Виталий Орлов
«Бывают времена, когда люди принимают
коллективную вонь за единство духа».
Фазиль Искандер
Ушел из жизни 87-летний Фазиль Абдулович Искандер – последний из великих русских писателей. Он умер 31 июля 2016 года на даче в подмосковном Переделкино. Отец писателя, наполовину абхазец, наполовину перс, в 1938 году был депортирован из СССР в Иран, там попал на каторгу, где и умер в 1957 году. С тех пор Искандер больше никогда отца не видел, но тень Сталина всегда была за его спиной. Эта тень еще долго оставалась за ним и после смерти Сталина 5 марта 1953 г.: писатель родился 6 марта, практически в день смерти тирана. Фазилю в этот день исполнилось только 24 года, и свой день рождения он не мог отмечать еще многие годы.
В нынешнем 2016-м добрый человек из Мухуса Фазиль Искандер отметил свое восьмидесятисемилетие. А мы и не заметили…
У дома Орёлкиных. В сентябре 1984 г. В прекрасном, но – увы! – уже прошедшем времени. Слева направо знаменитый маэстро Фазиль Искандер, у него на руках Чарли сын Бульки (внизу)
Попробуем мысленно перенестись в далекую и уже, как детский сон, полузабытую Абхазию и послушаем Искандера, который не спеша рассказывает о своем сумасшедшем дяде, приходившем в нервное возбуждение, «увидев портрет человека, поданный крупным планом, в газете или журнале… Но так как в этом виде всегда изображался один и тот же человек, это могло быть понято как некоторым образом враждебный намек, опасное направление мыслей и вообще дискредитация. Бабушка пыталась отучить его от этой привычки, но ничего не получалось.
– Нельзя, нельзя, комиссия!- грозно говорила бабушка, тыкая пальцем в портрет и отлучая дядю от него, как нечистую силу».
Почему обыкновенный сумасшедший ничего, кроме комиссии, не боялся? Потому что в действительности в то время только сумасшедший мог ее не бояться. Сетования грибоедовского Фамусова «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!» – кажутся совершенно ничтожными по сравнению с тем, какими устрашающими могли быть комиссии в наши дни: «От комиссии по организации похорон…», «Создана комиссия по расследованию…», и, конечно, самая страшная – ВЧК…
Помню, как листая «Неделю» – выходившее и очень востребованное в свое время приложение к газете «Известия», я набрел на автора рассказа «Мой дядя самых честных правил…» Фазиля Искандера. Имя это мне не было знакомо, но заинтересовало то, что прозаик (о том, что он начинал как поэт, я узнал значительно позднее) рискнул в качестве заголовка процитировать Пушкина. А прочтя, был просто ошеломлен и с тех пор полюбил его прозу навсегда.
В трех номерах «Нового мира» за 1973 год был опубликован роман Фазиля Искандера «Сандро из Чегема». Как оказалось, когда со страниц журнала пришли неизвестные ранее главы, это был не роман, а экстракт из романа, причем из него исчезло (по решению соответствующей опять же комиссии) одно из основных действующих лиц – Сталин. Это отнюдь не свидетельство особенностей авторской работы, а свидетельство драматической судьбы книги. И – драматической судьбы ее автора, для которого самое начало, восход «времени застоя», ознаменовалось неискаженной публикацией «Созвездия Козлотура».
Со сдержанностью и невозмутимостью летописца Ф.Искандер в «Козлотуре» писал: «редакционные шоферы все равно ничего не делали, потому что месяцем раньше началась кампания по экономии горючего, и им перестали выдавать бензин… а кампанию по сокращению командировочных расходов тогда еще не проводили».
Смех рождается от того, что автор считает как бы незыблемой, как закон природы, как формула из учебника физики очевидную абсурдность ситуации, рожденной основным законом социализма. Окончив в Сухуми школу с золотой медалью, Фазиль появился в Москве и пытался поступить в МГУ. Не тут-то было. Поступил в Библиотечный, а затем в Литературный институт, по завершении учебы в котором несколько лет работал в газетах Брянска и Курска, потом на родине, в Сухуми, в местном издательстве, а в 1962-м году окончательно перебрался в Москву. Печататься Искандер начал как поэт – первая его поэтическая публикация состоялась еще в 1953-м году, первый сборник стихов «Горные тропы» вышел в Абхазии в 1957-м. Однако при всех несомненных достоинствах лучших стихов Искандера он вошел в историю современной русской литературы (и останется в ней) именно как прозаик.
То, над чем только намеком смеялся Искандер в рассказе «Мой дядя…», да и в других рассказах, обрело мощное сатирическое звучание в его романах. В «Козлотуре» он выступил, чтобы напрямую изобразить и обличить некую идиотскую социальную реальность, через которую обнаруживалась вся маразматическая пустопорожность системы, основанной на идеологии приказа, демагогии и показухе. Смеховая стихия организует искандеровское повествование. Это не просто подтрунивание над тем или иным героем или обнаружение смешных и нелепых черт в той или иной ситуации.
«Если народ на площади не смеется, то народ безмолвствует,- замечал критик М.М. Бахтин.- Народ никогда не разделяет до конца пафоса господствующей правды. Если нации угрожает опасность, он совершает свой долг и спасает нацию, но он никогда не принимает всерьез патриотических лозунгов классового государства, его патриотизм сохраняет свою трезвую насмешливость в отношении всей патетики господствующей власти и господствующей правды». Смех Искандера в «Сандро из Чегема» является глубоко оппозиционным по отношению к доказавшим свою беспомощность идеологическим клише и патетическим стереотипам.
«Мне иногда кажется,- пишет Искандер в главе «Кутеж трех князей в зеленом дворике»,- что здравый смысл, который я унаследовал от своих чегемских предков, предохраняет мою голову от ненужных и даже вредных знаний. Ну, в самом деле, какое значение имеет год, в котором ты живешь, если тебе точно известно, что время в твоей стране остановилось и никуда не двигается?» Писатель был абсолютно точен в анализе ф о р м у л ы з а с т о я, когда чем труднее для общества был год, тем более пышный официальный эпитет он получал.
Искандер нашел пристанище для своего духа и своей прозы на скромной, но в то же время менее поврежденной идеологией, все еще живой почве своей маленькой Абхазии, где чудом сохранился мир традиционных нравственных устоев посреди бушующего на просторах страны организованного коммунистического хаоса, на набережных вымышленного приморского города Мухус, в названии которого легко угадывается Сухум – в обратном прочтении. Увы, сегодня мы знаем, что ветер хаоса долетел и до этого оазиса…
Я любил этот город и люблю вспоминать его и сейчас. В течение одиннадцати лет мне доводилось бывать там каждой осенью, пока не началась спровоцированная Россией Грузинско-Абхазская война.
Жил я в районе пансионата «Синоп», и чтобы попасть в центральную часть города, обычно доезжал троллейбусом до кинотеатра «Москва» и потом шел пешком по улице Лакоба в сторону морского порта. Проходя мимо редакции газеты «Советская Абхазия», живо представлял себе, как когда-то здесь впервые появился Константин Паустовский и написал короткую горячую статью против кровной мести. «Редактор, читая ее, только чмокал языком, –вспоминал Паустовский. – Нельзя печатать, – сказал он, наконец, и хлопнул по рукописи ладонью. – Понимаешь, кацо, невозможно так неожиданно отнимать у людей их привычки. Надо действовать дипломатично. Тысячи лет они резали друг друга, кацо, – и вдруг запрещение! Ты мне не веришь, кацо, но клянусь своей дочерью, что автора этой статьи немедленно убьют на пороге редакции. Ты понимаешь, что я, как редактор, не могу этого допустить»
Потом я проходил мимо здания морвокзала и через арку напротив гостиниц «Абхазия» и «Рица» входил в скверик на набережной, где, опершись на свои сучковатые палки, сидели на скамейках столетние абхазцы и не торопясь говорили, что мандарины этой осенью уродили неплохо, что Брежнев все же еще очень молодой человек и поэтому не совсем умный, иначе он давно разрешил бы Сухумский педагогический инстиут переименовать в университет – потому что какая же столица без университета?» И что он должен был прислать в Сухуми новые чешские троллейбусы «Шкода», а не отдавать все полученные республикой 5 штук в этот Тбилиси. И что Этери делает аджику-м-м-м – другой такой на рынке не найти. Я шел мимо этих стариков к знакомому греку выпить чашечку кофе, сваренного в маленькой, чуть больше наперстка, джезве в раскаленном песке, и от запаха эвкалиптов и магнолий, смешанного с запахом кофе и моря, начинала кружиться голова.
Другие сумасшедшие запахи – вымоченного в уксусе и луке мяса, готового стать шашлыком, – и немного старомодная томная джазовая музыка – все это доносилось из ресторана «Нартаа», расположенного на двухъярусных деревянных галереях, укрепленных вдоль глухих стен прилегающих к набережной домов, образуя площадку под открытым небом, в центре которой росла большая старая чинара.
Конечно, на жизнь города я смотрел немножко глазами любимых писателей: Паустовского, Искандера. К тому времени было прочитано уже все, что они написали о Сухуми, купил пластинку из серии «Говорят писатели» с записями Искандера, читающего свои рассказы.
И вот однажды мне представилась возможность услышать не пластинку, а его самого. Ф.Искандер как-то осенью приехал, как обычно, в Сухуми и собирался встретиться с сухумцами. Они любят своего знаменитого земляка, поэтому билетов в филармонию, где должна была состояться встреча, к тому времени, когда я узнал о ней, в кассе уже не было. Пришлось доставать их через друзей. Кроме того, мне нужно было достать еще и книгу Искандера, чтобы попытаться получить автограф, поскольку автограф – это повод для знакомства. Книгу достать оказалось труднее. Я выпросил ее у знакомой библиотекарши в обмен на обещание привезти на следующий год такую же – дома в Харькове она у меня была.
В филармонию я поехал заранее. Никто не мешал мне пройти за кулисы через служебные входы и помещения, а тем, кто все же неуверенно пытался, я говорил, что я – гость, а гость здесь, как известно, – это святое…
Фазиль Абдулович, в прекрасно сидящем на нем сером костюме и идеально отглаженной голубой сорочке, загоревший и сосредоточенный, отдыхал перед выступлением. Кроме него в маленькой комнате без окон никого не было. Что сказать ему, я еще не знал, но оказалось, что он сам знал, о чем меня спросить.
-Здравствуйте, Фазиль Абдулович! Извините, что я вот так, бесцеремонно… – и представился.
-Здравствуйте, здравствуйте! Что может делать харьковчанин на берегу Черного моря, я могу себе представить, но за кулисами абхазской филармонии… – он улыбался, казалось, одним лишь голосом.
Книжку я держал наготове, но от неожиданности ответил вопросом на вопрос:
-Но как вы догадались, что я харьковчанин?
-Ну, это просто. Харьковчан всегда можно узнать по тому, как они произносят букву «г» и вместо русского «что» или украинского «що» произносят нечто среднее «шо»… Я вижу у вас мою книжку, такую сейчас найти довольно трудно, как вам удалось?
Это была книжка «Начало», которую в 1978 году издало местное издательство «Алашара». В ней было несколько самых любимых моих рассказов: «Начало», «Мой дядя…», « Богатый Портной и хиромант». Но я не стал рассказывать о своих маленьких хитростях по добыче книги и ответил:
– Мне дали ее знакомые.
-У вас здесь есть знакомые среди местного населения?
– Не только знакомые, но и друзья. Я подружился с ними за те многие годы, что сюда приезжаю.
Рассказываю Ф.Искандеру о том, как мы, с моими сухумскими друзьями – агрономом одного из сухумских парков и инженером, работающим в сухумском Физико-техническом институте, исходили весь город и окрестности пешком: от Эшеры до Мерхеули и от морского порта до древнего Берслетского моста в горах; о том , что мне по душе абхазский национальный характер, как я его понимаю – удивительное сочетание мудрости и детской непосредственности.
-Я вижу, вы знаете наш народ не как курортник и не как турист. Ну что же, тогда мои истории должны быть вам понятны еще и сердцем
К сожалению, уже подходило время начала выступления, и Фазиль Абдулович попрощался и пошел в зал, но перед этим пригласил меня на предстоящий в ближайшее воскресенье народный праздник урожая.
Я тоже пошел в зал. Искандер читал свои рассказы ровным, казавшимся бесстрастным, голосом. Причмокивая, присвистывая и прищелкивая языком, зал внимательно слушал и то и дело взрывался аплодисментами, а человек на сцене невозмутимо ожидал, когда сможет продолжить.
Все-таки очень крепким и мужественным должен быть народ, думал я, который может так смеяться над самим собой.
На следующий день, по приглашению Фазиля Абдуловича, мы поехали в деревню Лыхны (вы помните замечательное абхазское красное вино «Лыхны»? оно отсюда!), недалеко от Сухуми, на праздник. Можете ли вы себе представить народный праздник урожая в богатой живописной абхазской деревне, где мандарины и инжир, виноград и абрикосы растут как будто сами по себе, где из лавра вяжут не венки, а веники, и изобилие выглядит даже немного преувеличенным? Но для меня этот праздник остался в памяти навсегда связанным с именем Фазиля Искандера.
И сейчас я нередко перелистываю скромно изданную, но очень дорогую для меня книжку Фазиля Абдуловича «Начало», на которой он написал: «Дружески Ф. Искандер».
