Интервью специально для ELEGANT NEW YORK
вела Ольга Третьякова


 

 

Второе интервью с Алексеем Коганом, украинским джазменом, автором и ведущим радиопрограмм.
В первом материале, опубликованном в Elegant New York, речь шла о джазе. Алексей дал мастер-класс для наших читателей, одинаково интересный как искушенным слушателям джаза, так и новичкам. В продолжение речь пойдет о судьбе человека увлеченного и удачливого, который, выбрав свой уникальный путь, сумел добиться успеха и признания.

 

 

[quote style=”boxed”]Казалось бы, судьба мальчика, родившегося в Киеве, у которого вся семья была связана с музыкой, была заранее решена. Бабушка – в прошлом концертмейстер, мама – преподаватель музыки в детском саду, папа – доктор, который хорошо играет на семиструнной гитаре и поет, родной дядя – обычный рабочий на киевском заводе торгового машиностроения, слушающий вражеские голоса и “играющий свадьбы” на аккордеоне, дядя  который 42 года работал в киевском оперном театре концертмейстером вторых скрипок. Ребенок с такой родословной однозначно должен был учиться играть на скрипке.

А. К. : А я был подольский босяк, лазил в дальние пещеры Лавры, они тогда еще были закрыты, катался на скрипке с ледяных горок. Я ненавидел скрипку лютой ненавистью, рвал струны, но это была лажа, потому что дядя работал в оперном театре и всегда мог оттуда принести новые. Я мог порвать струну, позвонить своему педагогу и сказать: “Вениамин Григорьевич, у меня струна порвалась.” А он в ответ:  “Твой дядя заходил, есть комплект струн, давай приезжай”. И это была катастрофа. Я проклинал все на свете – я был лучшим полузащитником во дворе. Мне ребята кричали: “Леха, перепиливай свою скрипку быстрее, мы проигрываем!” И я выходил через черный ход, чтоб меня со скрипкой никто не видел. Мама моя часто это вспоминала, светлая ей память. Учился я хорошо благодаря моей памяти.

О. Т. : Когда же появилась любовь к джазу?

А. К. : А рядом был дядя, у которого был магнитофон, и он записывал вражеские голоса. Он меня на джаз и “подсадил”. Я тогда услышал человека, с которым мне так и не удалось никогда познакомиться, и который в последствии стал моим кумиром. Хоть и говорят “не сотвори себе кумира”, у меня кумир был, есть и останется, и никому не занять его место, как свободным осталось его место на радио Voice of America. Это – Уиллис Коновер (Willis Conover), автор программы “Jazz Hour”, который своим баритональным басом говорил : “This is Jazz Hour. Voice of America”, и звучала магия.

Вслед за Польшей, Уиллиса стали называть символом анти-коммунизма в Восточной Европе. Этот человек по радио не сделал ни одной политической прокламации! Он помогал людям познать возможность выбора. А текст его состоял из таких простых вещей: он говорил название пьесы, называл кто будет играть соло, в каком году был записан альбом и, когда заканчивалась пьеса, он повторял эту информацию. Это был голос, которого ждали. Это был человек, который доказывал всем в тоталитарных странах, что любой может выбрать, что ему нравится и что ему не нравится.

Из Архива:
Коновер был душой, организатором и вдохновителем джазовых действ. Именно ему доверили составить программу и вести концерт в Белом доме, когда президент Ричард Никсон чествовал Дюка Эллингтона по случаю 70-летия великого музыканта. Именно с подачи Уиллиса Национальный фонд искусств стал покровительствовать джазу и выплачивать стипендии молодым талантам. Среди наград этого удивительно скромного подвижника самая существенная − премия звукозаписывающей промышленности Америки «За использование музыки для наведения культурных мостов между народами мира».

А. К. : Я помню журналы “Jazz Forum” европейской джазовой федерации, там я, в  первый раз приехав в Варшаву,  увидел его фото – я никогда его не видел, я только слышал его голос. Я очень люблю Польшу, часто там бывал и хорошо знаю польский джаз. Часто привозил польских артистов в Украину: за годы независимости их здесь выступило больше, чем за все годы советской власти. И когда спустя годы, мои друзья из Польского посольства попросили меня написать автобиографию, я понял, что будет какое-то награждение.

Я прекрасно знал, что у моего кумира был орден “Заслуженный деятель Польской культуры”. Когда я об этом подумал, я сразу от себя эту мысль отогнал, думая, ну куда там, грязным ногтем царапать имя Коган на постаменте, на котором написано золотыми буквами “Willis Conover”, но тогда я этот орден получил. Такой орден в Украине среди тех, кто занимается музыкой, есть только у меня.
Когда Коновер умер, программу на “Голос Америки”не закрыли: свято место пусто бывает. “Voice of America” повторяет его программы – архив позволяет, но никто не взялся за его работу. Своей деятельностью Коновер доказал знаменитый принцип: человек жив пока жива память о нем. Для меня лаконичный стиль Коновера – образец радиовещания.

Еще когда пятиклассник Леша Коган, преодолевая себя, учился играть на скрипке, его дядя вынес вердикт: “Он свяжет свою жизнь с музыкой, но скрипачом он не станет никогда, он стесняется своего инструмента”. О не сложившейся  карьере скрипача сегодня напоминает календарик, хранящийся в скрипке Алексея, на котором написано “Юному скрипачу Леше Когану от тезки с пожеланием успеха” – подарок от Леонида Борисовича Когана, полученный на концерте одного из лучших скрипачей в мире, и тогда в Советском Союзе. Получая классическое скрипичное образование, благодаря дяде Алексей попадает на концерт Дюка Эллингтона (Duke Ellington) в Киеве в 1971 году.

О. Т. : Расскажите о первом джазовом концерте.

А.К. : Мой дядя приходил с завода, становился под душ, одевал лучшие свои брюки, белоснежную коттоновую рубашку, галстук и говорил “Сыночек, сегодня мы идем на Дюка Эллингтона. Когда ты вырастешь, он уже умрет”. Когда за три дня на четырех концертах я увидел, как играют живые легенды Дюк Элингтон, Гарольд Эшби (Harold Ashby),   Пол Гонзалвес (Paul Gonzalves), я понял, что они могут играть мертвыми. Каждый день программа звучала на 70 процентов другая.
Я разбирался в музыке, по литературе у меня были хорошие оценки, я слушал классику, но я понял, что только эта музыка может приблизиться к моей душе, она мне была интересна.”

О.Т. : А что еще Вы слушали тогда, кроме классики и джаза?

А. К. : Я вырос на музыке Beatles, они мне были более интересны, чем Rolling Stones. Посмотрите на количество джазовых версий композиций Beatles – был благодатный материал. Pink Floyd прошли мимо меня. Я отдаю себе отчет, что это великие музыканты, которые оставили след в истории современной музыки. Но мне этого было мало. А вот джаз – это была непредсказуемость, ведь настоящий джазовый музыкант не сыграет одинаково одну и ту же тему два раза.

Подходил к концу девятый класс, Алексей купил бас-гитару и поехал с ребятами на теплоходе Киев-Одесса. Естественно, они играли джаз.

А.К. : Я учился музыке с пяти лет. У моего педагога Вениамина Григорьевича Зельдиса была такая идея, что я заканчиваю девять классов обычной школы, готовлюсь год, и, минуя муз. училище, поступаю в консерваторию. Я вернулся 30-го августа в школу, у меня концерт Венявского, три части, я за день – память хорошая – выучил первую часть и пошел. Пришел, Вениамин Григорьевич меня встретил, я сыграл первую часть с концертмейстером. Он говорит: “Прекрасно, Лешенька, давай вторую.” Я говорю:” Вениамин Григорьевич, я не выучил.” Никогда не забуду. С одной стороны, это позор, а с другой стороны, – настоящий человек! Он подошел ко мне, взял у меня скрипку и смычок, положил в футляр, закрыл футляр, поцеловал меня в лоб, дал футляр в руки, открыл дверь и сказал: “Вон!” Так бесславно закончилась карьера Когана на скрипке, и я благодарен ему страшно.

А потом была армия. Я попал в обычные танковые части, сильно переживал мой отец – он боялся армии, и как оказалось, не зря: на учениях я горел в машине. Получил ожоги второй-третьей степени, о музыканте на некоторое время пришлось забыть. Вторая-третья степень, лицо, руки –  для пацана двадцатилетнего это была трагедия. Первое что мне захотелось, когда я увидел себя в зеркало, – это выброситься в окно четвертого этажа госпиталя. А потом пришлось переквалифицироваться в управдомы.”

Из Архива:
“Свою жизнь я прожил не зря. Это беспрецедентный факт: во времена Советского Союза человек с фамилией Коган (!) восемь лет проработал на государственном радио с ежедневной часовой джазовой (!) программой. Ни в одной другой советской республике такого не было! Так что мне точно повезло!”

– Как Вы попали на радио?

А. К. : Джаз я любил всегда и собирал диски. И вот, я должен был встретить своего отца, который никогда не опаздывал, мама его называла курьерским. Папа должен был быть в десять минут седьмого, и это означало, что даже если бы случилась атомная война, землетрясение, но он бы не умер, он будет в 18:10. Он был такой человек – организованный. И вот, представьте себе, мы договариваемся встретиться возле станции метро “Крещатик”, я выхожу, отец опаздывает на пятнадцать минут первый раз в жизни, и я встречаю человека, который мне предлагает работу на радио. Может быть, я бы встретил его позже, но в момент той спонтанной встречи у меня не было никаких амбиций.

Алексей Коган прекрасно знал, что Николай Николаевич Аммосов в новую программу “25 хвилин джазу” брал не его, он брал его диски на работу. Но Алексею было все равно, он был готов учиться.

О. Т. Вас неоднократно приглашали на телевидение. Почему отказываетесь?

A. К. : Я не люблю телевидение по одной простой причине: когда я вижу себя на экране, 15 секунд у меня рвотный рефлекс. Мне это не нравится, а я себе самый главный судья. Радио – это мое, то чему я научился. Я 31 год работаю на радио. Голос и музыка для меня гораздо важнее, чем голос, музыка и картинка. Мой учитель Олег Витальевич Горский когда-то спросил меня: “Ты когда говоришь в микрофон в темной студии, – а я ночником всегда был (тот, кто работает по ночам – А.К.) – , можешь себе представить какого-то человека конкретного, к которому ты обращаешься?” Я говорю: “могу”. “А этот человек выдуманный какой-то?” – “Иногда выдуманный, иногда реальный.” – “Если было такое в эфире когда-нибудь – ты состоялся.” Так вот у меня это не часто,  но было.
Благодаря хорошим учителям на радио, таким как Николай Иванович Едомаха, главный режиссер радио “Промінь”, я в эфире отлично говорю по-украински. В быту я русскоязычный, но в среде родителей моего отца, там все были украиноязычные и совсем не бандеровцы. У меня три крови: еврейская, польская и украинская.

О. Т. : Чем Вам сегодня больше всего нравится заниматься?

А. К. : Сегодня – это мои студенты. Я преподаю в музыкальном училище на высшем факультете джаза. В Киевской консерватории нет факультета джаза, и очень хорошо придумали, что когда человек заканчивает муз. училище и тут же поступает на “вышку”. Еще занимается пять лет и получает диплом, который приравнивается к высшему музыкальному джазовому образованию. С моими студентами я не покупаю дешевый авторитет, мы большие друзья, мы спорим, мы разговариваем и я вижу, как они меняются после моих лекций. Как когда-то сказал человек, которого я глубоко не уважаю, компилятор великий – Михаил Задорнов, “чего мы хотим от наших детей, они не такие как мы, говоря их современным языком, у них сервер гораздо больше, чем у нас, одна проблема – он пустой”. И я этот сервер пытаюсь наполнять. Вот сидят эти красавцы, наводят Sound Cloud и говорят, ок, вот есть пять альбомов, Алексей Вадимович, а эта тема из какого? Я на это смотрю, и думаю, ну ладно, умник, я тебе покажу. Посидел дома, прихожу, говорю: “Бертран Ришар”, ставлю музыку, первую вещь – нету, вторую – нету, третью – нету, пятую- нету, десятую – нету. Шок! И говорю: “Дети, тема сегодняшней пары – музыка, которой нет в интернете.” И все, они понимают, что интернет – это шикарное подспорье, но ни в коем случае не панацея. Я их пытаюсь научить мыслить. Я их учу читать джазовые журналы, заставляю проходить blind fold тесты – заставляю узнавать музыку вслепую. Мне было очень приятно, когда я говорил с ректором стоял, у них устроили выпуск в Мариинском парке, открытый экзамен. И был весь второй и третий курс, с которым я работал, они все стайкой так подлетают: “Алексей Вадимович, мы хотим сфотографироваться!” И ректор мне говорит: “Чувак, ты там не выпендривайся, ты иди. Не каждому педагогу весь курс предлагает сделать фотографию! Договорим потом. Дети попросили – иди.” И я тогда понял, что да, это уважение.

О. Т. : Вы не любите, когда Вас называют критиком. Почему?

А. К. : Мне вчера предлагали и хорошие деньги сулили, посидеть в жюри. Я сказал нет. Я 12 лет назад дал себе слово никогда не сидеть в жюри, и я это слово держу. Даже если у меня будет плохо с деньгами, для меня это называется переступить через самого себя. Деньги пахнут, извините. Надо быть человеком этичным, так родители учили.
Отец всегда говорил, что я мать должен уважать уже за то, что она меня выносила в животе. Заповеди моего папы. Когда он умирал, он мне сказал, и я этим очень горжусь: мой сын умеет радоваться успехам других! И это правда, я могу порадоваться, абсолютно искренне. Второе, чему меня научил отец: отрицать можно только то, что знаешь хорошо. А третья истина, это: если тебе что-то не нравится, это еще не значит, что это плохо. И поэтому с моей точки зрения, судить чье-то творчество безнравственно. Я не хочу слышать вопрос ” А СУДЬИ КТО?” Если меня кто то спрашивает “Ну как?”, я могу с улыбкой ответить “Ну ты сам знаешь”, а когда спросят, были ли честные ноты, сказать “Не много, но были”. Причем, это же все равно частная точка зрения.

Темнело. Звезды зажигались над Киевом. А терраса Мастер-Класса заполнялась музыкантами, готовящимися к концерту, и любителями джаза.
Билли Холидей пела: «Улыбнись, и весь мир улыбнется с тобой».
И вы не поверите, но мир действительно улыбался.