Музыка Прекрасной эпохи

Равель и Belle Epoque – так называется предстоящий концерт музыкально-литературного клуба «Вечера на Гудзоне». Вечер будет посвящен музыканту, чье творчество не укладывается в рамки «прекрасной», однако – увы- сменившейся мировыми катаклизмами эпохи. И все же формирование личности композитора, основные тенденции его творчества проявились как раз в конце XIX – начале XX веков.
В концерте «Морис Равель и Belle Epoque» перед вам предстанет творчество композитора, отрывки из его писем и дневников.
Экспозиция, предваряющая концерт, дает представление о модных во времена «прекрасной эпохи» направлении в живописи, моде, аксессуарах.

Морис Равель

«Я создал за всю свою жизнь один шедевр: это «Болеро», но, к сожалению, в нем нет музыки». Так довольно пренебрежительно Морис Равель высказывался о принесшем ему мировую славу сочинении. Нарочито снисходительно описывает этот гений оркестровой мысли и другое свое произведение: «Нет ничего проще, чем «Рассвет» из «Дафниса и Хлои». Это попросту педаль трёх флейт и на ее гармоническом фоне развивается довольно примитивная мелодия…».
Об элегантности и дендизме Равеля ходили толки. Франсис Пуленк вспоминал эпизод, когда после одного из успешных концертов в ответ на поздравление друзей: «Браво, Равель, это прекрасно!», он сказал: «А вы не заметили, что я сегодня ввел в моду фрак василькового цвета?».
Всегда изысканно одетый, впечатлявший окружающих своими аристократическими манерами, рафинированный парижский денди, Равель казалось, следовал правилам поведения, сформулированным еще в 19 веке, английскими денди: «удивлять, не удивляясь» и « удаляться, как только достигнуто впечатление». Но, совершенно очевидно, что творчество Равеля и его интересы были созвучны «прекрасной эпохе». «Вelle epoque»- определение, возникшее уже после I Мировой войны и несшее в себе ностальгию по мирным предвоенным годам, когда бурно развивалась экономика Европы и Англии, технический погресс и научные открытия поражали воображение, новые течения в искусстве и их дерзкие решения порой шокировали публику…
Жажда новизны была свойственна и Равелю, но, впитывая новые веяния, он всегда опирался на искусство старых мастеров и на традиционные жанры. Так, одним из первых опубликованных произведений Равеля был «Старинный менуэт».
Творчество Равеля нашло раннее признание у публики и критиков, которые, впрочем, называли его продолжателем Клода Дебюсси. Влияние великого импрессиониста, было, конечно, бесспорно, но композитор своей прекрасной музыкой доказал свою творческую уникальность.

Одним из популярнейших произведений французской музыки того времени стали «Благородные и сентиментальные вальсы», сочиненные для фортепиано в 1911 году и чуть позже оркестрованные для балета «Аделаида или язык цветов». Сочетание изысканности и неожиданности гармоний и столь популярный, казалось, уже изживший себя вальсовый жанр, покорили слушателей. Циклу вальсов предпослан эпиграф из романа французского писателя Анри де Ренье «Встречи господина де Брео»: «Сладостное и всегда новое удовольствие от бесцельного времяпрепровождения». Еще один шедевр фортепианной музыки- пьеса «Игра воды»- «навеяна шумом воды и другими музыкальными звуками, слышными в фонтанах, водопадах и ручьях…»- писал Морис Равель. А эпиграфом к ней он выбрал цитату из того же Анри де Ренье: «Речной бог, смеющийся над щекочущей его водой». Влияние литературы на творчество композитора было огромным. И особое место в этой связи хочется отвести «Естественным историям»- сочинению для голоса и фортепиано. Истории Жюля Ренара, рассказывающие с почти научной точностью об облике и повадках птиц, пользовались огромным успехом во Франции. Равель также любил наблюдать птиц, прислушиваться к их голосами и присматриваться к их поведению, хлопотам над постройкой гнезда. Ренар, узнав о намерении композитора создать произведение на его тексты, с большим недоверием отнесся к дерзкой идее. На что композитор отвечал: «Я пытался сказать музыкой то, что вы говорите словами». Ему удалось мастерски передать все изгибы и интонации французской речи. Равель, однако, был не вполне искренен в своих намерениях: в повадках некоторых птиц с сарказмом изображенных музыкальными средствами, завсегдатаи салонов угадывали конкретных женщин.

Одной из таких женщин была Мисия Серт, литературно- художественный салон которой Равель любил посещать. Мисия была необыкновенно хороша собой, музыкальна и обладала даром влюблять и вдохновлять гениев belle epoque. Малларме расписывал ее веера своими сонетами, а Боннар- обои для ее салона, Верлен читал ей свои стихи, Ренуар нарисовал семь ее портретов один откровеннее другого, Коко Шанель была ее близкой подругой.

Мисси Серт

На обложках и рекламах «Ревю Бланш», самого передового журнала того времени, который издавал муж Мисии – Таде Натансон, появлялись созданные Тулуз- Лотреком изображения красотки в черном плаще или в мехах, в шляпе с вуалеткой. Такие изображения Мисии стали символом для французской интеллигенции. На страницах журнала «Ревю бланш» печатались Золя, Кокто, Пруст, Ибсен. Сергей Дягилев стараниями Миси, как он ее называл на русский лад, стал триумфатором. Она была его меценатом, музой, и другом. Он называл Мисю “единственной женщиной, на которой мог бы жениться». Ни один спектакль Дягилева не обходился без участия Миси: она придумывала костюмы и афиши и даже давала советы танцовщикам дягилевской труппы, ну и, конечно, финансировала постановки. В ее салоне произошло знакомство Равеля с Дягилевым. К тому времени композитор был уже большим поклонником русской музыки, которую он впервые услышал в 1889 году. Это был год открытия Всемирной выставки в Париже и поступления Мориса Равеля в консерваторию в возрасте 14 лет. Позднее он оркестровал такие сочинения особенно полюбившегося ему Мусоргского, как «Картинки с вставки», «Детскую» и незавершенные фрагменты оперы «Хованщина».
Дягилев был заинтересован в музыке современных французских композиторов, и в частности Равеля, считавшегося самым прогрессивным музыкантом того времени, поскольку балетные спектакли труппы состояли, в основном, из отдельных номеров на музыку русских композиторов.

Морис Равель, Вацлав и Бронислава Нижинские. Париж, 1914.

Итак, балет «Дафнис и Хлоя» на сюжет романа древнегреческого писателя Лонга был заказан, однако, первый этап совместной работы над либретто с постановщиком Фокиным оказался, по словам Равеля , «безумно сложным», поскольку Фокин ни слова не говорил по- французски, а сам композитор знал «лишь русские ругательства»!
В итоге, балет был поставлен, но успеха не имел – создатели не нашли общий язык не только буквальном смысле слова. Хореографу Фокину, художнику Баксту и танцовщику Нижинскому хотелось создать атмосферу античной чувственности и эротики, а Равель, по его словам, «стремился воссоздать Элладу своей мечты, близкую тому представлению о древней Греции, которое воплощено в произведениях французских художников и писателей конца XVIII века». Симфоническая поэма «Дафнис и Хлоя» ( таково название самого композитора), в которой использован четверной состав оркестра и хор, поющий с закрытым ртом – одно из выдающихся произведений Равеля, уникальный образец оркестрового письма и яркости гармоний.
«Королева Парижа» Мисия Серт вдохновила автора на создание хореографической поэмы для оркестра «Вальс», которую Стравинский назвал одним «из прекрасных достижений французской музыки». «Я задумал этот Вальс как апофеоз венского вальса, который смешивается в моем представлении с ощущением фантастического и фатального вихря». Премьера состоялась уже после войны, поэтому для многих в музыке слышался ее «пронесшийся ураган».
В годы войны Равель проявил себя как истинный патриот. Вчитаемся в дневниковые записи композитора, которого порой называли холодным интеллектуалом: «…тороплюсь закончить Трио, чтобы пойти в армию…меня нашли на 2 кило легче, чем нужно… у меня еще теплится слабая надежда на новую комиссию по призыву, а пока, чтобы усмирить свою ярость, я ухаживаю за ранеными…» В результате своего упорства Равель был зачислен в армию, правда, не летчиком, как он мечтал, а водителем грузовика.

Дом Равеля

Производивший впечатление замкнутого и холодного человека, Равель пытался объясниться: “Часто говорят о сухости моего сердца, но то неверно – ведь я баск, а баски ощущают неистово, хотя предаются этому мало и только в отдельных случаях”». К этой довольно редкой национальности принадлежала его мать. Образы Испании, ее фольклор, музыкальные ритмы композитор впитал с детства. “Хабанера”, “Три песни Дон-Кихот», “Альборада”, “Испанская рапсодия”, “Вокализ в форме хабанеры”, опера “Испанский час”- вот далеко не полный перечень произведений, посвященных испанской теме.
А от отца – инженера – Равель унаследовал инерес к механизмам: экскурсии по цехам, работа различных станков и механических устройств- все это оставило в душе Мориса неизгладимый след. В неустанно повторяющемся ритме своего знаменитого “Болеро” композитор хотел передать непрерывность работы заводских конвейеров.
Всю свою жизнь Равель оставался страстным коллекционером разного рода автоматов, часов, заводных кукол и птичек.
Звучит неожиданно, но американского писателя и поэта Эдгара По, творчество которого открыл французам Бодлер, Равель называл своим учителем. Как и Эдгар По , Равель в искусстве стремился не к самовыражению, а к созданию «Чудесных иллюзий». «Искусство – прекрасная ложь», говорил композитор. Неудивительно, что его называли «ювелиром звуков», «фокусником», а с легкой руки Стравинского еще и «швейцарским часовщиком». Этот эпитет, впрочем, вполне обоснован, поскольку, создавая свои шедевры, композитор говорил: «Моя единственная цель- найти техническое совершенство».