Нина Аловерт
Глава из книги “Две жизни. Воспоминания театрального фотографа”.
Друзья занимали особое место в моей жизни. Запертые как в клетке в своей стране, отгороженные от мира, мы вкладывали массу душевных сил, ума, таланта, знаний, сердечной доброты в дружеское общение. В те времена такие отношения были единственной верой, единственным способом противостоять власти. Власть стремилась всех разъединить, чтобы легче было управлять, стремилась посеять недоверие друг к другу, а люди противопоставили ей свою любовь и объединения в дружеские компании.
***
….Давно, когда я еще была студенткой Университета, в Ленинград приехал и выступал во Дворце искусств Булат Окуджава. После окончания концерта Татьяна Михайловна Вечеслова пригласила нас в гости. Окуджава согласился петь. Я предлагала ему «репертуар». «Виноградная косточка», «Моцарт на старенькой скрипке играет…», «Давайте восклицать…» и многие другие…
«Мне очень нравится Ваш выбор», – говорил он мне, пока я не назвала «Всю ночь кричали петухи». «Вот не ожидал от вас», – возмутился Булат. Я пыталась ему объяснить, что эта песня была как бы вызовом всем фальшивым песням о любви советской эстрады. «Как гладят, глядя в потолок, чужих и нелюбимых…» Разве советский человек мог себе такое позволить – гладить нелюбимых? Окуджава со мной не согласился. Но тут эмоциональная Татьяна Михайловна начала Окуджаве подпевать, а потом вдруг вспомнила о русских романсах… Окуджава вежливо опустил гитару и больше не пел….
Булат Окуджава – самый близкий мне из всех русских бардов. Я люблю и Высоцкого и Галича. Но они писали и пели про современную им жизнь, про их время. И это замечательно. Но Окуджава… не знаю, как определить. Он о вечном. Он о том благородстве, чувствах, понятиях, которые к нам пришли из прошлого.
Тот самый «пушкинский век», который, по мнению Сергея Юрского, закончился к 21му веку.
***
«ВАСЕНЬКА»
Одну из компаний моей молодости в самом начале 60х годов я всегда вспоминаю с большим удовольствием. В неё входили молодые люди самых разных профессий: студент-медик, его жена балерина, инженер, физик, чемпион по стоклеточным шашкам и другие. Мы собирались, устраивали свои праздники, вроде костюмированного «бала оборванцев», где водку пили из чайника… На Новый год писали друг другу стихи, зажигали на ёлке свечи, развешивали по квартире, в которой встречали Новый год, смешные надписи. Так гуляли всю ночь. Встречались не только по праздникам, собирались, чтобы слушать пластинки с записями классической музыки. Когда появились магнирофонные записи – целые вечера посвящались бардам, когда стали появляться записи из-за граицы – Эфит Пиаф, Ив Монтану, Луи Армстронгу… словом с появлением магнитофонов «неподцензурное» искусство стремительно распространилось.
( Компании распадались, возникали новые, но некоторые друзья оставались ими на всех следующих этапах жизни: с Лизой Гафуровой и Милой Агеевой, которая теперь живёт в Германии, мы до сих пор говорим по скайпу с прежней откровенностью. С Женей Кузнецовой и Таней Бернштам мы оставались близкими друзьями до их смерти, несмотря на многие расхождения во взглядах, любовь оказалсь сильнее).
В этой компании я познакомилась с Виктором Щебетковским, ставшим моим другом «на всю оставшуюся жизнь». Виктор был химиком, работал в Радиевом институте имени В.Г.Хлопина на Петроградской стороне. В 1960е радиоактивные вещества они брали руками в резиновых перчатках, отходы сливали в раковины…а старшие сотрудники и профессора над ними смеялись: «Белоручки! Мы, когда работали в лаборатории, голыми руками брали реактивы!» Эти профессора, имевшие награды, хорошие зарплаты, квартиры, дачи и машины не доживали до 50 лет… Воздух Петроградской стороны считался в городе самым зараженным. Рассказывали, как приехали японские учёные-ядерщики, и их повели в этот институт. У японцев с собой были счётчики Гейгера, которые показали такую повышенную радиоактивность воздуха, что японцы моментально покинули город. А Витя и другие работники дышали этим воздухом каждый день.
Между нами никогда не возникало никаких романтических отношений, это была чистая, ничем не замутнённая дружба. Ходили вместе в филармонию и театры, обменивались книгами, он был поверенным в моих сердечных делах. Витя водил меня в первые открывшиеся в Ленинграде пивные бары, мы фрондировали: например, расхаживали по Невскому в обнимку и т.д.
Расставаться с ним было тяжело. Переписываться со мной он не мог, поскольку работал в «закрытом» институте. Те мои друзья, которые писали мне в Америку, называли его для конспирации Васенькой.
Друг мой бесценный Васенька!
(От Редакции: рассказ Нины Аловерт “Друг мой бесценный Васенька” можно прочитать, нажав здесь.)
***
ИННА УЛЬЯНОВА
Компании были самые разные. В 1960е годы ко мне в гости часто приходила актриса театра Комедии Инна Ульянова со своими партнёрами по театру и концертным выступлениям, также и моими друзьями: Львом Лемке и Львом Милиндером. В этих случаях в мою восьмиметровую комнату набивались все друзья, которые могли и не могли в неё вместится: Мила Агеева, Витя Щебетковский, Толя Шкляревич… всех не перечислишь. И начинались выдуманные и невыдуманные, но театрализованные истории из актёрской жизни.Инна славилась как замечательная сказительница
Помню, как блистательно изображала она коллег-актеров, Акимова, позднее, уже после ее переезда в Москву – Любимова, который в изнеможении слушает ее выступление на худсовете: «Инна Ивановна, пожалуйста, остановитесь, здесь не цирк».
“Я хороших собеседников коллекционирую”,- говорила Инна. Я возражала: «Какие у тебя могут быть собеседники? Только восторженные слушатели».
Из ленинградских рассказов Инны я помню одну новеллу про то, как ухаживал за ней немолодой и женатый работник театра, вернее не ухаживал, а недвусмысленно “склонял к адюльтеру”. “Я очень дорого стою”, – отвечала ему Инна серьёзно. И назвала сумму, не помню какую, но по тем временам явно несусветную. Была уверена, что настойчивый претендент догадается, что она его разыгрывает. Но поклонник схватился за голову: “Инна! Не заставляй меня красть больше, чем я краду!” Надо было слышать, как серьезно рассказывала эту новеллу Ульянова! Слушатели рыдали от смеха. Было ли это правдой или чистой импровизацией – не все ли равно.
К сожалению, я почти не помню большинства историй, рассказанных Инной на наших «посиделках» тех лет. Всегда с завистью читаю опубликованные мемуары и думаю: как люди запоминают чужую речь? Я помню мизансцены, интонации, краски, лица, душевные состояния окружавших меня людей. При имени Ульяновой я моментально получаю в моём воображении фильм: как Инна смеётся, её жесты, походку, манеру поправлять роскошные волосы, не говоря уже о том, что я могу восстановить её интонации в ролях, которые я видела. Но рассказанные ею истории не помню. Как это обидно! Как беспечно и расточительно я жила! Я не думала, что люди, которые вошли в мою жизнь, когда-нибудь станут «объектами воспоминаний».
***
***
«ПРИЕХАЛ ТРАМВАЙ»
Но всё таки некоторые воспоминания, хотя и обрывочные, остались у меня от тех ленинградских компаний! В начале 70х поздно вечером после спектакля заваливались в мой дом Юрский, Тенякова, Жванецкий, Карцев, Ильченко, Демьяненко…Называлось: приехал трамвай. Помню только отдельные случаи, остальное память погрузила во мрак…В гостях у меня чаще всего при этом были Арсен с Лизаветой, Таня Отюгова…
В один из таких вечеров Ира Рудковская приехала помогать мне накрыть на стол и привезла банку замаринованных ею помидор. А Миша Барышников, пришедший раньше других гостей, ходил по квартире в обнимку с банкой и никак не хотел с ней расстаться.– Жванецкий читал нам иногда свои новые рассказы, так сказать «опробовал» их на слушателях. Так он впервые в жизни читал «Собрание на ликёро-водочном заводе». Гости от смеха сползали со стульев под стол…
В январе 1974 года мы с Жванецким были на дне рождения у Барышникова, компания была немногочисленная, своих друзей из театра Барышников собирал на другой день. Жванецкий сделал Барышникову «царский» подарок – свой новый рассказ. Этот рассказ, который он и прочитал всем гостям, начинался так (пишу по памяти): «Звучит лёгкая, очень лёгкая румынская лёгкая музыка. По дороге бежит человек с верёвкой на шее. На работе на него накричали. Дома на него страшно накричали. Он бежит и пробует пальцем верёвку…»
От этого вечера ни одной фотографии не сохранилось. Но есть другая: на ней заснято застолье, несколько позднее, весной того же 1974 года, в Дворце искусств на Невском проспекте. Что мы праздновали, не помню. По левую руку от Жванецкого сидит Кира, которую мы тогда в нашей ленинградской компании называли его женой. Миша читает свои рассказы. «А, вот это мне нравится!» – восклицает он нараспев – этот момент виден на фотографии.
К сожалению, остальная съёмка не сохранилась. А дальше произошло вот что: где-то уже часов в одиннадцать вечера прибежал весёленький Барышников в сопровождении милой барышни, одетой в длинное светлое платье типа «татьянки» (так называли модные тогда платья, перетянутые под грудью, какие носили в пушкинскиевремена). Барышников поговорил со Жванецким, но оставаться с нами за столом не мог, он уезжал в Москву, впереди у него было выступление в Большом театре, а затем поездка в составе гастрольной группы танцовщиков – в Канаду, откуда он больше к нам не вернулся.
Жванецкому эту дружбу припомнили…
Он рассказывал мне, что вскоре после того, как Барышников остался на Западе, его пригласили выступать на закрытом вечере в Доме культуры имени Дзержинского, (принадлежавшем КГБ). За ним приехала черная “Волга”. По дороге Жванецкий cпрашивает своего сопровождающего:
— Что же мне читать этой аудитории?
— А вы почитайте те рассказы, которые вы своим друзьям на кухне читаете,— отвечает гебист.
— Я почитаю… и что будет? Вы меня даже в Болгарию в отпуск поехать не пустили.
— А вы напишите письмо Барышникову, посоветуйте ему вернуться, а затем подайте заявление на заграничную поездку,— ответил сопровождающий.
Естественно, писать письма Жванецкий не стал…
СОРОКАЛЕТЬЕ
В течение жизни многие близкие мне люди, переходили из одной моей компании в другую, так что свои 40 лет я праздновала два дня: гости за стол не помещались., к тому же некоторые желали праздновать два дня подряд (на второй день на так называемые «чёрствые именины» пришёл Игорь Петрович Владимиров и был очень недоволен , увидев такую толпу гостей, он расчитывал провести время в небольшой, тихой компании).
Подружка поэт Таня Калинина написала к тому моему дню стихи, которые спела на мотив популярной тогда песни из телевизионного фильма «На всю оставшуюся жизнь»:
Когда к тебе сорокалетья
Придёт нежданная пора,
Вокруг тебя сплошные дети,
Враги, долги et cetera
Места, куда зовут служить,
Где есть для трезвости причины,
А также некие мужчины
И вся оставшаяся жизнь.
Красиво пить, красиво падать
Уже не стоит наугад,
А там, где вдруг откажет память,
Поможет фотоаппарат.
Среди ничтожества и лжи
Спасут неведомые дали,
Где тот, кого мы потеряли
На всю оставшуюся жизнь.
Как напророчила! Через два года и я уехала в те дали. Прощальный вечер перед моим отьезом для всех друзей, которые хотели и могли придти, устроили у себя в квартире мои друзья Вадик Жук (теперь известный поэт) и Оля Саваренская (театральный художник).
Вадик писал в то время песню о всех своих друзьях, отъезжающих в эмиграцию. Горжусь тем, что и мне нашлось место в той песне:
Не купишь журнала с её вдохновенными снимками,
И глаз не прищурит, и в дом свой не позовёт.
Неужто, друзья, мы навеки прощаемся с Нинкою?
Ах, Бог не допустит, и это не произойдёт.
***
ОТСТУПЛЕНИЕ В БУДУЩЕЕ
Уезжая в эмиграцию, я оставляла дорогих мне друзей, которые всегда занимали огромное место в моей жизни. Я страдала и тосковала по ним в Америке 10 лет, пока не смогла полететь в Россию их всех увидеть.
Но увидеть получилось не всех….
Приехав в первый раз в Ленинград, я разрывалась на части между всеми друзьями и театрами. Как человек деликатный, Витя Щебетковский терпеливо ждал, когда я освобожусь. В конце концов мы договорились встретиться, как только я прилечу в следующий раз. В следующий мой приезд я пошла уже на кладбище, где он был похоронен. Ему было немногим больше 50 лет.
Но ведь мы договорились о встрече…
В 2002 году я летела в Москву. Все началось в аэропорту Кеннеди. Объявили посадку в самолет. Я прошла к своему ряду и просто замерла на месте. У моего ряда стоит бортпроводник, совершенно непохожий на обычных крупных молодых бортпроводников Аэрофлота, крупных и неулыбчивых: небольшого роста, худой, глаза внимательные…стоит передо мной Витя Щебетковский, «друг мой бесценный Васенька», каким я видела его последний раз перед отъездом в эмиграцию 24 года тому назад. То есть, конечно, стоит передо мной не покойный «Васенька», но его двойник в форме бортпроводника Аэрофлота. Стоит и улыбается, как будто ждет меня. Помог мне положить сумку с фотоаппаратом на полку и устроиться на своем месте. Все расселись. Пристегнули ремни. И вдруг объявляют: пожалуйста, покиньте салон и заберите свои вещи с собой, самолет будет проверять специальная охрана.
Как оказалось, молодая женщина нашла в самолете что-то, что ее встревожило и заявила об опасности. Пришлось вызывать команду для проверки. Самолёт оказался в полном порядке
Когда нас вновь пригласили вернуться, рядом с моим местом меня опять ожидал двойник бесценного «Васеньки». Он опять помог мне положить сумку с фотоаппаратом на полку и устроиться на своем месте. Перед посадкой самолета в московском аэропорту, последний раз наливая мне кофе, он сказал:” Мне кажется, как будто я давно Вас знаю”. И сразу ушел. Выходя из самолета, я его не увидела среди провожавшей нас команды.
***
В 2003 году я ездила в Петербург по делам своей фотовыставки, которая должна была открыться в апреле к 300-летнему юбилею города. Mне повезло – в город с концертом приехал Михаил Жванецкий.
Я давно его не слышала, почти все вещи, которые он читал, были для меня новыми. Я была счастлива услышать новые вещи, гений Жванецкого не поблёк. Конечно, пересказать его тексты нельзя, я только приведу две фразы из его работ (цитирую по памяти): «Конечно, жить стало лучше, свет в конце туннеля виден, но туннель, сука, не кончается». Зал зааплодировал. «Кобзон пел не на бис, а назло»…
Принимали Жванецкого прекрасно. После окончания выступления он сказал: «Ах, люблю выступать в Ленинграде (так и сказал: в Ленинграде), нигде нет такой публики, как здесь! Как слово чувствуют!»
После концерта я пришла к Жванецкому в гримуборную с компанией, которую привела на концерт. Знакомлю Мишу с женой своего пасынка. Лена-женщина красивая, Жванецкий смотрит на неё с интересом. Говорю: «Это жена сына первой жены моего второго мужа». Жванецкий удивляется: «Как, у тебя были мужья?» – «Миша, – говорю, – опомнись!» – «Ну, не знаю, не знаю, ты всегда ходила с фотоаппаратом!» – отшучивается Миша.
***
***
Это был 2006 год. В моей квартире в Джерси Сити раздался телефонный звонок: мне предложили дать интервью Владимиру Познеру, который находится сейчас в Америке и снимает о ней фильм. Я согласилась. В назначенный час в дверь позвонили. Я открыла дверь и застыла, не в силах сказать «Здравствуйте»: передо мной стоял молодой Милиндер.
Это был Иван Ургант, внук Лёвы Милиндера и актрисы Нины Ургант. От волнения я не могла ответить связно ни на один вопрос. Иван обещал, что проследит, чтобы моё интервью убрали. На прощанье я подарила ему свою фотографию Милиндера в роли Жана в спектакле «Под крышами Парижа», где он молод и красив. Иван обрадовался: «Вот! Я подарю фотографию бабушке (Нине Ургант) и скажу: Вспомни, кого ты любила!»