Интервью с Геннадием Кацовым
вела Татьяна Бородина
Фотографии из архива Геннадия Кацова.
Часть вторая
Продолжаем разговор с известным журналистом и литератором Геннадием Кацовым. Не стану лишать читателя интриги и заранее рассказывать, в каком направлении развивался наш разговор, скажу только, что если вдруг вы пропустили начало нашей беседы, обязательно прочитайте его здесь.
– Нью-Йорк не простой город – для кого-то он становится своим мгновенно, для кого-то никогда. Как Он принял вас и как вы приняли его?
– Меня он принял замечательно, а я его, как родного. 12 мая 1989 года я прилетел в аэропорт JFK, и к вечеру оказался в гостинице, на углу Пятой авеню и 28-й улицы. Я поверить не мог, что это та самая авеню, которой пугал советских людей в своих репортажах политический обозреватель Валентин Зорин, показывая грязных бездомных и забитые всякой гадостью мусорные баки на тротуарах.
На самом деле, все оказалось на месте: и бездомные, и вонючие черные пакеты с мусором, амбрэ от которых в майскую жару было невыносимым. Но все это терялось в прочих частностях и глобальном общем. То, о чем говорил Бродский, мол, если писать о Нью-Йорке, то справиться с этим мог бы только Супермен. Энергия мегаполиса потрясала. И если поначалу поражали воображение небоскребы, то затем наступала очередь уютных сквериков, парков и Централ-Парка, скрытых от посторонних фонтанчиков и миниатюрных водопадов во внутренних двориках, эклектичного сочетания на одном квартале совершенно не совпадающих по архитектуре строений.
И толпа – разнородная, озабоченная, улыбающаяся, многоцветная, многоликая, разноязыкая. Ее броуновское движение в СОХО и Гринвич Вилледже. Ее направленные, как в школьных опытах по изучению электрополей, графически выстроенные потоки в районе Таймс-Сквера или у Рокфеллер-Центра. Ее парады в День Святого Патрика, кукольные шествия в День Благодарения, карнавалы на Хэллоуин.
С Севой Новгородцевым «город Лондон, Би-Би-Си» в Нью-Йорке, сентябрь, 1997 г.
Многие считают, что Нью-Йорк – город молодой, горячий, сексуально невоздержанный и музыкально неразборчивый. А ведь Нью-Йорк был основан голландцами в 1624 году, и тогда же назван Нью-Амстердамом.
Петропавловская же крепость на Заячьем острове была заложена в 1703 году и так возник задуманный Петром I город Санкт-Петербург. В нашем сознании С.-Пб – совсем не юный город, а ведь Нью-Йорк старше Питера на 80 лет. И сексуально Город Большого Яблока давно определился, удовлетворив потребностям любых сексуальных меньшинств, а финансово, музыкально, театрально, изобразительно не отдает уже много десятилетий титул столицы Мира другим городам, в чем каждый приезжий сразу может убедиться. У меня несколько лет заняло понять, чем театры Off-Broadway отличаются от Off-Off-Broadway, а рок-клубы на Макдугал-стрит от музыкальных площадок Мидтауна.
Обычно я предупреждаю моих знакомых, приехавших в Нью-Йорк впервые, чтобы они не расслаблялись. Ведь американцы общительны, улыбчивы, а если вы общаетесь с белыми, то они ничем от вас, вроде, не отличаются.
Когда вы посещаете Корею, Китай, какую-нибудь африканскую страну, вы понимаете, что попали в места экзотические и готовы к блюду из запеченной в грибном соусе крысы или рассказу о предках-каннибалах.
Но и Нью-Йорк, и вся Америка – экзотика. Здесь свои традиции, с которыми вы не знакомы, свои обычаи и привычки, вам неведомые, свои культура и представления о вежливости и прекрасном, свое искусство, правила социума и странная система выборов президента страны. Здесь все другое, поэтому прежде, чем критиковать и делать выводы, представьте себе, что вы в какой-нибудь Корее, где вы готовы удивляться всему, а что-то критиковать вам просто в голову не приходит.
С московским музыкантом Сергеем Летовым. Кафе Anyway, Нью-Йорк, 1996 г.
– Известный факт, что Нью-Йорк благосклонен к творческим людям. Он дает большие возможности, несмотря на серьезную конкуренцию. За счет чего этот город становится благодатной почвой для искусства и творчества?
Если бы это было темой школьного сочинения, я бы предпочел ее расширенный вариант: «Нью-Йорк – город мастеров». Это соответствует и английскому значению слова «арт» – умение, навык, мастерство. В этом смысле все есть искусство и творчество: и мастерски изготовленный обод к колесу, и сама телега, и тот, кто вписал ее красками в свой этюд на пленэре. Художник, музыкант, поэт, танцовщик в той же степени ремесленники, что и шорник, кулинар, портной, парикмахер, каменщик, финансист, который умело создал какую-нибудь финансовую модель или структуру. В Нью-Йорке если ты овладел искусством плести корзины, аэробикой или классно показываешь карточные фокусы – ты найдешь своему таланту применение и для себя аудиторию.
В конце XVII века ньюйоркская ярмарка победила конкурентов – ярмарки по-соседству, в квакерской Филадельфии и пуританском Бостоне. В немалой степени это связано с именем легендарного пирата Капитана Кида. Губернатор Нью-Йорка в те годы Бенджамин Флетчер позволил пиратским судам останавливаться в ньюйоркской бухте. В других портах пиратов вздергивали бы на реях.
На вечере ньюйоркского еженедельника «Печатный Орган» («ПО»), Нью-Йорк, 1994 г.
За стоянку с пиратов брали безбожно, но поскольку другого варианта защиты у них не было, такая постановка дела устраивала всех. Таможня закрывала на все глаза в случае прихода пиратского корабля, Флетчер подсчитывал городские и личные доходы, а город Нью-Йорк рос на глазах. За малые деньги на нью-йоркский рынок попадали экзотические товары и товары первой необходимости, что только способствовало популярности нью-йоркских ярмарок. Кстати, первый слон и первый персидский ковер попали в Америку благодаря ярмарке в Нью-Йорке.
В этом городе принимались законы, которые потворствовали не только пиратам. Здесь было вольготно студентам (в 1754 году основан King’s Collegе, ныне Колумбийский университет), читателям (в 1754 году открывается нью-йоркская библиотека, начав свою историю с одной из небольших комнат в City Hall), театралам (первый театр открывается в 1732 году), врачам и больным (в 1791 году был открыт первый New York Hospital), финансистам – городская биржа была основана в 1792 году. Здесь по-домашнему себя чувствовали квакеры, анабаптисты, евреи, протестанты и католики. Именно благодаря либеральным, не давящим законам и духу предпринимательства, город в XVIII веке занимает ведущее положение как торговый, судостроительный и портовый центр на всем побережье Британской Северной Америки. Нью-Йорк становится одним из углов в треугольнике Нью-Йорк – Лондон – Вест Индия.
К концу XIX века в городе проживало более 1,600 миллионеров, а это значит, было дело и для гончаров, и для каменщиков, и для архитекторов и художников с писателями и журналистами. Представителей искусства Нью-Йорк притягивал, как магнит: здесь можно было и на людей посмотреть, и себя показать.
Нельзя не отметить еще один момент. С конца XIX века возникают в городском ландшафте небоскребы. И уже через столетие Манхэттен приобретает черты готического собора. Его орнаментальный, декоративный главный атрибут – пинакль, завершенные остроконечными шпилями башенки, становится символом Нью-Йорка в образах построенных в 30-х годах двух небоскребов – Эмпайр Стейт Билдинг и здания Крайслер.
Бродский написал в 1971 году, еще в Ленинграде, видимо, предчувствуя свою встречу с «его городом», в котором он проживет последние 24 года своей жизни:
«…готический стиль победит, как школа, / как способность торчать, избежав укола.»
В этом тоже есть то, что привлекает в Нью-Йорк людей искусства и культуры, предпринимателей, аферистов и туристов. Ведь готическое искусство было культовым по назначению, религиозным по тематике и двойственным по производимому впечатлению. Известно суждение Мольера о готических соборах («чудовища», «следы невежественных лет»), но уже Винсен Саблон в своей поэме о Шартрском соборе воспел творчество готических архитекторов. Готика всегда обращалась к высшим божественным силам, к вечности, к христианскому мировоззрению. И главная идея готической архитектуры — устремленность храма ввысь – впечатляет, захватывает, потрясает воображение.
На судне Frying Pan. Справа-налево: джаз-музыкант Сергей Левиновский, поэт, музыкант Алексей «Хвост» Хвостенко, ударник Ян Трояновский, Г.Кацов, певец Яков Явно. Нью-Йорк, 1996 г.
Попав в центр Манхэттена, вы испытываете чувство восторга, что уже само по себе – пища для вдохновения. Свойственный такой архитектуре приапизм, в свою очередь, влияет и на подсознание, недаром так распространено сравнение небоскреба с фаллическими символами. Видимо, для творческой натуры эта энергия Нью-Йорка, высказанная в одном из его слоганов – «город, который никогда не спит» – имеет немалое значение. Сюда съезжаются люди искусства и культуры, мира науки, техники и финансов, здесь был заложен в начала ХХ века Голливуд, и сегодня немалое количество киностудий сюда возвращается.
В прошлом веке Нью-Йорк, взяв эстафету у Парижа и Берлина, стал финансовой и культурной столицей мира. Сюда не только приезжают за вдохновением и признанием лучшие из лучших, но здесь и рождаются культовые, значимые, впоследствие, персонажи американской и всемирной истории. Словно не учитывая известного предостережения Бродского для тех, кто родился в Империи. Вероятно, родившись в некоей другой Империи, «лучше жить в провинции, у моря», но в Америке творческому человеку жить в Нью-Йорке отнюдь не противопоказано. Напротив.
Да, и Нью-Йорк, не стоит забывать, – город морской, прибрежный, курортный. И не провинциальный, что полностью устраняет противоречие в наблюдении, высказанном нобелевским лауреатом.
На авторском вечере Г.Кацова. Москва, малый зал ЦДЛ, март 1997 года. Справа-налево: поэты Г.Кацов, А.Глезер, А.Кудрявицкий, Г.Сапгир, И.Холин
– Вас самого Нью-Йорк вдохновлял на творчество, или, напротив, пришлось что-то преодолеть, прежде чем вы вернулись к поэзии? Вы же не писали стихи 18 лет, и только в 2011 году задумали книгу “Словосфера” .
– Для меня писать – процесс, нелегкий и нередко неблагодарный. Не всегда из черновика получается чистовик, часть каких-то замыслов уходит, что называется, в корзину. А то, что получается – чаще всего результат как раз сопротивления материала. Язык сопротивляется, слова с трудом укладываются в строку, в катрен, в абзац. То, что хотел сказать, получается не сразу, если получается вообще. Другое дело, что в этом есть некий вызов: текст, как и при знакомстве с понравившейся женщиной, предстоит завоевать, обаять, заинтересовать собой, одолеть сопротивление – и тем значимей окажется конечный результат, желанная победа.
Как написал в одном из писем поэт Александр Семенович Кушнер, с которым последние годы регулярно переписываемся: «Прочел «Словосферу» – всё очень неожиданно и хорошо придумано. Ведь главная трудность, с которой сталкиваются поэты, садясь за стол, чтобы написать стихи, – долгие поиски повода, лирического сюжета, зацепки, которая помогла бы за что-то ухватиться, обрести поэтическую мысль…» Это и к вопросу о среде для писателя, и к теме «Словосфера».
В 2011 году писатель и профессор Бостон-колледжа Максим Шраер пригласил меня выступить на «Крепсовских чтениях», которые колледж ежегодно проводит с 1990-х. Поскольку ничего нового с 1993 года я тогда, практически, не написал, то со старыми текстами мне появляться в Бостоне было и неудобно, и неинтересно. Я сочинил несколько поэтических циклов специально для того выступления.
С Людмилой Гурченко. Гринвич Вилледж, Нью-Йорк, 1998 г.
А затем, вернувшись домой, через несколько недель написал классическим русским рифмованным стихом двенадцатистрочник к картине Вермеера «Молочница». Так родился проект «Словосфера», куда вошли тексты и картины, всего 180 стихотворно-визуальных пар. Проект в его арт-части охватывает последние семь столетий, начиная с Джотто, то есть с Треченто.
Здесь соединились две моих страсти, два моих увлечения: поэтическим письмом и изобразительным искусством. В жанре экфрасис этот проект оказался уникальным: все тексты написаны двенадцатистрочниками, что придает идее и целостность, и законченность. При этом тексты не описательны по отношению к картинам, скорее – некие медитации; и ни картины, ни тексты не являются иллюстрациями по отношению друг к другу. Для себя я это называю «супружеством под одной обложкой»: на каждом книжном развороте – неслучайная пара «текст-картина». По поводу этого проекта уже немало написано, все это легко найти в интернете.
– Этот проект оказался достаточно необычным, новаторским. В чем вы видите особенность современной поэзии, современного искусства?
– Новаторской я бы «Словосферу» не назвал, поскольку экфрасис, как известно, ведет начало от описанного еще Гомером щита Ахилла, то есть геральдика и текст – в одной паре. Что касается необычности, опять-таки, уже опубликованы на этот счет мнения литературоведов, критиков, искусствоведов, так что мне легче отослать читателя к этим публикациям, чем самому судить да рядить на этот счет.
Кстати, недавно вышла интересная книжка «Четыре эссе» двух нью-йоркцев – поэта, переводчика Григория Стариковского и художника, писателя Славы Полищука (его картины в соавторстве с супругой Асей Додиной были помещены на обложки двух моих стихотворных сборников: вышедшего в Нью-Йорке в 2014 году «365 дней вокруг Солнца» и московского, того же года, «25 лет с правом переписки»). Эти эссе – не экфрасис по жанру, но с близкой «Словосфере» идеей – пересечь границу между изображаемым, визуальным и произнесенным, высказываемым; отразить в словесности мир художников, через их картины, биографии, фон, исторический и культурный. У Полищука – эссе о ван Гоге и Ротко, у Стариковского – об Уайетте (как и в «Словосфере», речь о его хрестоматийной «Мир Кристины») и Хоппере.
В книге нет картин. Они присутствуют незримо, но как и в «Словосфере», главные действующие лица – пространство и время, история и ее герои, плоскость холста и высыхающие во времени, со временем линяющие красочные мазки.
Интересно, что в эссе Стариковского об Уайетте, речь идет, в основном, о пространстве – о том, как оно образует ландшафт, озеро, поле, комнату, как сжимается на его фоне время, став болью и судьбой персонажа картины «Мир Кристины»; а в эссе о Хоппере это уже урбанистический мир, скукожившийся от бескрайних ландшафтных просторов, в духе пространств Андрея Платонова, до тяжелых и узких кафкианских объемов.
С писателем Василием Аксеновым в легендарном ньюйоркском ресторане «Русский Самовар»
У Полищука же главный герой – время. Ротко сводит пространство, с его зримой характеристикой – расстояние, к нулю: «Он хотел заставить зрителя упереться лбом в холст, оставить его один на один с холстом…» Приблизиться к поверхности холста, как в полете с моста Мирабо поэт Пауль Целан (еще одна временнАя координата этого эссе) приблизился к поверхности воды, самоубийственным жестом покинув пространство. Как пишет Полищук: «Нет никакого начала, и ничем все это не кончается».
Другое эссе, о ван Гоге, подчеркнуто хронологично, разбито на даты, и время в нем течет тягуче, описательно, нередко за счет наречий и глаголов, конечно невозвратных, но в пользу существительных, которые по определению выделены из пространства существующим, от рождения до смерти, временем.
«Словосфера» – это тоже травелог. В пространстве – географическом, историческом, культурном, визуальном, поскольку соседствуют арт-шедевры с расположенными на белом листе двенадцатистрочниками. И во времени: здесь и семь столетий, и датированные 180 стихотворений, написанные, в итоге, за полтора года.
Возможно, в этом особенность современной русской поэтики – ее полистилистика. После метареализма (метаметафоризма) и концептуализма ничего значимого за последние лет тридцать не появилось, а странное противостояние сегодня так называемого верлибра и конвенционального русского стиха вызывает удивление. И то, что нынешние авторы, как в музыке Кейджа, угадывают случайное, подчеркивая, что оно и есть цель; восстанавливают такие хорошо забытые жанры, как экфрасис, эклога – очередная попытка отразить мир, как его синтетическую, синтезированную данность.
На авторском вечере в Колумбийском университете. Нью-Йорк, 2014 г.
Объективная реальность, как отметил классик (равно и искусство, и даже государство), даны нам в ощущениях. Комплексно. Я не случайно рассказал о «Четырех эссе», поскольку современная поэзия, актуальное метамодернистское искусство, с гиперреальностью, как базовым понятием, и освоившее словарь-тезаурус Мураками-Фостера Уоллеса-Франзена – это, на мой взгляд, выход за границы стиля, смешение жанров. Если перефразировать известный мем о врачах, то современный пишущий человек – это писатель без границ.
– Согласны ли вы с постулатом: судьба человека – в его характере? Другими словами, мы сами себя ставим в такие жизненные ситуации, которые рано или поздно приводят нас к тому, для чего мы были рождены.
– Говорят, нахальство – второе счастье. Видимо, речь в этой поговорке – о конкретной черте характера и о том, как она формирует судьбу. Но поскольку нахальство мы воспринимаем в отрицательной коннотации, то более приемлемая формула: «Терпение и труд все перетрут». Какие-то черты характера помогли американским первопоселенцам выжить в Новом Свете, а первопроходцам – покорить американский Запад.
Что-то ведет Улисса целый день по Дублину, и несмотря на все перипетии, он добирается ночью до собственного дома.
Формула счастья очень проста: как можно полнее себя реализовать. Для этого Башмачкину достаточно пошить себе шинель, а героям Дюма и Джека Лондона испытаний всегда не хватает. Человек реализует себя во всех направлениях, получая удовольствие и от комфорта, и затянув себя в ситуации экстремальные, когда выброс адреналина зашкаливает.
Кто-то счастлив, реализовав себя в искусстве выпиливания лобзиком, а кому-то надо покорять Северный полюс и в одиночку переплывать Атлантику. Когда реализовать себя получается – мы счастливы, когда нет – комплексуем и впадаем в депрессию.
В конце концов, активная позиция – очень христианская, западная. Хотеть и сладкого, и горького; хотеть комфорта и забираться на «американские горки». Нам скучно, когда только позитив, и отвратительно, когда вступаем в «черную полосу». Но подавай человеку и хорошее, и плохое.
В этом счастье – как можно больше ощутить, помасштабней проявить, прочувствовать на что, в конце концов, ты был рассчитан в том небесном, верховном Конструкторском бюро.
Но есть и другой путь, пассивный, не менее традиционный. Так, Христос – путник, он бродит и говорит притчами; а Будда – сидит в позе лотоса и медитирует. Как динамика, так и статика ведут к результату. Второе – восточноазиатская философия, которую я бы определил простой фразой: «Всего не упустишь».
В гостях у Марианны и Соломона Волковых. Нью-Йорк, 2011 г.
Действительно, если сидеть под деревом годами, раскрыв рот, то когда-нибудь банан или яблоко упадут в него без вашего участия. Всех яблок не упустишь, какой-нибудь банан мимо не пролетит, «знающий не говорит, говорящий не знает» (Чжуан Цзы), и так далее.
Восток – дело тонкое, но он всегда пример того, что вовсе не решение всех вопросов – активная борьба, революционное восстание масс, «Черные пантеры» и «Красные бригады». Дорога от Ленина до Леннона – в тысячу ли, и мне по душе, когда начинается она с автостопного блюза Керуака.
Как-то Марсель Дюшан сказал, что гений, художник ничего не должен делать. Это его право. И с головой ушел в шахматы. Возможно, для этого, а не для шедевров ready made, он и был рожден. Так что, попадать в те или иные ситуации, стратегически мудро выстроив их для себя – это одно, а другое – за это рано или поздно расплачиваться.
Хорошо бы, если наши желания и возможности всегда совпадали. По-моему, получился традиционный тост, что особенно к месту для последней фразы.
– Геннадий, благодарим вас за интересное интервью.
Геннадий Кацов – живет в США с 1989 года. Один из основателей легендарного московского Клуба «Поэзия» (1986) и манхэттенского кафе Anyway (1995), совладелец новостного интернет-портала RUNYweb.com и нью-йоркского книжного издательства KRiK Publishing House, автор и ведущий ежедневных аналитических программ на общенациональном телеканале RTN/WMNB (США).
Автор восьми книг. Его поэтические сборники «Меж потолком и полом» и «365 дней вокруг Солнца» вошли в лонг-листы «Русской Премии» по итогам 2013 и 2014 годов соответственно; «Меж потолком и полом» был номинирован в 2014 году на Волошинскую премию, а подборка стихов вошла в шорт-лист Волошинского конкурса. Лауреат премии литературного журнала «Дети Ра» (Москва) за 2014 год.
Постоянно публикуется в периодических изданиях в США, Европе, России.
