Павел Парфин

Шла война. Прифронтовой город изо дня в день подвергался постоянным вражеским авиаударам. От них гибли и страдали люди, приходили в негодность дома и нежилые здания. В том городе жил человек. На вид он был такой же, как большинство горожан: тихий, замкнутый, потерянный. Однажды человек сделал открытие, что он давно умер! А то, что у него есть: его тело – физическая оболочка, разум и психика – это самообман, иллюзия, мираж, самовнушение. Он, человек, с некоторых пор жил по инерции, вернее, его ощущение, что он продолжает жить, были не более чем продуктом привычки и страха перед реальностью и ее неотвратимым исходом.

Однажды человек пришел на кладбище, чтоб повидать могилу отца, и услышал поблизости голос:

– Эй, браток, дай прикурить!

Обернулся человек – вокруг никого. Померещилось, подумал.

– Да здесь я, здесь! – раздался вновь тот же голос. Человек настороженно оглянулся. 

В десяти шагах от него находилась свежевырытая могила. Набравшись смелости, он подошел к яме, заглянул вниз – и оцепенел от ужаса. На краю гроба сидел незнакомец. Полголовы у него не было и левой руки тоже. Но улыбка, белоснежная, ослепительная, завораживала, и единственный глаз излучал любовь.

– Ну что, браток, ты принес сигаретку? – спросил незнакомец, не гася улыбки. Поморщился. – О, да ты обмочился, видать, от страха.

– Я не курю, – наконец обрел голос человек.

– А выпиваешь?

– Да. Раньше по праздникам, а теперь почти каждый день.

– Вот и знатно! А то я думал, ты ходячий труп. Дай-ка руку, – незнакомец протянул из ямы руку. А кожи на ней нет совсем – голые кости шевелятся, суставы движутся, как детали фантастического механизма. – Тю, какой ты запуганный и впечатлительный! Война три года идет, а ты к ней никак не привыкнешь…Так ты поможешь мне наверх выбраться?

Человек нашел в себе смелость – протянул руку незнакомцу, помог ему вылезти из ямы.

– Меня Гаврилой зовут, – не разжимая своей костлявой клещи, дружелюбно представился незнакомец.

– Борис, – коротко назвал свое имя человек. Замялся.

– Вижу, ты о чем-то хочешь спросить меня? – подбадривающе подмигнул Гаврила. – Валяй, спрашивай.

– Это твоя могила?

– Да. Четверть часа назад здесь были мои похороны. Но хлопцы не успели меня закопать. Даже крышку к гробу не прибили. Рядом был прилет, и парни от страху разбежались кто куда, спрятались как мыши.

– А ты?

– Черт знает, что со мной произошло. Видно, взрывную волну должен благодарить. Короче, шандарахнуло меня так, что я ожил. Лежу в гробу, смотрю на синее небо, на белые облака, проплывающее надо мной, и думаю: “Как хорошо, что я снова живой!” Вот ты, к примеру, радуешься тому, что ты жив?

– Не очень. Депресняк замучил. Жизненные ориентиры утратил.

– Тю, какой-ты, Боря, балованный, мнительный и слабый. Ничего, я тебя оживлю. Только прежде мне нужно привести себя в порядок. Поэтому мы прямо сейчас отправляемся к тебе.

– А твой дом далеко?

– В мою квартиру на прошлой неделе влетел “Шахед”.

Борис возражать не стал. Встретив живую, минуту назад мертвую, душу, он вдруг почувствовал резкое облегчение. Словно это не Гаврила, а он внезапно ожил. Домом Бориса Гаврила остался недоволен: “Да-а, хата у тебя, браток, запущенная! Видно, что хозяйки здесь давно не было”. А вот кошки новому знакомому понравились. Потрепав их по шерстке, гость попросил чистое полотенце и запасные трусы Бориса и пошел в душ. Пробыл в нем недолго – вышел из него заметно посвежевшим, бодрым и широко улыбающимся на полголовы.

Борис дал Гавриле кое-какую свою одежду и обувь: джинсы, майку, рубашку, носки, куртку и кроссовки.

– А одеколон у тебя есть? – деловито спросил Гаврила. – А то там, куда мы пойдем с тобой, без одеколона выглядеть неприлично.

Гаврила привел Борю в неизвестный ему бар, находившийся в подвале разбомбленного старого двухэтажного дома. Жильцы из него давно выехали, а бар, как ни странно, работал. Внутри было шумно, накурено, звучала музыка, слышался смех, и посетители были все как на подбор. Одни как Гаврила, с половинкой головы, вторые вообще без нее, третьи с громадными дырами в груди: если заглянуть в такую дыру, можно было увидеть звезды, которых отродясь не было на земном небосводе.

Борису пришелся по душе этот бар. Было в нем что-то такое, что сразу вызвало к нему доверие. А главное, давно Борис так не радовался, не чувствовал жизнь, как в тот вечер.

– Как называется это чудесное место? – громко, пытаясь перекричать счастливый гул посетителей, спросил Борис.

– Ты что, еще не догадался? – усмехнулся Гаврила. – Бар “У Франкенштейнов”.

10.02.25.