Интервью c Валентином Сильвестровым
специально для Elegant New York
вела Ирина Плехова, Киев, 2015
Валентин Сильвестров: воспоминание о первой поездке в США, о беженцах-классиках из России, о музыке и поэзии, о музыкантах и слушателях.
29 октября в Украинском институте Америки, в Нью-Йорке на Пятой авеню, выдающийся украинский композитор Валентин Сильвестров представит американским слушателям программу «Музыка поэзии». Организатором от украинской стороны выступил киевский Дом образования и культуры «Мастер Класс», который вот уже несколько лет активно сотрудничает с композитором. Именно в Доме МК состоялись презентация программы «Музыка поэзии», мировая премьера произведений для хора «Майдан», написанная В. Сильвестровым во время Революции Достоинства в 2014 году. В этом году концерт «Музыка поэзии» был представлен во Франции и, конечно, поездка в США – очень важное событие для всех участников проекта. Ведь первая заграничная поездка Валентина Васильевича пролегла за океан – в нью-йоркский Линкольн-центр.
Подробную информацию о концерте смотрите здесь.
– Валентин Васильевич, вы уже имели возможность посещать США. Какие Ваши воспоминания об этой поездке?
– На самом деле, в США я был всего лишь один раз. Более того, это была моя первая в жизни заграничная поездка – и сразу в Америку. Произошла она в 1987 году: тогда только-только заговорили о перестройке, об изменении отношения к свободному миру. И все же, всем, кто хотел посетить США, приходилось ехать через Москву. Собеседование устраивали через Союз композиторов СССР в КГБ – где-то возле номерного невзрачного, на первый взгляд, особняка, где Александр Пушкин венчался с Натальей Гончаровой.
Так что это была не только моя первая поездка за границу, но первое и единственное мое общение с работниками КГБ. Конечно, оно запомнилось. Человек, который проводил собеседование (со шрамом через все лицо, как от удара сабли), долго меня расспрашивал, какую музыку я пишу. Мой ответ, о том, что это не только симфонии, но и песни, пришлось долго объяснять. Ведь для него песни – это лишь эстрада. Я же вспомнил песенное наследие Шуберта, Глинки, Мусоргского, чтобы ему было легче понять, о чем я говорю. После он уверил: «Ничего не бойтесь. «Они» о нас знают больше, чем вы об этом думаете». Я решил не уточнять, что не думаю об «этом» и о «них». Так что разговор показался мне каким-то двусмысленным.
Вот я и полетел. В США меня должен был встретить американско-украинский дирижер Вирко Балей, но он просто не успел в аэропорт. И меня на несколько дней приютила еврейская семья из Санкт-Петербурга, которая летела к родственникам в США. Я им помог с подарками, ведь можно было провезти только какое-то определенное количество подарков, а так как я налегке, решил помочь. Они и забрали меня из аэропорта, поселили у себя, а уже дальше я смог созвониться с Вирко.
Один концерт моей авторской музыки прошел в одном из главных залов США –Линкольн-центре. Второй концерт стал фактически первой презентацией Exegi monumentum – симфонии для баритона и оркестра на стихи А. Пушкина. И меня лично приятно удивило, что на всех афишах в США было обозначено, что я – украинский композитор. Правда, афиши с симфонией меня даже немного рассмешили. Ведь на них было написано что-то вроде – Сильвестров a la Шуберт.
– Часто можно услышать, что музыка (особенно классическая) является главным послом страны. Вы ощущаете своеобразную «дипломатическую» ответственность, когда Ваши произведения играют за границей?
– Честно говоря, моя творческая жизнь далека от «официоза». Я никогда не стремился к тому, чтобы моя музыка звучала во время официальных Дней культуры Украины – в Азербайджане или Германии, Британии или Грузии. Нет, я просто пишу свою музыку, рад, когда ее исполняют не только в Украине. Конечно, приятно, когда иностранный слушатель после концерта сам делает выводы, о том, что Украина богата культурой. Другое дело, нынешняя ситуация. Я понимаю, что сейчас концерты украинских композиторов – это часть дипломатии, нам приходится говорить через музыку о своей стране. При этом, я хочу, чтобы эта дипломатия была скромной.
В связи с агрессией России, в последних моих концертах не только на Родине, но и за границей часто звучат произведения, связанные с русской культурой. Лично я этим хочу сказать, что ныне в Украине есть не только беженцы из Донбасса, Луганска, Крыма, но и беженцы из России. Кто они? Конечно, великие писатели и поэты: Пушкин, Лермонтов, Ахматова, Пастернак, Мандельштам. Все они не смогли бы жить во лжи, которая сейчас овладела их страной. Поэтому мы в Украине временно их приютили, как делали это и раньше.
И еще, все эти разговоры о притеснении русского языка и культуры в Украине – откровенная ложь. Я сам окончил в Киеве украинскую школу, но с ребятами во время футбола общался на русском. Притеснение русской культуры сейчас происходит не в Украине, а в самой России.
– Программа «Музыка поэзии», которая будет представлена в США, – это вокальные произведения на стихотворения украинских, британских, австрийских, русских классиков. Но если говорить о Вашем творчестве в целом, то связь с поэзией ощущается во всем. Как появилась Ваша влюбленность к слову?
– Знаете, каждый человек имеет свои творческие влюбленности – театр, живопись, поэзия. Я не являюсь театральным человеком, люблю живопись и даже когда-то пытался поступать в Академию искусств, но, к счастью, не прошел по конкурсу (смеется – ред.). А вот к слову у меня с детства было особое отношение.
Очень долгое время я вообще не прикасался к вокальной музыке, потому что так трепетно относился к поэзии, и мне казалось, что совмещать музыку и поэзию для меня просто невозможно. Я не могу назвать точное время, когда хлынуло это ощущение, что теперь в моем творчестве наконец-то соединились эти две стихии. Но знаю точно, что каждое такое стихотворение я очень хорошо знаю, оно является особой частью моей жизни. У меня не бывает таких ситуаций, когда я просто беру томик поэзии и решаю выбрать какое-то из стихотворений для своей музыки.
Я обнаружил, что поэзия и музыка сочетаются очень странным образом: у них необязательный договор, должна произойти мгновенная встреча, чтобы никто никого не подавлял своим авторитетом. Не должна поэзия подавлять музыку или музыка комментировать, заглушать слово. Настоящий симбиоз музыки и поэзии рождается внезапно и без намеренья. Вокальные циклы также должны внезапно объединяться, ты никогда не сможешь предугадать, какие из сочинений станут циклом. Иначе, ты станешь создателем тюремного строя для музыки и поэзии и, как тюремный надзиратель, будешь выводить на прогулку и стихотворения, и музыку.
В свое время я отрыл для себя очень простую, но абсолютную истину. Музыка говорит словами. Вспомните, в теории музыки используются понятия из теории версификации: фраза, мотив… Вся классическая музыка, даже инструментальная, и прямо, и опосредованно была связана со словом. Обратите внимание, даже при описании музыкального мотива мы используем слово: «татарара – тарарара –рататата». Поэтому поэтическое слово ненасильственным образом может легко лечь в музыкальную структуру, найти себе комфортное место в музыке – главное, чтобы не было вытеснений музыкальных слов поэтическими или наоборот.
Кстати, не прошло и месяца, как украинское издательство «Дух и Литера» презентовало 5 дисков цикла циклов «Багатели». Это короткие сочинения, которые я определил, как музыкальные стихотворения без слов. Помните, у Феликса Мендельсона был известный цикл фортепианных пьес «Песни без слов» («Lieder ohne Worte»). По стилистики, конечно, они отличны от моих багателей. Но сама связь поэзии и музыки – это явная европейская традиция, которую можно проследить и в прошлом, и в настоящем.
– Валентин Васильевич, в Ваших вокальных произведениях присутствует и герметическая поэзия. К примеру, стихотворения Пауля Целана. Сложно ли находить для них музыкальную форму?
– Еще до знакомства с творчеством Пауля Целана я лично дружил с абсолютно гениальным современным поэтом-авангардистом Геннадием Айги. Он был очень связан с Киевом, вхож в круг моих друзей-художников, таких как: Валерий Ламах и Григорий Гавриленко. Тогда я впервые попробовал связать свою музыку с герметической поэзией, написав «Лесную музыку» на стихи Г. Айги для сопрано, валторны и фортепиано, памяти художника Валерия Ламаха.
Так вот, герметизм в поэзии – странная вещь, для которой нужно найти ключ. Ничего не понимая, на первый взгляд, на самом деле ты начинаешь понимать смыслы герметической поэзии. Это не стихи о чем-то, это страна, образованная из слов. Когда ты в нее попадаешь, то появляется ощущение, что не нужно ее разгадывать, как ребус, просто нужно в ней жить и наслаждаться ею. Так было и со стихотворениями П. Целана, в частности его произведение «В пустыне». Не зная, какую местность описывает поэт, читая стихотворение, я уловил тревогу и трагедию земли. Но об этом не было сказано прямо. И что интересно, часто герметическая поэзия для меня открывается тогда, когда я ее пою. Да, это особая тема.
– А как начинается Ваш музыкальный диалог с малоизвестными поэтами-современниками?
– Бывают, конечно, очень оригинальные истории, как в случае с поэзией современной черновицкой поэтессы Тамары Севернюк. Первое ее произведение, на которое я наткнулся, – это «Bésame, bésame mucho». И сразу же вспомнил историю, связанную со мной и Арво Пяртом.
Лет 15 назад в Москве Гидон Кремер и его камерный оркестр «Kremerata Baltica» играли концерт, который состоял из нашей музыки. После концерта вдохновленные, исполненные высоких чувств, мы пошли в ресторан. Как всегда, там были музыканты – человек пять. Мы сели за стол и они завели песню «Bésame, bésame mucho». Это было очень смешно, ведь только что закончился концерт серьезной музыки, два таких «мощных» композитора… – и слушают «Bésame, bésame mucho». Я тогда спросил у Арво: «Не хотел ли ты быть автором этой трогательной песни, которую постоянно исполняют и узнают даже не зная испанского?». Он как-то с горестью на меня посмотрел и произнес: «Да, очень бы хотел». Так вот, через 15 лет я все же стал автором песни «Bésame, bésame mucho», благодаря стихотворению Тамары Севернюк из Черновцов (смеется – ред.). И получилось интересно, на мой взгляд.
А вообще, вопрос выбора поэзии всегда связан с сиюминутной встречей. Я не сажусь за книгу и специально ищу стихотворение. Кстати, я всем говорю, что как композитор, я беглый каторжник. Я не привязан к камню или тачке, я должен сразу ухватиться за материал и писать, то есть убежать. И еще, лично для меня такой жанр как песня должен получиться сразу. Это можно сравнить с рыбалкой: кинул поэзию в воду музыки и достал рыбу – песню – целиком. Невозможно доставать ее по частям. Ничего не выйдет.
– Большинство Ваших произведений – это посвящения: современникам, коллегам, друзьям, известным композиторам прошлого. С чем связана это потребность дарить им свою музыку?
– Бывают конкретные посвящения, которые возникают во время работы. Так, к примеру, я посвящал свою симфонию Роману Кофману, который ее исполнял. Но скромные формы и их посвящения связаны с таким понятием как «надписи». Это как жанр в поэзии эпиграммы, надписи. Я использую их в своей музыке, как своеобразное подтверждение того, чем занимался в этом мире, с кем был близок, что меня волновало и чем жил. У Григория Хорошилова есть прекрасное стихотворение об этом:
Я здесь как-то жил,
Я здесь что-то делал,
Я вас всех любил,
Я во всех вас верил.
Вот это ощущение сопричастия со временем и людьми, на мой взгляд, очень связано с музыкой и поэзией.
– Валентин Васильевич, если говорить о слушателях, каким является идеальный слушатель для Вас?
– Идеальный слушатель – тот, у кого есть потребность не только раз услышать какое-то произведение, но и впустить его в себя, прожить вместе с композитором, художником, поэтом его произведение. Я не хочу всенародной любви, потому что всенародная любовь плохо заканчивается. Но если человек среди моих произведений найдет хотя бы одно, которое ему поможет в жизни найти гармонию, я буду безумно рад.
– И последний вопрос: общение с музыкантами, которые исполняют Вашу музыку – насколько это важный аспект для Вас как автора?
– Знаете, к моему счастью, образовался круг тех музыкантов, которые прислушиваются не только к моему мнению, но и к моим идеям. Да, это важно. Сейчас практически не возникают ситуации непонимания между исполнителями и мной – композитором. Например, я очень рад сотрудничать с вокалисткой Инной Галатенко и пианистом Олегом Безбородько, которые так трепетно относятся к проекту «Музыка поэзии» и представят его в США. При этом, я всегда открыт к общению с новыми музыкантами. Бывает, что после концерта я просто отдаю свои ноты неизвестным мне музыкантам. Да, я никогда не знаю, как сложится их личное исполнительское знакомство с моей музыкой, но я очень рад, когда круг моих исполнителей растет.
А недавно в Интернете я увидел исполнение моих багателей на баяне. И как-то американские молодые рок-музыканты на электрогитарах сыграли несколько произведений из «Тихих песен». Они поразили меня своим нежным отношением к музыке, ведь видно, что их стихия – это хард-рок, но «Тихие песни» в их исполнении получились очень качественными. А мои друзья, увидев это видео, сказали, что именно так музыка и получает свою особую жизнь. И я с ними согласен.
