Осень в Нью-Йорке так же очаровательна, как и известная американская песня Билли Холидей с таким названием. И в особенности, наверное –именно эта осень и именно этот октябрь с таким нежданно затянувшимся «бабьим», или, вернее сказать, «индейским летом». Конечно же, наслаждение от  «пышного природы увяданья» в нашем огромном, любимом городе, нам, таким пытливым, любознательным и везде успевающим, трудно представить без концертов, картинных галерей, опер, балетов, кинофестивалей… Да что там говорить: только поспевай!

Марина Цветаева

Хочу рассказать только об одном очень значительном, и не только на мой взгляд, а, возможно, и для всего Нью- Йорка, событии: 8 октября исполнилось 125 лет со дня рождения Марины Цветаевой.

Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я — поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
— Нечитанным стихам! —

Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.

Высеченные в камне на одном из зданий в нидерландском городе Лейден эти стихи подтверждают гениальное пророчество Цветаевой.

Интерес, который вызывает творчесто этого выдающегося русского поэта, год от года растет.  И переполненный зал National Opera Center в Нью-Йорке был тому свидетельством. Со сцены звучали стихи и проза Цветаевой на русском и английском языках, что вызвало горячий отклик и обсуждение в кулуарах. Ведь русско- говорящей, равно как и англо-говорящей аудитории  было интересно сравнить звучание стихов и оценить качество перевода (это касается русских ). Для мноих же американцев стихи Цетаевой  были открытием, а судьба этой романтической, загадочной и столь трагически ушедшей из жизни жещины – потрясением.

Di Zhu, Nina Nesterenko, Olga Slavnina

На взгляд автора программы, президента клуба «Вечера на Гудзоне» Ольги Славниной, портрет Марины Цветаевой был бы неполным без звучавшей на вечере музыки, поскольку «она любила музыку и умела ворожить словами, как слагатели древних заговоров» – так писал о Марине Илья Эренбург. Околдованный ее поэзией Андрей Белый восклицал: « А вы, вы — птица! Вы поете! Вы во мне каждой строкой поете, я пою вас дальше, вы во мне поетесь дальше, я вас остановить в себе не мог!”

Музыкальность Цветаевой была предначертана ей еще до рождения: мать -профессиональная пианистка Мария Мейн, влюблённая в музыку, свою одержимость ею мечтала передать обеим дочерям. «Когда вместо желанного, предрешенного,  почти приказанного сына Александра родилась только всего я…»- пишет Марина, «мать, самолюбиво проглотив вздох, сказала: «По крайней мере, будет музыкантша…».

Inna Yesilevskaya

А вот еще строки из эссе «Мать и музыка»: «Клавиши я – любила: за черноту и белизну (чуть желтизну!), за черноту, такую явно, – за белизну (чуть желтизну!), такую тайно-грустную, за то, что одни широкие, а другие узкие (обиженные!), за то, что по ним, не сдвигаясь с места, можно, как по лестнице, что эта лестница – из-под рук! – и что от этой лестницы сразу ледяные ручьи – ледяные лестницы ручьёв вдоль спины – и жар в глазах…» «И за то, что белые, при нажиме, явно весёлые, а чёрные – сразу грустные, верно – грустные, настолько верно, что, если нажму – точно на глаза себе нажму, сразу выжму из глаз – слёзы».

Какой-нибудь предок мой был — скрипач,
Наездник и вор при этом.
Не потому ли мой нрав бродяч
И волосы пахнут ветром?

И было всё ему нипочем, –
Как снег прошлогодний — летом!
Таким мой предок был скрипачем
Я стала — таким поэтом.

Замечать необыкновенное в обычном – таков был удивительный дар Цветаевой: гаммы, педали, клавиши –для любого музыканта такие каждодневные и обыденные,- у поэта вызывают яркие образные аналогии. «Бемоль» для неё это «такое лиловое и прохладное и немножко гранёное… И «диез», такое прямое и резкое, как мой собственный нос в зеркале.»

«Хроматика,— есть целый душевный строй, и этот строй мой».

Кстати, о хроматике в любовной лирике Цветаевой говорил и поэт Павел Антокольский: «Любовь счастливая и несчастная, разделенная и отвергнутая, мимолетная и пожизненная, целомудренная и страстная, разлука, ревность, отчаяние, надежда — вся хроматическая гамма любовных взаимоотношений присутствует в ее поэзии…».

«О Серёже думаю всечасно,- пишет Марина о муже Сергее Эфроне,-любила многих, никого не любила». А это-  из письма Эфрона Максу Волошину.

«Марина — человек страстей. Отдаваться с головой своему урагану для нее стало необходимостью, воздухом ее жизни. Все строится на самообмане. Человек выдумывается, и ураган начался. Сегодня – отчаяние, завтра – восторг, любовь, отдавание себя с головой, и через день снова отчаяние…

Громадная печь, для которой необходимы дрова…»

За роялем Наталья Медведовская и поёт Зоя Грамагина

Стихи Цветаевой в исполнении актрисы Инны Есилевской захватили зал: это были страстные поэтические монологи женщины в преддверии любви, в пылу любови, или в горьком разочаровании. Есилевская, кстати, и открыла вечер столь знакомой всем русским песней «Мне нравится, что вы больны не мной…». Вдохновенно и романтично читала стихи американская актриса Ди Жу. Эта романтическая приподнятость чувствовалась и в Мазурках Скрябина, исполненных пианисткой Натальей Медведовской. Не случайно в программу были включены Пьесы- фантазии Роберта Шумана. Имя этого композитора ассоциировалось у Цветаевой с «шумом потоков», а в его трагической судьбе она провидчески угадывает собственный конец. Об этом свидетельствуют строки из  письма Марины к Вере Набоковой: «…я кончу как Шуман, который вдруг стал слышать ( день и ночь) в голове, под черепом- трубы… но потом ему стали являться ангелы (слуховые)- и он забыл, что у него жена- Клара, и шестеро детей, вообще- все- забыл, и стал играть на рояле- вещи явно- младенческие, если бы не были – сумасшедшие. И бросился в Рейн ( к сожалению – вытащили). И умер как большая отслужившая вещь.» (Орфография и пунктуация М.Ц.)

Ди Жу

Пьесы – фантазии были исполнены скрипачкой Диной Нестеренко и пианисткой Натальей Медведовской, которая продемонстрировала еще одну грань своего музыкального дарования, исполнив в программе свои собственные сочинния. Триптих композитора Натальи Медведовской на стихи Марины Цветаевой вызвал горячий отклик у зрительного зала – и не только благодаря тонкой и трепетной музыкальной инерпретации сложного эмоцинального поэтического мира Цветаевой, но и  благодаря проникновенному исполнению Зои Грамагиной – обладательницы очень красивого сопрано. А ее интерпретация песни «Вы, чьи широкие шинели напоминали паруса…» многих растрогала едва ли не до слез.

 

Литературно – музыкальная композиция была представлена клубом «Вечера на Гудзоне» и Пушкинским обществом Америки. Архивные материалы Пушкинского общеста, связанные с парижским периодом жизни Цветаевой, представленные президентом общества Викторией  Курченко вместе с  Борисом Борухаевым позволили нам перенестись в то незабываемое, хотя и жестокое время.

В одной из записных книжек  Цветаевой есть размышления о взаимоотношениях автора с читателем, в которых она выражает уверенность в том, что чтение стихов – это сотрудничество, в котором читатель, как и создатель, должен прикладывать усилия. «Чтобы понимать стихи, то есть брать от них наибольшее, нужно воображение: быстрота и подвижность (гибкость ) ассоциаций». Эта редкостная гибкость была свойственна Иосифу Бродскому, находившему много близкого, созвучного ему в творчестве Цветаевой – он был из той же породы поэтов. В 1992 году на международной конференции в массачуссетском колледже Амхерст, посвященной 100-летию со дня рождения Цветаевой, Бродский назвал ее самым выдающимся поэтом ХХ века.