Toy Story, который вдобавок шевелит ручками, и жидкость для чистки стекол. Была одна эксцентричная дама, которая умудрилась намотать на свою руку питона и не могла потом от него избавиться, мы вызывали из зоопарка специалиста, который сделал укол змее, чтоб та уснула.

– В своих заметках о работе морга ты нередко пишешь о самоубийствах и рассказываешь о том, что в праздничные дни зачастую увеличивается число людей, пытающихся свести счеты с жизнью.

-В День Благодарения, рождественские и новогодние дни, на День святого Валентина, в общем, во все семейные и романтические даты календаря, действительно, чаще всего происходят самоубийства. В это время у многих обостряется чувство одиночества, никчемности, неприкаянности, они видят счастливые пары или семьи и не знают, куда деваться от безысходности.

Могу мрачно пошутить, сказав, что во многих случаях попытки самоубийства не заканчиваются удачно, потому что люди попросту не знают, как это правильно делать.

*

Я, конечно, ликбез на эту тему проводить не буду, но к нам часто поступают жертвы неудавшихся самоубийств, которые остаются на всю жизнь калеками. Я, конечно, понимаю, что это лишь мое эмоциональное побуждение, но я  бы очень хотел приводить потенциальных самоубийц в морг, чтобы они видели, как выглядит смерть, и что ничего романтичного в ней нет.

-Что для тебя значит смерть? Может ли человек науки верить в Бога?

-Часто смерть объясняют, как процесс, при котором душа покидает физическое тело и уходит в мир иной. Одно время я увлекался всевозможными учениями про жизнь после смерти, реинкарнацию, но когда стал свидетелем смерти своих родных, понял, что ничего этого нет. Что после смерти просто остается место, где похоронили останки.

Как человек науки, я, по определению, не могу верить в Бога, в то, что я не могу измерить, потрогать, объяснить. Как могли люди, которые не знали, куда ночью девается солнце, знать что-то о происхождении Вселенной или о Боге? По мне Библия – это просто мифология, наряду с легендами и мифами Древней Греции, например. Это был первый и необходимый свод законов и попытка объяснить какие-то естественные процессы, которые невозможно было объяснить, не располагая научными знаниями.

Есть медицинское объяснение смерти – это полная остановка биологических и физиологических процессов жизнедеятельности организма. После смерти я вижу оболочку, которое свое отжила, каркас, который позже становится природным удобрением. Это было до нас и будет после, у каждого есть свой жизненный цикл.

Я считаю, что человек остается в мыслях и памяти других, в своих делах – это и есть та самая реинкарнация, жизнь после смерти – в это я верю.

В один день даже кости стираются в пыль, ничего не остается, человек становится площадкой для новой жизни. Я завещаю свое тело после смерти науке. Чаще всего так делают онкобольные, может, к ним уже приходит другое осознание бытия, и, конечно, некоторые врачи и  другие представители медицины.

В диалогах со знакомыми я часто слышу фразу, что смерть – это наказание. По-моему, смерть – отчасти освобождение от бремени бытия. Каждому дано ровно столько, сколько тот может вынести. Интересно, что некоторые умирают долго в адских муках, извиваясь от боли. А кому-то дарована легкая смерть. Объяснить это я не в состоянии.

– Кто для тебя мертвецы в морге, просто рутинная работа, или ты испытываешь по отношению к ним чувство жалости?

– Жалость, конечно, испытываю – к детям или тем, кто ушел слишком рано. Один судебный антрополог мне как-то сказала: “Тебе надо научиться отстраняться от этих людей ментально, иначе ты не сможешь работать”.

Это, может, звучит ужасно, но для нас мертвецы – это “кейсы” (случаи) , каждый человек -это “кейс”. Иначе можно рехнуться. Конечно, ухожу с работы с тяжелым ощущением, когда знаю, что кто-то не своей смертью умер, всегда думаю, почему это случилось, что надо было такого сделать, чтобы это заслужить. Особенно если умерший нарвался на маньяка или идиота.

– Мне кажется, такая работа располагает к тому, чтобы стать философом.

– Это, конечно, громко сказано, но все больше и больше начинаешь понимать, что надо наслаждаться жизнью и ценить то, что у тебя есть. Просто то, что ты живой, у тебя работают ноги-руки, есть живые родители, люди, которые тебя любят и поддержат, друзья, музыка, искусство, есть возможность этим наслаждаться каждый день. Раньше я жил ожиданиями событий, но наступает этот долгожданный момент, и начинаются новые проблемы, и очередные ожидания. Так в них и пробегает жизнь. А теперь я пытаюсь получать больше удовольстсвия от обыденных вещей, от хорошей погоды, от кофе, песни, от приятного общества. Я пишу картины, увлекаюсь парфюмерией. Вообще, мир я воспринимаю не столько визуально, сколько через запахи.

– Откуда это в тебе, как ты стал “парфманьяком”?

-Это увлечение связано с детскими воспоминаниями. Помните, в условиях дефицита советских времен, наши мамы могли растянуть до бесконечности свои драгоценные флаконы с парфюмом. Помню,  папа привез маме Magie Noire от Ланком. Мама по капелюшечке по большим торжествам,  наносила на себя этот парфюм, и этот запах у меня всегда ассоциировался с праздниками, нарядной красивой мамой,  и все другие воспоминания детства и юности я тоже запомнил как картинки, связанные с каким-то ароматом. Например, декабрь в Париже 2006 года отложился в памяти как сочетание запаха мокрого  асфальта и Шанель 22, потому что я был там с тетей, которая на тот момент ими пользовалась.

– В чем проявляется это твое увлечение?

– Поскольку у меня химическое образование и диплом бизнес школы, я мечтал заниматься менеджментом в парфюмерной фирме. Я могу и формулы читать, и финансы рассчитывать, и маркетингом заниматься – есть опыт всего этого,  но, увы, пока не случилось.

Я начал писать рецензии про парфюмы, кто-то их заметил, и потом несколько маленьких независимых брендов стали присылать мне свои образцы, чтобы получить мое мнение. Я слушал все эти ароматы, делал заметки, определял, какие ароматы коммерчески, а какие нет, какие ноты нужно добавить, а какие убрать. Неплохо уже “набил” на этом свой нос. У кого-то был интересный продукт, но не было никакой концепции. Я им придумал историю, и способ подачи бренда — очень приятно потом видеть их успех, хотя моя работа по контракту нигде не афишируется и не видна.

Я коллекционирую советскую парфюмерию и интересуюсь историей советской парфюмерии. Довольно часто пишу об этом для парфюмерных блогов. Сейчас тоже на очереди есть один очень интересный проект: просили написать заметки о моих различных опытах, связанных с ароматами, в том числе, про запахи в морге и запахи лаборатории.

– Неужели старые советские парфюмы до сих пор не утратили ароматы?

– Они еще как пахнут! Конечно, зависит от того, как их хранили. Тогда же синтетики не было, духи производили только из натуральных компонентов. Сейчас многие из них уже нелегально использовать.

-Если бы тебя попросили создать аромат смерти, какие бы ноты в нем были?

*

-На эту готическую тему, кстати, есть довольно много ароматов. У Demeter , например, существует “Запах похоронного бюро”, у Amouage есть аромат увядших роз с пылью, у Анны Зворыкиной, независимого российского парфюмера, существует несколько ароматов на тему смерти. Для меня же он чем-то напоминал запах Black Orchid от Том Форда . Это довольно готический аромат, настраивающий на  определенные мысли, я бы сделал его еще тяжелее, приторно-слаще, роскошнее. Вельветовые шторы и черный сатин – такой он рождает образ. Мой самый любимый цветок – тубероза, он пахнет очень необычно. В нем одновременно сочетаются сладкие и горькие ноты, как и в смерти. Ведь умирать страшно, но, с другой стороны, это как освобождение от оков, у смерти два лика, как и у этого цветка.

-У любого специалиста и профессионала можно спросить какие-то полезные советы. Какие можешь дать ты?

-Задумывайтесь о своих поступках, пытайтесь просчитать свои действия, ведь они повлияют на вашу жизнь и на жизнь окружающих.

Самый большой урок, который я извлек, заключается в том, что человеку надо найти себя, а не свою половинку, которая бывает у задницы или у таблетки, делать то, что приносит удовольствие, получать наслаждение от простых повседневных вещей. Праздник вам никто не устроит, кроме вас самих, у вас должны быть маленькие якоря, которые выводят вас из рутины и депрессии, и цепляют за жизнь.  Человек должен быть занят, безделье и лень – это ужасные пороки, от них в головах возникают порочные и глупые мысли.