Фотографии Нины Аловерт.
Зимой 1972 года Михаилу Барышникову предложили сняться для телевизионных программ на ленинградской студии ТВ в дуэте из второго акта “Жизели”. Oн пригласил балерину Большого театра Наталью Бессмертнову (в то время лучшую исполнительницу Жизели) в качестве партнерши. Тут-то и произошла занятная история, свидетельницей которой я была.
Приглашать самому себе партнершу из другого города хотя бы и для телевизионного выступления было не в обычаях советского театра. Со стороны Миши это была дерзость и вызов установленным порядкам.
Репетиции и съемки (их делали, чтобы сохранить дуэт для будущих программ) должны были состояться днем, а вечером выступление должно было идти в эфире “вживую”. Придя к 11 часам утра в здание ТВ к началу репетиций, я застала Мишу, сидящим на подоконнике репетиционной комнаты в очень возбужденном состоянии. “Я ушел из театра,” — сказал он мне сразу вместо приветствия. Оказывается, вот что случилось. Миша утром этого дня прошел в театр просить разрешения у директора П.И.Рачинского репетировать с Бессмертновой в помещении театра. Директор не только отказал, но и добавил: “Я запрещаю тебе сниматься с Бессмертновой. У нас достаточно своих балерин в театре. Что же, они — хуже?”
Позвольте прервать рассказ и представить вам важное действующее лицо в истории ленинградского театра: Петр Рачинский, человек в ту пору немолодой, но моложавый и довольно красивый. В прошлом, как говорили в театре, – пожарник. Во всяком случае, был, повидимому, простого “пролетарского” происхождения, партийцем с хорошей репутацией, но в искусстве ничего не понимал. Потому и был поставлен во главе крупнейшего театра страны осуществлять идейное руководство. Рачинский был человеком властным и амбициозным. Прежде всего, как многие неграмотные в искусстве люди, был непоколебимо уверен, что разбирается в проблемах балета не хуже любого профессионала.
Безымянные театральные остряки назвали Петра Рачинского “Петя-па”, иронически перефразируя фамилию великого хореографа Петипа. Артисты приписывали ему такое высказывание на художественном совете театра: “Зачем мне нужен главный балетмейстер? Я и сам знаю, кого поставить танцевать маленьких лебедей.” Не знаю, действительно ли Рачинский сказал такую фразу, или ее выдумали артисты, но только высказывание это вполне соответствовало образу мыслей и стилю поведения партийного властителя театра. А к театру им. Кирова Рачинский относился, как в прошлые времена помещик: т.е. считал артистов кем-то вроде своих крепостных. Он так привык к беспрекословному повиновению труппы, что ему и в голову не пришло, что молодой балетный артист, пусть к тому времени уже и знаменитый, может его ослушаться. Но Миша был другой человек, он отстаивал свою позицию, когда дело шло о его творчестве, не боялся вступать в конфликт с начальством, будь то хореограф или директор. Барышников написал заявление об уходе из театра, оставил его в дирекции и поехал на репетицию с Бессмертновой в студии ТВ. История мгновенно облетела весь театр. В середине дня на телевидение пришли танцовщики, занятые в других передачах. Реакция их была парадоксальна: многие в театре осудили Мишу.
Запуганные, привыкшие к повиновению, эти люди не могли простить Барышникову того, что он поступил так, как ни один из них не посмел бы поступить. Я помню такую сцену. В перерыве между съемками я шла с Мишей по коридору здания ТВ. Навстречу нам в конце коридора появился один из премьеров, хороший мишин приятель. Он шел, весело размахивая красным театральным плащом. Миша его не успел заметить, но премьер нас заметил. Он на секунду замер и исчез, будто ушел сквозь стену. Он не осуждал Мишу, но он не знал, какова будет реакция директора, что он сам сейчас должен сказать Барышникову при встрече, и на всякий случай решил на данный момент исчезнуть.
Я вспоминаю эту сцену без всякого осуждения танцовщика. Этот же премьер, я думаю, был автором многих злых театральных шуток и метких прозвищ. Он же позвонил мне накануне моего отъезда в эмиграцию и, зная, что телефон прослушивается, пожелал мне счастливого пути. А ведь он не был моим близким другом, просто хорошим знакомым. Но в тот момент в коридоре он растерялся.
Итак, Барышников подал заявление об уходе из театра и уехал на репетицию с Бессмертновой. Весь день мы провели в студии. Дальнейшие события развивались быстро: утром Барышникова вызвали в театр, заявление об уходе было аннулировано. Балетная молва моментально создала свою версию этой истории, и легенду рассказывали так: взяв заявление Миши, Рачинский поехал с ним в высшие партийные инстанции, не зная как поступить. В инстанциях ему сказали, что он может подписать заявление Барышникова об уходе из театра, но рядом пусть положит свое такое же, и его вышестоящие товарищи подпишут. Рано утром за Мишей приехали два секретаря директора на черной волге и, вытащив его из постели, повезли к директору. Рачинский уже стоял на пороге театра с распростертыми объятиями и говорил укоризненно, но ласково: “Ну, что же ты, Миша! Я ведь люблю тебя, как родного сына!”
Конечно, это – легенда. Но думаю, что Рачинский действительно обратился к начальству, и те советовали ему историю замять: Барышников был к тому времени известен за границей и был так называемым “валютным” танцовщиком, т.е. за его участие в гастролях западные импресарио платили советскому государству большие деньги.
На те телевизионные репетиции Бессмертновой и Барышникова приходили друзья Миши, репетировала с ними Татьяна Михайловна Вечеслова, в прошлом – одна из лучших балерин театра им. Кирова. И в этой атмосфере нервозности, зависти и восхищения Жизель-Бессмертнова и юный романтичный Барышников казались существами иного мира, а их дуэт виделся нам символом вечной любви и красоты, неподвластной времени и злобе дня.
Я не знаю, какова участь пленки, снятой на телевидении в 1972 году. Кто говорит, что ее “смыли” в 1974 году на следующий же день после того, как стало известно, что Барышников остался на Западе во время гастрольной поездки в Канаду. Кто говорит, что пленку успели унести домой сообразительные работники телевидения. Во всяком случае среди сохранившихся телевизионных съемок с участием Барышникова она не встречается. У меня же остались мои фотографии.