Виталий Орлов.

 

Еще совсем недавно имя художника Хаима Сутина было как бы в стороне от внимания любителей изобразительного искусства на Западе и вовсе неведомо в СССР, несмотря на то, что первые 20 лет своей жизни (Хаим родился в 1893 году) художник провел в Российской империи. Увидеть работы Сутина было не просто, а его имя русскоговорящей публике было неизвестно: спасибо Илье Эренбургу, он первым в СССР написал о Хаиме Сутине – художнике, великом живописце,повлиявшем на судьбы мирового искусства, но  недооцененном современниками и только в наши дни обретающем огромное внимание, достойное его таланта.

 

Поэтому выставка живописи Хаима Сутина, устроенная в Еврейском музее Нью-Йорка, привлекла большое число любителей изобразительного искусства.
Выставка называется  Flesh, что переводится с английского как «Плоть», но точнее перевести, наверное, это слово с идиша как «мясо». Выставка невелика: представлены 32 холста в жанре натюрмотра – основного для работ художника, хотя у него есть великолепные пейзажи и  портреты. Как всегда в этом музее, очень продуман аскетический дизайн выставки, точно соответствующий характеру экспозиции: расположение полотен свободное, ничего второстепенного, так что ощущается полностью трехмерность «кровоточащей»  плоти  полотен Сутина.

*

Кровь, подвешенные тельца кур и индюшек, бычьи туши, принесенные из «чрева Парижа», – явная память детства о местечковых шойхетах и впервые увиденной ритуальной гибели петуха (часто приводятся слова художника о застрявшем в тот момент в горле крике); но и косвенная: о погромах и войне, об инвалидах на парижских улицах, о смерти – насильственной, несправедливой.

Говорили, что он специально голодал перед тем, как начать работу: голод обострял восприятие. Сутин воплощал правду личных чувств с такой силой, что до сей поры потрясает людей неподдельным драматизмом.

Сутин – это гроза, стихия, ураган. Это новый тип художника, который срывает кожу с предметов, выворачивает наружу не всегда приглядное человеческое нутро.

Каждый его портрет, пейзаж, композиция, натюрморт с тушей забитого быка становился       знаком, символом, обобщенным образом природы. Красные гладиолусы захлебывались от крика, люди на его картинах корчились от внутренних противоречий, казалось, что их разрывает изнутри.

Художественный инстинкт в Сутине был настолько сильным, что рисование уводило его далеко от реальности, в мир фантазии, вымысла, горячего воображения. Когда он рисовал, рассудок как будто совсем покидал его – ничего не видел, ничего не слышал, ничего не понимал… В его картинах отражались лицо и душа художника. Они были колоритны, многозначны, предельно выразительны.

Безразличный ко всему, кроме живописи, Сутин обладал крайне индивидуальным видением мира и создал собственную технику рисунка. Он рисовал беспрерывно, стихийно, до полного изнеможения, без предварительных эскизов, используя широкие мазки и чистые трепещущие краски, не обращая никакого внимания на установившиеся каноны красоты и гармонии. Он рисовал пейзажи, беспорядочно заполненные вроде бы случайными элементами,  кровавые туши убитых животных, угрюмые лица и тела, деформированные трудной жизнью и разочарованием.

 

В  литературе это делали Достоевский и Толстой. Сутин же зачитывался Бальзаком. В чем-то Бальзак был созвучен его мироощущению, его времени, впрочем, как и нынешнему российскому – социализм строили-строили, но так и не достроили и с полного маху ввалились в капитализм с его хищными желтыми клыками…
Художественная  поэзия прозы Бальзака  была ему по душе: никаких романтических идеалов.
Бросались  в глаза отличия облика художника от других – особая напряженность, необычные манеры, нескладные движения. Его одержимость живописью была всепоглощающей, так что на второй план уходили и женщины, и алкоголь, и деньги.

*

Многие художники – выходцы  из России, уехавшие в годы революции, до нее и после, – долгое время считались на родине как бы не существующими. Их «малая родина» практически полностью совпадала с «чертой оседлости». Жили они в Париже и были отнесены к «французским художникам». Шагал, Сутин, Цадкин, Липшиц оставались за пределами внимания. Шагалу повезло больше, остальным – меньше. Если Шагал создавал свои милые сказки, то Сутин был Шекспиром в искусстве, смело прибегавшим к трагедийным краскам, заглядывающим в бездну ада.

Сутин жил в крайней бедности и выжил только благодаря помощи близких друзей, которые понимали его искусство и восхищались уникальным талантом.

*

Он родился в Смиловичах – теперь это Беларусь, а прежде была Литва. Сегодня еврейского гения  стремятся зачислить в соотечественники как белорусы, так и литовцы. До  2012 года в Белоруссии не было ни одного его холста. Картина «Большие луга в Шартре» (предположительно 1934 года) была приобретена «Белгазпромбанком»в 2012 году на аукционе Кристи за 400 тысяч долларов. В 2013 году «Белгазпромбанк» приобрел на аукционе Сотби картину Сутина «Ева» (продажная цена 1.805.000 долларов), признанную «самой дорогой картиной в Беларуси». Большую коллекцию произведений Сутина  собрал живший в Нью-Йорке знаменитый коллекционер Шмуэль Татц, который происходил из Литвы и трепетно относился к творчеству своего соотечественника…

Из-дому юный Хаим убегает учиться рисовать: сначала в Минск, потом в 1909 году – в Вильно. После трех лет в Школе изящных искусств в Вильно – Париж, круг таких же нищих художников, жизнь в Сите Фальгьер, потом в известном прибежище бездомных живописцев «Улье» – рядом с Модильяни и Цадкиным, на левом берегу Сены.

А.Модильяни. Портрет Хаима Сутина

 

Долгие  часы он проводит в Лувре. Голодает, экономит на еде, чтобы купить краски, работает раздетым, чтобы не износить и не запачкать одежды.

Было время, когда Модильяни поселил Сутина у русского скульптора Оскара Мещанинова. Тот был родом из Витебска, уехал в Париж в 1907 году.

Он обожал Пушкина и  мог читать его часами.  И Сутин тоже влюбился в Пушкина…

Резкая перемена в жизни Сутина произошла, словно в волшебной сказке, в 1922 году: приехал добрый дядя и осчастливил. С помощью Леопольда Зборовского, дилера Сутина, как и многих других молодых художников-новаторов, он в 1922 году продает американскому меценату и коллекционеру Альберту Барнсу 50  работ Сутина.

*

С  появлением денег Сутин однако переменился мало: был не очень-то опрятен, женщин сторонился из-за своей чрезвычайной застенчивости. Но друзья о нем заботились, приодели его, понемногу обучили хорошим манерам, наняли ему приличное жилье. Не переменился Сутин и в своих работах.

А  работал он без устали. Его друг Амедео Модильяни постоянно твердил ему: «Сутин, ты – гениальный художник!» И вера Сутина в себя укреплялась, помогала выносить все трудности. Он набрал ту высоту творчества, какой достигают единицы. Забрался в горние выси.

Сутин приехал в Париж из Вильнюса (Вильно) в 1912 году, но до конца своих дней оставался  почитаемым чужаком в среде окружавших его художников, имена которых сегодня навсегда признаны великими во всем мире.

*

Этот местечковый парень, которого едва научили пользоваться носовым платком и носить шелковые рубашки с запонками, понял, что все должно превосходить себя, чтобы быть собой. Он никогда не знал, что сделать, чтобы добиться успеха. Но зато знал, что живопись его – новая и необычная.

Будучи уже тяжело больным, Модильяни сказал Леопольду Зборовскому: «Не беспокойтесь, в лице Сутина я оставляю вам гения».

Когда над Парижем нависла  угроза фашистской оккупации, Хаим Сутин уехал из города и прятался, переезжая с места на место. Бежать в США, так же как и на не оккупированный юг Франции, ему не удалось. Обострившаяся язва желудка требовала немедленной операции, которую можно было сделать только в Париже, и друзья организуют его тайное возвращение и везут прямо в госпиталь. В госпитале, во время операции,  он и умер в 1943 году в возрасте 50 лет. Его похоронили на монпарнасском кладбище. За гробом шел только один человек. Но это был Пикассо…