Историю легендарного музыканта слушайте в нашем видео подкасте The New York Insider

Пролог. Страж Шестой авеню

Подпишетесь на наш канал на YouTube  на русском и английском языке.

Представьте Нью-Йорк ранним утром. Пахнет кофе из уличных киосков, над асфальтом подрагивает пар. И вот, на углу 6-й авеню и 54-й улицы, стоит человек в рогатом шлеме викинга, опираясь на копье. На нём плащ, а в пальцах — дощечка с брайлевскими ячейками. Иногда он играет на странном флейтообразном инструменте, иногда тихо бормочет стихи. Он неподвижен, словно памятник.

Для спешащих мимо он был «Викингом с 6-й авеню» — эксцентричным, но привычным элементом городского пейзажа. Но за этим образом стоял настоящий музыкант и философ — Мундог (Луис Томас Хардин), человек, который всю жизнь сочинял симфонию в голове. 

Ранние годы: тишина, звук и случай

Луис Томас Хардин родился в 1916 году в Канзасе, в семье епископального священника и учительницы музыки. С детства он барабанил по коробкам, складывал свои ритмы. Когда семья жила в Вайоминге, отец взял мальчика на церемонию индейцев-арапахо — танец Солнца. Луису, сидевшему на коленях у вождя, дали в руки барабан из буйволовой кожи, и он бил в него, глядя на небо. Эти сложные ритмы навсегда остались в его музыкальной памяти. Потом он вспоминал: «Я понял, что ритм — это молитва».

В шестнадцать лет его жизнь перевернула случайность. Он нашёл у железной дороги предмет, оказавшийся капсюлем от динамита, — и тот взорвался в руках. Луис ослеп.

Эта трагедия, однако, не сломила его. Слух подростка обострился до невероятной степени, а страсть к музыке стала стержнем. Сестра Рут читала ему вслух по вечерам — философию, поэзию, мифы. Он выучил ноты по Брайлю, самостоятельно овладел контрапунктом и гармонией на слух. Это развило феноменальную память и внутренний слух, позволявший Луису удерживать сложнейшие партитуры в уме, видя музыку незрячими глазами. Учителя поражались: он мог мысленно представить себе оркестр, распределить партии и запомнить всё.

Нью-Йорк. Город как оркестр

В 1943 году Луис приехал в Нью-Йорк. Мало кто знает, что за образом викинга-отшельника, который он вскоре создаст, стояла и личная драма: еще до прибытия в Нью-Йорк он был женат, и у него родилась дочь, но семья распалась.

Первые годы в городе стали временем мучительных поисков. Денег хватало на жалкую комнатушку, но вокруг была музыка. Он стоял у служебных входов в Карнеги-холл, слушал репетиции, запоминал, как звучит симфония изнутри. Он предлагал свои сложные классические произведения дирижерам, надеясь, что их начнут исполнять. Постепенно обзавёлся знакомствами: Тосканини, Бернстайн, Стравинский, Чарли Паркер, Бенни Гудмен — все знали о слепом парне, который слышит больше, чем видит.

Чтобы выжить, он подрабатывал натурщиком в художественных школах и продавал свои стихи и ноты случайным людям. Разочарованный неудачными попытками пробиться, он на время покинул город и отправился на запад в поисках аутентичной индейской культуры, но нашёл лишь её отголоски.

Вернулся он в 1949 году, но уже с твердым решением: если его не пускают на сцену, он сделает сценой весь Нью-Йорк.

Именно тогда он взял себе новое имя — Мундог (Moondog). В честь пса, который когда-то «выл на луну больше, чем любая другая собака, которую он знал».

Мундог не просто жил на улицах — он превращал улицу в сцену. Он играл, декламировал, продавал стихи и ноты, писал музыку прямо стоя — с помощью брайлевской дощечки под плащом. Он слушал город. Шум машин, шаги, сирены — всё это становилось частью его партитуры.

Парадоксы и рога

Он был воплощением противоречий. Слепой, но всевидящий. Уличный музыкант и при этом строгий композитор-формалист.

Однажды радиоведущий Алан Фрид присвоил его имя для своего радиошоу «The Moondog Rock and Roll Matinee». Бездомный уличный музыкант подал на него в суд… и выиграл! Чтобы доказать свои права, он привлек в качестве свидетелей титанов классической музыки, включая Игоря Стравинского, Артуро Тосканини и Бенни Гудмена.

Его образ викинга не был случайностью — это была осознанная философия, протест против угодничества и отказ признавать авторитет тех, кого он не уважал. Он строил свою жизнь как хотел, делая все сам, вплоть до одежды, включая знаменитый шлем и плащ.

Этот образ был видимой частью глубокой личной философии. Мундог ассоциировал себя со скандинавским богом Одином, который отдал свой глаз за мудрость; потеряв зрение, Мундог находил в этом параллель со своей судьбой. Парадоксально, но его воинственный облик скрывал убежденного пацифиста: копье в его руках было не оружием, а символом, скипетром странствующего поэта.

Он также был автором коротких афористичных стихов, которые называл «мадригалами», полных тонкой иронии и мудрости. Вот несколько примеров:

Machines were made to be man’s servants, so he could live like a king. But instead he has become a servant to the machines, so he can live like a dog. 

(Машины были созданы, чтобы служить человеку… Но вместо этого он стал слугой машин, чтобы жить как собака.)

I’m not gonna die in 4/4 time. (Я не собираюсь умирать в размере четыре четверти.)

Музыканты были первыми, кто распознал в нем не фрика, а мастера. Молодые Филип Гласс и Стив Райх, будущие иконы минимализма, буквально учились у него на тротуаре, восхищаясь его сложнейшими ритмическими канонами. 

Гласс настолько уважал его, что на какое-то время поселил Мундога в своей квартире. Он вспоминал: «В комнате оставались коробки из-под пончиков… но музыка, которую он писал, была безупречно чиста». Легенды джаза, от Чарли Паркера до Чарльза Мингуса, не считали зазорным импровизировать с ним прямо на улице.

Музыка как улица

Мундог называл себя «европейцем в американской шкуре», считая своей основой полифонию Баха. На эту основу он накладывал ритмы, услышанные в звуках города: стук колес метро, сирены, человеческие шаги.

Он никогда не писал за пианино. Он сочинял стоя, в уме. Его ритмы он называл “snaketime” — «время змеи»: текучее, свободное, не подчиняющееся стандартному четырёхдольному такту. Он придумал собственные инструменты с поэтичными названиями, такие как «Утсу» (маленькая треугольная арфа) или «Тримба»(треугольный перкуссионный инструмент).

Апогеем стал конец 60-х. Продюсер Джеймс Уильям Герсио, работавший с группами Chicago и Blood, Sweat & Tears, нашёл Мундога на его углу и предложил записать альбом с полным оркестром на мейджор-лейбле Columbia Records. Мундог не проходил прослушиваний. Большая музыкальная индустрия пришла к нему сама.

В 1969 году он записал альбом Moondog. Условие было одно: продюсеры не услышат ни одной ноты до выхода диска. В студии он дирижировал оркестром из пятидесяти человек. Позже говорил: «Это был самый счастливый день в моей жизни». Песня Bird’s Lament — его прощание с Чарли Паркером — спустя десятилетия станет саундтреком к рекламе и десяткам ремиксов.

Переезд и тихие годы

Самый удивительный поворот в его жизни произошел в 1974 году. Его пригласили в Германию для выступления на радио. Он приехал, дал концерт и… не вернулся. В Европе он нашёл то, чего ему не хватало в Америке — глубокое, почтительное отношение к классической традиции.

Но он обрел нечто гораздо большее. Почти сразу после приезда его буквально «усыновила» семья молодой студентки Илоны Гёбель (позже — Зоммер). Эта семья стала для него всем: домом, студией и архивом. В лице Илоны он нашел не просто помощницу, а родственную душу, ставшую его приемной дочерью. Илона посвятила свою жизнь его наследию, став его личным секретарем и писцом. В течение многих лет она переводила тысячи страниц его музыкальных произведений, записанных шрифтом Брайля, в стандартную нотную грамоту — титанический труд, благодаря которому мир получил доступ к его симфониям. Мундог юридически сделал Илону единственной наследницей своего творчества.

В Мюнстере Мундог обрёл покой и смог полностью сосредоточиться на творчестве. Писал сотни новых пьес, записывал альбомы (H’art Songs, Elpmas). В 1989 году он ненадолго вернулся в Нью-Йорк — дирижировал своим оркестром на трибьют-концерте, где были Стив Райх и Аллен Гинзберг.

Он умер 8 сентября 1999 года в возрасте 83 лет.

Голоса о нём

Each of us is a universe. (Каждый из нас — вселенная.) — Moondog

«Он был самым знаменитым уличным человеком своего времени». — биограф Роберт Скотто

«Он сочинял, как Бах, но выглядел как бог Тор». — журналист

«Публика видела эксцентрика, музыканты — гения». — New York Times

«Он показал нам, что дисциплина и безумие могут быть одним и тем же». — Филип Гласс

Эхо Мундога

Сегодня его музыку называют предтечей минимализма. Его ритмы вдохновили Райха и Гласса, его темы — джазовых музыкантов и рок-группы. Песню All Is Loneliness исполняла Дженис Джоплин.

И это сияние не угасло. Напротив, благодаря титанической работе Илоны Гёбель по расшифровке его архивов, музыка Мундога сегодня звучит громче, чем когда-либо. Современные музыканты и дирижеры заново открывают для себя его гений. Его симфонии и каноны, сочетающие строгость Баха с гипнотическими ритмами, регулярно исполняются. Такие коллективы, как Kronos Quartet, Bracelli Orchestra и London Sinfonietta, включали его произведения в свой репертуар.

Он был человеком-противоречием. Бродягой с точным слухом, философом с рогами, слепым, который видел звуки. А сам Мундог говорил:

«Я просто слушаю город. Он шумит — а я отвечаю».

Он превратил Нью-Йорк в партитуру, где трамвай — это бас, шаги — перкуссия, а ветер между небоскрёбами — мелодия.

Если однажды вы окажетесь на Шестой авеню и услышите, как город шумит в унисон, — прислушайтесь. Возможно, где-то между сиреной и эхом шагов звучит всё та же симфония Мундога.