Почти киношный украинско-нью-йоркский сюжет
Олег Коцарев
Вашингтон-свер, 60-е годы.
[quote style=”boxed”]Как бы много разнообразных сюжетов ни рождала «столица мира», среди них всегда найдется нечто совершенно неожиданное. Вот, к примеру, знаете ли вы историю о молодых украинских поэтах, встретившихся в Нью-Йорке, лет так шестьдесят, тому назад? Они договорились отправиться вместе в плавание по таинственным волнам модернисткой литературы и основали Нью-Йоркскую группу новой украинской поэзии.
Да, в этом городе все возможно.
Photo by Nick DeWolf
Манхэттенский “Павлин”
Итак, представьте первый кадр нашего воображаемого фильма. Зимний, вероятно, холодный день 20 декабря 1958 года. Четвертая Вест стрит на Манхэттене, дом 149. Кафе, буквально, в квартале от парка Вашингтон-сквер. Довольно богемный район, где в свое время, засветились самые разные знаменитости – от Юджина О’Нила до Боба Дилана. Кафе «Peacock» («Павлин»). За столиком сидят девушка и двое молодых мужчин, – они разговаривают о поэзии.
[quote style=”boxed”]Примерно так описывают момент основания Нью-Йоркской группы. Молодые поэты, в основном эмигранты из Украины, решили создать свою поэтическую группу, придумали название и решили запустить журнал «Нові поезії». Они договорились, что их объединение будет свободным, не авторитарным и стилистически открытым. Главное ориентация на достижения мировой литературы, поиск, эксперимент, интеллектуальность, эстетизм, отказ от политической пропаганды в стихах. Троих молодых людей, сидевших в тот зимний день в кафе звали Патриция Килина, Богдан Бойчук и Юрий Тарнавский, хотя, на момент «официального оформления отношений» в группе, конечно, было гораздо больше поэтов.
Photo by Nick DeWolf
Сегодня этого кафе уже нет. На его месте другой, типичный нью-йоркский ресторанчик. Но, представить себе обстановку конца 50-х, несложно. Удивительное совпадение: в интернете есть фотографии, сохранившие атмосферу кафе «Peacock» в один из вечеров как раз 1958 года. А еще это кафе фигурирует в коротком эпизоде фильма 1962 года «Двое на качелях» («Two for the Seesaw»).
Было бы неплохо, если бы угол Четвертой Вест и Шестой Авеню стал туристическим пунктом для любителей литературы из Украины.
Молодые украинцы в свободном мире
[quote style=”boxed”]Украинская литература в пятидесятые годы переживала непростое и интересное время. На исторической родине она была в то время, практически, разгромлена: кого расстреляли, кого рассадили по «золотым клеткам» или, того хуже, по клеткам из менее ценных металлов, кто просто затих и спрятался.
Но, сложилось так, что во время войны, многие люди тем или иным образом оказались за рубежом Советской Украины. Депортированные, беженцы и другие скитальцы – часть из них вернулась домой, но многие, сначала осели в разрушенной Германии, а потом рванули через океан. Таким образом на территориях, свободных от системной советской цензуры, оказалось, в том числе, немало писателей и поэтов. На Западе издавались книги и журналы, происходили дискуссии на родном языке.
Но, во многом, литература эмигрантов оставалась привязанной к прошлому: естественно, хотелось выговориться о пережитом при сталинском режиме, о «Расстрелянном Возрождении» и уничтоженном целом пласте украинской культуры 1910-1920-х годов, о попытках борьбы за независимость. Молодому же поколению, которое формировалось уже на Западе, хотелось и чего-то нового. Таким новым и стал, во второй половине пятидесятых годов, богатый опыт мирового и украинского модернизма, авангарда, новомодный экзистенциализм, пространство универсальной, международной проблематики. Молодые поэты, наконец, хотели эстетики, а не политики, свободной игры формы, а не обязательной дани украинской традиции.
Нельзя забывать, что их детство прошло в довольно замкнутой и консервативной на тот момент Украине. Как к примеру в Галиции – продолжая киноассоциации, можно вспомнить пролог «Серьезного человека» братьев Коэнов. Но,сознательная жизнь молодежи, была уже связана с открытым западным миром. Их больше интересовало не прошлое, а настоящее и будущее.
[quote style=”boxed”]Сюрреализм, бразильская или испанская экзотика, герметичность, экзистенциализм, разнообразная мифология. Модернизм, авангард и первые пробы постмодернизма. Хотя, украинские «нью-йоркцы» к постмодернизму отнеслись сдержанно, т.к. считали его либо слишком попсовым, либо одной из фаз модернизма. Юрий Тарнавский даже написал на эту тему программную статью «Модернизм — это тоже гуманизм» с отсылкой к любимому Сартру. Все эти течения и многое другое отлично пошло в работу как материал для творчества «Нью-Йоркской группы».
Богдан Рубчак и Богдан Бойчук
Возможно, наступил момент, когда нужно рассказать о каждом из героев нашего повествования – участниках Нью-Йоркской группы. Но, пожалуй, оставим это на последок, и продолжим наш «остросюжетный фильм», тем более речь идет не только о поэзии и поэтах, а о перипетиях исторических событий и судьбах людей старавшихся творить, развиваться и идти вперед, сохраняя свою культурную и национальную идентификацию, что так не просто, живя далеко от своей исторической родины.
Кризис среднего возраста
[quote style=”boxed”]В украинской диаспоре на Западе 50-60 годов компания молодых поэтов, исповедующих современные течения в литературе и искусстве, выглядела нестандартно. Неудивительно – многие украинцы Америки были настроены, либо на длительную и непростую борьбу с СССР, либо на простую частную жизнь. Самоуглубленное и почти лишенное ярко выраженного национального колорита эстетство было понятно далеко не всем.
Посему Нью-Йоркская группа, конечно, стала заметным явлением, но говорить о массовой читательской любви было бы преувеличением. Тарнавский вспоминал, как в журнал «Сучасність» (где часто публиковали стихи участников группы) иногда приходили письма с угрозами прекратить подписку, если «такое и дальше будут печатать». Да и со старшими коллегами-писателями отношения сложились хоть и не скандальные, но и не слишком плодотворные.
Одной из задач, которую вольно или невольно взяли на себя «нью-йоркцы», была пропаганда украинской литературы на Западе. В том числе переводы. Участники группы сделали для этого много, но радикально «распиарить» украинскую литературу было им, конечно, не по силам. Даже их собственная интеграция в литературную среду Америки была весьма ограниченной.
«Это невероятно, – говорил мне как-то один, уже сегодняшний известный молодой писатель из Украины, – они там жили и писали в одно время и в одном пространстве со всеми этими «битниками», с Гинсбергом, это же все равно, что видеть вживую апостола Петра». Некоторые пересечения в текстах, конечно, есть (а то даже и прямые аллюзии), но общего контекста немного, да и коммуникации особой не было. Как сказал Юрий Тарнавский, решив писать по-украински (или главным образом по-украински), «нью-йоркцы» обрекли себя в США на замкнутое пространство. Они оказались как бы в «аквариуме в море». Кстати, и темы их поэзии были далеки от места проживания – немного присутствует в их творчестве Америки, как таковой, с характерными ей пейзажами, мизансценами, характерами. Они жили в своем мире и писали о нем.
Мария Ревакович
[quote style=”boxed”]Но время шло и в шестидесятые годы приподнялся железный занавес. У наших эмигрантов появилась возможность наладить контакт с новыми литераторами Советской Украины – «шестидесятниками» (о которых шла речь в статье ……). Наиболее активно этим делом занялась Вера Вовк. Из-за чего у нее даже бывали споры с некоторыми участниками группы. Ее обвиняли в неразборчивости, в идеологических компромиссах, мол, ездит в Советский Союз, с кем попало там водится, мирится с коммунистической пропагандой.
Но, нормального контакта нью-йоркцев с поэтами Советской Украины так и не получилось. Молодежь из Советской Украины плохо понимала своих заокеанских сверстников (почти сверстников – все-таки «нью-йоркцы» были чуть старше), разница в реалиях, образовании, культурном контексте была колоссальной, да и эстетические взгляды, устремления различались кардинально.
Образно говоря, оказавшись между американскими «битниками» и советскими «шестидесятниками» Нью-Йоркская группа не смогла примкнуть ни туда, ни сюда. И осталась в гордом, но все менее веселом одиночестве. Если в пятидесятые-шестидесятые годы «нью-йоркцы» во всю штамповали индивидуальные книжные проекты, оригинальные и переводные, организовали собственный журнал «Нові Поезії», сделали вторым печатным органом группы яркий журнал «Сучасність», то к семидесятым наступила усталость и начался разброд. Книжки издавались редко, «Нові Поезії» закрылись, из «Сучасності» ушел Бойчук. Группа и раньше никогда не была четко структурированным формальным образованием, так что фактический распад или полураспад прошел спокойно и почти что незаметно. Наши герои разбрелись и, казалось бы, забросили свои идеи. Можно сказать – случился кризис среднего возраста…
Хэппи-энд
В восьмидесятые Нью-Йоркская группа встрепенулась. В СССР подул ветер перемен. Исчезла жестокая цензура, а через десять лет и сам Союз. Украина стала независимой, и поэты-эмигранты решили «вторгнуться» в ее информационное пространство.
На этот раз их заметили. Тем более, что наконец встретились поэты с более-менее близкими эстетическими принципами – ими, главным образом, оказались участники андеграундной, в советское время, сложной и оригинальной Киевской школы поэзии (Василий Голобородько, Мыкола Воробьев, Михаил Грыгорив, Виктор Кордун, Василий Рубан и другие). Но… «нью-йоркцы» надеялись на большее. А в Украине в это время рождались новые культовые поэты и, в тоже время, происходил полный обвал системы книгоиздания и книготорговли. Мало кому было дела теперь до Нью-Йоркской школы поэзии.
[quote style=”boxed”]Впрочем, разве можно обойтись без хэппи-энда в сюжете, связанном с городом «Большого Яблока»? Начиная с 2000-х годов, «нью-йоркцев» стали все больше издавать на родине. Наконец их признали и они вошли в украинский литературный канон. И уже самые младшие поколения украинской поэзии часто называют их своими предшественниками. А, приходя на литературные встречи, удивляются бодрости уже немолодых «нью-йоркцев», а ведь некоторым из них уже почти девяносто, а они, не просто живы, но и продолжают творить, интересоваться жизнью и путешествовать через океан (очень наглядное, кстати сказать, свидетельство преимуществ «западной системы»)!
А вот финальный кадр: в одной из кафешек Киева после интервью улыбчивая поэтесса Нью-Йоркской группы мило просит своего визави, молодого украинского поэта и журналиста, поцеловать ее на прощанье – ведь у нее впереди долгая дорога: прокатиться по нескольким областями Украины, а потом на самолет – и в другое полушарие земного шара.
Лучшие друзья девушек – это метафоры
[quote style=”boxed”]А теперь, используя кино-терминологию: «Действующие лица и исполнители». Конечно, мы не расскажем о всех участниках группы, ведь это было живое, открытое сообщество и его члены часто обновлялись. Поговорим о ключевых фигурах движения ” Нью-Йоркская группа”.
Начнем с дам. Не ради борьбы с сексизмом, а только потому, что их биографические портреты выглядят несколько ярче, чем у джентльменов.
Эмма Андиевская. Но, говорить о том, что Андиевская – была участницей Нью-Йоркской группы, в ее присутствии не следует – у поэтов случаются разногласия и отношения в среде поэтов-эмигрантов не всегда складываются легко. Будем считать ее условным, «ассоциированным» членом группы.
Эмма Андиевская родилась в 1931 году в Донецке, в семье химика-изобретателя и учительницы биологии. Окончила Свободный украинский университет в Мюнхене, сотрудничала с “Радио Свобода”. Жила, то в Нью-Йорке, то в Мюнхене. Печататься начала в сорок девятом году. Ее можно назвать сюрреалистической поэтессой, нанизывающей образы, метафоры в загадочном и не всегда понятном порядке, апеллирующей к глубинам подсознания. При этом она чаще пишет не верлибры, а рифмованную силаботонику, и ее любимый жанр – сонет. Вообще Андиевская невероятно плодовитый автор и, однажды, другая поэтесса пошутила по этому поводу так: «Сколько сонетов Эммы Андиевской может прочитать человек?» Кроме поэзии, Андиевская пишет тоже довольно сюрреалистичную прозу и занимается живописью. Несколько лет назад она приезжала в Украину и удивила читателей и журналистов невероятной энергичностью. Пани Эмма говорит, что почти не спит – все время занимается творчеством.
«Дещо поширена каварня»
Ліванський кедр і толокá.
Пророк, — у нього шлунок — око, —
Замість драглів їсть залізяку.
Накресливши в повітрі кут,
Світи вирощує аскет,
На грудях — в торочках — фіранка.
По стелі, здутій, як фурункул,
Із Йоною — в потойбік — кит.
Ліванський кедр і толокá.
Красуня верхи на бику
У присмерку — зубну рекляму.
Ліванський кедр толокá.
Та повз голів прозорі клунки
Сопілка — цівочку — в незриме.
Вера Вовк. Родилась в 1926 году, в Бориславе, на Львовщине. Настоящая фамилия – Селянская. Училась в Украине, Германии и Бразилии. В Нью-Йорке жила эпизодично, постепенно осела в Рио-де-Жанейро, хотя это было непросто. Вера Вовк рассказывала, как пыталась устроиться на работу уборщицей. Ее пригласил к себе работать один профессор, но уволил сразу же, как только заметил, что девушка проявляет интерес к его библиотеке, знает немецкую литературу и имеет высшее образование. Однако, позже, эмигрантка вполне успешно «закрыла гештальт» – сама стала профессором немецкой литературы в университете Рио. В поэзии Вовк местами сочетаются элементы украинской и латиноамериканской этники, афористичность и символизм. Ее библиография огромна. Кроме поэзии, Вера Вовк написала множество прозаических, драматических произведений, а также, сделала огромную серию переводов в треугольнике немецкого, португальского и украинского языков. После провозглашения независимости и до последнего времени часто приезжала в Украину, получала на родине литературные премии
«Чорні акації»
Я не знаю, чия рука колише
Цю сіть, до спочинку розп’яту,
Де берег, як біле марево.
Час цідить пісок з долоні в долоню,
І смерть може стукнула легко об шибу
Гілкою чорних акацій.
Женя Васильковская родилась в 1929 году в Ковеле на Волыни. В 15 лет покинула Украину. Окончила Колумбийский университет. Была среди основателей Нью-Йоркской группы, ее поэтический дебют восприняли восторженно. Но в шестидесятых годах публичная литературная жизнь Жени резко оборвалась. Зато она, видимо, вполне реализовалась в других сферах – например, успела поработать политическим консультантом при американском правительстве. В некоторых стихах Васильковская – наверное, самая метафоричная поэтесса из группы, хотя иногда не брезговала и вполне традиционной пейзажной лирикой.
«Південь»
Лежать порубані,
коряві триптихи,
незмінні боги гущавин.
В ягідних променях,
пір’ям дозрівши,
туркочуть порубом голуби.
Не в травах,
а в ризах, ченцями,
лягли скорочені тіні.
Яркоокими ящірками
стрибають хвилини,
зривають сонце з яблук.
Патриция Килина – единственная участница группы абсолютно без украинских корней. Ее настоящее имя – Патрисия Нелл Уоррэн. Родилась в 1936 году в штате Монтана. Начала писать в десять лет. В украинскую поэзию попала не совсем обычным образом – через брак с поэтом Юрием Тарнавским. Патрисия необыкновенно быстро выучила украинский язык и начала писать стихи, оригинальные, непосредственные (как это часто бывает, когда талантливый человек пишет на неродном языке) и полные архи-типичной образности. Побыв некоторое время украинской поэтессой, Патриция Килина вернулась в объятия английской словесности. А заодно и разошлась с Тарнавским. Теперь она –известная американская писательница и представительница квир-литературы, исповедующая лесбийскую идентичность.
«Молодий бузок»
Пелюстки грому відкривалися
над грубими листками хмар.
Sturm, казав барометр,
на стіні в старій хаті.
“Чи ти скоро поїдеш геть ?”
дівчинка спитала прабабу.
“Так,” відповіла прабаба.
Віконце розширялося в бузковім листі.
“А коли ти повернешся ?” дівчинка питала.
“Я не знаю,” прабаба відповіла.
На стіні барометр казав Sturm.
Видно було крізь вікно зелений горб;
там була могила пса, покрита
свіжо-зірваним бузком.
Мария Ревакович – самая младшая участница Нью-Йоркской группы, присоединилась к ней только в восьмидесятых годах. Ревакович родилась в 1960 году в Польше. В 1981 году выехала в Италию, оттуда в Канаду и, наконец, в США. Постоянно живет в Нью-Йорке. Прославилась не только метафоричными элегиями, но и многочисленными литературоведческими статьями про группу, составила антологию стихов ее участников «Півстоліття напівтиші», то есть внесла ключевой вклад в теоретическое осмысление творчества «Нью-Йоркской группы».
«Шепотіння, шепотіння»
проникаєш
у мої клітини
таким тихим шепотом
що хочеться мені
вирізьбити в собі
вухо
і повісити його
як образ
на стіну серця
мої очі
перестали б бачити
лише відчували б
найтонші звуки
накладали б
шепотіння на шепотіння
як фарби
у пошуках
правдивого
світла
О чем пишут мужчины
Юрий Тарнавский – один из самых известных и признанных поэтов Нью-Йоркской группы. Родился в 1934 году в Турке (Львовщина). Среднее образование получил в Германии, высшее – в Нью-Йорке. Работал в компании IBM. Автор множества книг поэзии, прозы, драматургии, переводчик. Эстет и авангардный экспериментатор, он, однако, в зрелом возрасте начал писать стихи и публицистического характера (к примеру, знаменитый текст «У РА НА», из названия которого «выпали» буквы К и И, так что Украина превратилась в Урану и стала пожирать своих детей).
«Чікаґо О’Гер»
Неділя пополудні, я на літаку, чекаю,
щоб вилетіти з Чікаґо
О’Гер,
мій мозок повний думок про
Френка О’Геру та
запаху авіяційного
палива, хотів би
зустрітися з моєю дівчиною, коли приїду, вона
приймає якогось маловідомого
ученого у себе
сьогодні, літак
торкнеться землі, як чоловік свого
зраненого серця
пальцями, я сяду в
авто, холодне, як погляди
прохожих, чи я подзвоню
їй, чи наше кохання
триватиме
вічно? ліворуч, за
порожнім сидінням, вагітна
жінка тримає свій напухлий
живіт м’якими
білими прив’язними ременями
своїх рук, оберігаючи
життя, хто обереже
моє?
Богдан Бойчук– еще один из «отцов основателей» группы, автор воспоминаний о ней, главный «медиа-менеджер»: занимал важные посты в редакциях всех ключевых для нее журналов: «Нових поезій», «Сучасності», «Світо-Виду». Родился в 1927 году на Тернопольщине. В 1944 году нацисты забрали его на принудительные работы в Германию, откуда позже удалось выехать в Америку. Несколько лет лечился от туберкулеза в санатории. Работал инженером. Поэзия Богдана Бойчука наиболее близка к экзистенциализму, а сложные и герметичные образы насыщены неизменным внутренним напряжением. Богдан Бойчук – единственный из Нью-Йоркской группы, кто теперь постоянно живет в Украине.
Як світла ломили над Palacio ніч,
ти познáчила мене під вестибюлем,
де Рівера стінами блудив,
тягнучи по них минуле.
Ти познáчила мене на Socalo цілунком,
як світла ломили над дахами ніч,
і стекла із мене сукровиця злоби
крізь твої джерела віч.
Богдан Рубчак. Родился в 1935 году в Калуше. После Второй мировой войны поселился в Чикаго, но часто бывал и в Нью-Йорке. Профессор Иллинойского университета. Автор шести книг весьма мифологических стихов, многочисленных литературоведческих публикаций, составитель антологии украинской поэзии на Западе «Координаты».
Самотні дівчата
носять на грудях стигми місяця —
два відображення його обличчя, —
що сповнюються жадібним стражданням, коли ніч,
що сповнюються нестримною спрагою
і п’ють його повню.
І тоді
в золотих плесах їхнього волосся
падає повня місяця,
а їхні білі стегна —
то палати для нього.
Роман Бабовал. Родился в Бельгии, в Льеже, в 1950 году. Представитель «второй волны» и «дистанционный» участник Нью-Йоркской группы, никогда не бывавший в Нью-Йорке. Автор эффектных и метафорических стихов, часто необычно-любовных. Составитель «Виртуальной антологии поэзии Нью-Йоркской группы» в интернете (https://users.belgacom.net/
«Звичка»
отак ліс загадковий виростав —
без слів, похмуро.
розколювався так надвоє камінь — без
ґримас, без крику.
отак при першім злеті падав птах —
прострелений під оком шротом.
так несвідомо ми
кохалися — у вижиданні
жахливого зняття з хреста.
Юрий Коломыец родился в 1930 году в Кобеляках на Полтавщине. После войны жил в Чикаго, работал инженером-изобретателем. В его стихах ощущается влияние конструктивистского стиля, хотя временами Коломыец напоминает настоящего романтика.
«Гранчасте сонце»
На палі дня,
де птах
не вдарить крильми
полудня,
зійшло гранчасте
сонце.
На щоглах висять
хмари,
на гострих вістрях міста …
Розрізані квадрати вулиць
світлом, але
на сонці більше гранів.
Стоит здесь, наверное, вспомнить и о художнике по имени Юрий Соловий, с которым, кажется, больше всего дружили и сотрудничали «нью-йокрцы». Он родился в 1924 году в Старом Самборе на Львовщине, экспериментировал с самыми разными направлениями искусства со сложными названиями: от неокубизма до неоэкрпессионизма.
