Выпуск 30
Авторская страничка Натальи Резник
Интервью вела Ирина Акс.
Русский поэт петербургского происхождения… Почему-то очень многим таланливым поэтам подходит это определение, не только Пушкину и Бродскому. При чем тут Нью-Йорк? – можете спросить вы. Ну, просто Нью-Йорк – всегда «при чем»! Итак, сегодня живущий в Боулдэре (Колорадо) русский поэт петербургского происхождения Наталья Резник – гость Элегантного Нью-Йорка.
Наташа, ты живешь в Колорадо, это даже по американским меркам неблизко, однако прилетаешь в Нью-Йорк по нескольку раз в год: то со старшей дочкой, то с мужем и подросшим сыном, то одна – буквально на пару дней. И ведь не в командировку, не по неотложным делам… Чем так притягателен для тебя наш город?
Я давно подозревала, что уже слишком сильно намозолила всем в Нью-Йорке глаза. Приезжаю я в основном потому, что здесь кипит литературная жизнь, поэтому, приехав в очередной раз на полтора дня, часто из всех достопримечательностей города вижу только аэропорт. Но если прямо отвечать на вопрос, чем притягателен Нью-Йорк, то тем же, чем притягательна для меня любая из географических точек, – людьми.
Ты, наверное, уже знаешь Нью-Йорк не хуже, а то и лучше многих местных жителей! В двух словах: каков храктер этого города, его лицо?
Нет, хуже. У меня топографический кретинизм. Запоминаю обычно только общее впечатление и кусочек улицы. Я выросла в Ленинграде и, несмотря на то, что теперь являюсь патриоткой своего небольшого городка, не перестаю любить атмосферу больших городов, где, как в Нью-Йорке, царит шум, суета, по улицам ходят толпы пешеходов. Одним словом, идет жизнь.
“Петербург” Андрея Белого – это практически поэтический текст, который невозможно проглотить за одну ночь, помню, я когда-то читала его по паре страниц в день… А вот если бы ты написала похожую книгу, как бы она называлась: “Петербург”? “Нью-Йорк”? Еще как-то?
Если бы я написала похожую книгу, я была бы в лучшем случае Андреем Белым, а в худшем – его эпигоном. Кстати, я как раз “Петербург” читала сразу, не в силах оторваться, но мне столько не написать, запала не хватит. Если придётся, я свою книжку в будущем назову “Боулдер”. Город небольшой – книжка будет тоненькая.
Невский
Невский состоит из шумов и обрывков слов,
Толпы, автобусов, машинных гудков.
Я лечу по нему над тысячами голов,
Над устойчивой враждебностью трех веков.
Я чужая здесь, быть не могу чужей,
Боюсь, что меня давно выдают уже
Голос, глаза, нос, форма ушей
И запись ужасная в паспорте — “ПМЖ”.
Я волос, как сказал поэт, не брала у ржи,
Я вообще легко приживаюсь в любой среде.
Мне все равно, все равно, все равно, все равно, где жить.
Но я не могу родиться больше нигде.
* * *
…Я все равно упорно приезжаю
С той родины, которой не нужна.
Меня встречает странная, чужая,
Понятная, привычная страна.
И я, с какой-то неуместной дрожью
Ступая в неосвоенный простор,
Иду домой – к надежному подножью
Любимых кем-то колорадских гор.
***
Прошу посмертно занести в скрижали
Земного путешествия итог:
В Париже разноцветном парижане
Меня не взяли в уличный поток.
Я ездила к заносчивым и гордым,
Но зря клонилась долу голова:
Меня отверг, не глядя, белый Лондон,
И выкинула красная Москва.
И вы, невиноватые, простите
Красоты серых северных широт,
Но двадцать лет невыспавшийся Питер
Меня в лицо уже не узнает.
Прошу посмертно занести в скрижали
Одну из жалоб жителя земли:
Меня и так и этак наряжали,
Но места мне на карте не нашли.
Ханука
Через сорок-пятьдесят лет,
Если меня “Абсолют” не сведет в могилу,
Я возглавлю семейный обед
Под какую-нибудь “Хавву Нагилу”.
Стоя одной ногою у райских врат,
Буду невнятно шамкать родным и близким
Про давно потерянный Ленинград
На плохом полузабытом английском.
И мои веселые юные правнуки,
Освещая менорой праздничный стол,
Прощебечут: “Бабушка, хэппи Ханука”
А я им: “Ленин. Партия. Комсомол”.
