Екатерина Лавриненко-Омецинская

 

“Как только мы обратимся к новым материалам, которыми снабжает нас современная индустрия, возникнет новая современная архитектура.” – Теофиль Готье, 1850 г.

Вскоре после Миллениума было проведено интернет голосование по выбору новых 7 чудес света. Совершенно неожиданно в списке полуфинала от Франции осталась только Эйфелева башня, обойдя такие всемирно известные шедевры, как Лувр, Версаль, Гранд-Опера и Сакре-Кер. Справедливо ли это по отношению к подлинно историческим шедеврам, составляющим славу страны как лидера европейской культуры? Однако верно так же и то, что самым лаконичным и модным символом Парижа, без сомнения, является это знакомое абсолютно каждому ажурное металлическое чудо.

Почему бы не поразмышлять о том, что время совсем не случайно благосклонно согласилось на роль импресарио сооружения, которое первоначально многими было воспринято как оскорбление исконно французских традиций в зодчестве.

*

Архитектурный презент к столетию ВФР

Все началось, когда в 1884 году было решено отпраздновать столетие Великой Французской революции проведением в Париже XII Всемирной промышленной выставки. Возникла необходимость архитектурного оформления не только павильонов, но и главного входа. И хотя Франция удостаивалась такой чести уже в четвертый раз, предполагалось поразить участников выставки сногсшибательным сооружением.

 Это были годы промышленной революции, когда технократическая агрессия стремилась подчинить любую человеческую деятельность новому течению жизни. Более всего дыхание индустриализации ощущалось обществом в архитектуре, испытывавшей огромную потребность вырваться из плена устаревших стилей и заговорить на языке новых строительных материалов, каковыми стали бетон, стекло и, конечно чугун и сталь, наилучшим образом отвечавшие динамике современности. Отход от канонических материалов – камня, кирпича и дерева – повлек за собой также новые формы и приемы строительства.

 В результате инженер во многом заменил архитектора. И таким инженером поистине был Александр Гюстав Эйфель, осмелившийся не только необыкновенным силуэтом из металла перфорировать парижское небо, но и гордо восторжествовать над вечной красотой архитектурных памятников столицы Франции. 

Фотография Екатерины Лавриненко-Омецинской

 

Эйфелева башня – за и против

Этот вызов многие встретили в штыки. Одни не верили в возможность реализации замысла столь технически совершенного сооружения, к тому же при своей высоте в 300 м становившегося флагманом существовавших тогда небоскребов. Другие считали стальные кружева башни диссонансом традиционной застройке, а известные деятели Франции, среди которых были Александр Дюма, Ги де Мопассан, Шарль Гуно, Анатоль Франс и Эмиль Золя, даже оформили в знак протеста коллективную декларацию. Однако она давно превратилась в музейный экспонат, тогда как жизнь Эйфелевой башни продолжается. Более того, именно ей было доверено отсчитать пульс уходившего тысячелетия, высвечивая количество оставшихся дней до празднования Миллениума, а самые эффектные фейерверки в Париже, в том числе и 14 июля, в день взятия Бастилии, не обходятся без ее участия. Более того, как символ не только Парижа, но и страны, по случаю двадцатилетия Евросоюза башня была подсвечена синим цветом, а в 2008 году, когда Франция председательствовала в Совете Европы, в течение полугода на этом фоне светились золотые звезды.

French engineer Alexandre Gustave Eiffel (1832 – 1923) and his most famous project, the Eiffel Tower. Original Publication: People Disc – HD0357 (Photo by Hulton Archive/Getty Images)

Победа Эйфеля в организованном в 1886 году государственном конкурсе, где было представлено около 700 проектов, оказалась неслучайной. К тому времени он уже был признанным мастером, который, специализируясь на металлических конструкциях, построил многочисленные мосты по всей Европе. В  частности, особую известность получил сооруженный за 9 лет до этого в Порто железнодорожный мост с единственным пролетом в 160 м. Торжество металлических конструкция продемонстрировали и другие работы этого выдающегося инженера – знаменитые Западный вокзал и Рынок в Будапеште, не говоря уже о зданиях Парижской выставки 1867 года. Как директор фирмы он неоднократно участвовал в проектах века, в частности, руководил работами по устройству шлюзов Панамского канала и создал каркас, ставший основой гигантской статуи Свободы, подаренной Францией незадолго до этого Соединенным Штатам Америки.

Итак, Гюстав Эйфель, оценив предварительные замыслы своих сотрудников Мориса Кехлина и Эмиля Нугье, решил построить башню, которая в два раза превосходила бы самые высокие в те времена сооружения – пирамиду Хеопса, Кельнский и Ульмский соборы. 

Скептики оспаривали реальность возведения такой конструкции. Ведь к тому времени в некоторых странах уже предпринимались потерпевшие фиаско попытки побить рекорд высоты. Но зодчему удалось не только отстоять архитектурный профиль башни, но и представить в Оргкомитет Выставки настолько убедительные чертежи и расчеты, что ему выделили необходимое для начала работ финансирование, однако составлявшее  меньше четверти требовавшегося бюджета. И колоссальной заслугой Эйфеля, основанной на вере в свои профессиональные возможности, было встречное предложение обеспечить реализацию проекта из средств собственной компании. Правда, при условии эксклюзивных прав на 20-летнюю аренду и получение эксплуатационной прибыли. Оказалось, что все затраты были окуплены в течение года. Более того, когда в конце срока концессии башню должны были демонтировать, архитектор нашел аргументы для министерства обороны, предложив использовать ее в качестве радио-ретранслятора и тем самым продлить аренду еще на 70 лет.

 

Металлическое чудо

Уже 28 января 1887 года на левом берегу Сены началось строительство, в котором были заняты сотни рабочих. Полтора года пришлось потратить только на закладку бетонного фундамента. Далее предстояло соорудить три уровня, каждый из которых представлял собой усеченную пирамиду. Первая панорамная площадка должна была подняться на высоту 58 метров. Ее решено было собирать при помощи кранов и лебедок. Но вот как добраться до уровня 116 метров, где должен был располагаться второй этаж башни? Эйфель изобрел новое механическое оборудование для высотных работ. Устремленный в небо шпиль, предусматривавший обзорную кольцевую площадку, собирали подвешенные в люльках рабочие. Сборка башни заняла всего 8 месяцев – строение росло со скоростью примерно 15 метров в месяц. Если учесть, что для создания этого металлического чуда потребовалось 700 чертежей, а только для соединения деталей было использовано два с половиной миллиона заклепок, то по тем временам это были рекордно короткие сроки. 

Немаловажную роль сыграл конструкторский талант Эйфеля. Все его расчеты оказались настолько верными, что в процессе сборки – а это ни много, ни мало 15 тысяч различной величины деталей, которые были идеально подогнаны друг к другу, – не потребовалось вносить никаких изменений… 

А ведь ему приходилось решать и немало технических вопросов. Один из самых острых – прочность башни, которая на высоте должна была выдерживать большую ветровую нагрузку. Несколько лет назад на уровне второго этажа (третий был закрыт) мне пришлось почувствовать ее ноябрьским вечером, когда, с трудом открыв дверь на смотровую площадку, я мгновенно была снесена назад в помещение. Эйфель придал боковым стойкам пирамиды такую кривизну, которая почти полностью исключала колебания.  Даже во время бурь башня отклоняется от вертикали не более чем на 15 сантиметров. О надежности постройки можно судить и по тому, что поставленные механизмы лифтов действуют и по сей день. Если же подниматься пешком, то до первой площадки требуется пройти 360 ступеней, до второй – дополнительно 380 и, наконец, еще 1062 ступени до самого верха.

К 31 марта 1889 года строительство было закончено. Это уникальное творение Эйфеля обеспечило Всемирной выставке небывалый успех. Париж даже удостоился чести принять у себя выставку и в следующем году.

Фотография Екатерины Лавриненко-Омецинской

Архитектурный манифест грядущего века

 Первоначально автор задумывал «чисто техническое сооружение», которое должно наглядно показать возможности металлических конструкций при строительстве высотных зданий. И башня, действительно, стала “гвоздем” Всемирной выставки 1889 года. Но зодчий блистательно выполнил не только эту задачу. 

Александру Гюставу Эйфелю удалось достичь большего – создать замечательное по своим пропорциям архитектурное сооружение, которому практически сразу было присвоено его имя – редчайший случай в истории зодчества. Комбинируя исторически доказанную устойчивость пирамид с готической устремленностью к небу, он презентовал эстетический архитектурный манифест грядущего века, опередив его на полтора десятилетия. 

Дизайн башни настолько гармоничен, что она кажется весьма изящным ажурным строением, а ее впечатляющий вес – почти 10 тысяч тонн, из которых 450 тонн пошло только на заклепки, – абсолютно не ощущается. Создание мастера, кстати, действительно, оказалось удивительно легким. Ведь грандиозная  металлическая конструкция давит на землю так же, как сидящий на стуле человек – 4 кг на 1 квадратный сантиметр. И это не случайно, ибо в основу проекта был положен скелет морской звезды. Таким образом, творение Эйфеля наряду с работами Антонио Гауди оказался одним из первых примеров использования принципов бионики в архитектурной практике.

 

Защищая свое детище, в последние годы жизни – вплоть до смерти в 1926 году, – ее создатель поселился в небольшой квартирке на самом верху башни, углубившись в научные исследования по аэродинамике и метеорологии. Порой он сетовал, что слава созданного им шедевра затмила его уникальность как инженера, автора более двухсот работ. Тем не менее память о нем бережно сохраняется в постоянной экспозиции кабинета с восковой фигурой мэтра, а также в многочисленных материалах об этапах строительства. И совсем не случайно в тени одной из «лап» вышки посетителей встречает позолоченный бюст ее создателя работы знаменитого скульптора Бурделя. 

Фотография Екатерины Лавриненко-Омецинской

Он напоминает о том, что только исключительной одаренности и организаторским способностям Гюстава Эйфеля мы обязаны тем, что устремленное в небо потрясающее металлическое кружево не осталось утопией, а превратилось в реальное чудо. «Только у гения есть для новой мысли и новое слово» – кажется, так подобную ситуацию в свое время определил Генрих Гейне. 

Многопрофильная карьера «Железной дамы»

Однако уникальность и очарование этого шедевра инженерной архитектуры современники осознали не сразу. У него по-прежнему было много противников. И даже когда затихла буря первичного негодования, к Эйфелевой башне продолжали относиться с нарочитым предубеждением, рассматривая как временное сооружение, выполнившее свои демонстрационные функции. Сегодня в это трудно поверить, но изящную вышку из стальных ферм, которая в значительной степени и по сей день определяет городской облик Парижа, должны были в 1909 году, по окончании концессии, полученной Эйфелем, снести. Ее спасли радиотелеграфия и особенно использование в военных целях. Так, в частности, в результате перехвата зашифрованных сообщений в ходе Первой мировой войны удалось обнаружить и арестовать шпионку Мату Хари. Башня же продолжает свою карьеру в эфире. В 1954 году на ней установили телевизионные передатчики, в связи с чем она достигла высоты 320,75 м, вплоть до 1931 года являясь самым высоким сооружением в мире. 

Однако сейчас основное назначение творения Эйфеля в другом – оно дает уникальную возможность  тысячам желающих с птичьего полета насладиться удивительной панорамой подернутого розоватой дымкой Парижа. Кроме того, находясь практически у набережной Сены, парящая над городом Эйфелева башня как бы благословляет всех туристов, проплывающих мимо на круизных речных трамвайчиках. А в ночной тьме эта «Железная дама» в качестве самого высокого фонаря в мире не только освещает бархатную поверхность воды, но и роскошью подсветки, чередующей спокойный золотистый профиль с появляющимся в конце каждого часа серебристо-мерцающим, представляет собой зрелище притягательной красоты, являющееся непременным пунктом экскурсионной программы. 

Фотография Екатерины Лавриненко-Омецинской

Пример Эйфелевой башни лишний раз доказывает удивительное свойство Парижа не только адаптировать совершенно чуждые по стилю архитектурные новации, но и превращать их в свой собственный символ, вершины которого ежедневно штурмуют тысячи людей. Если подавляющая часть архитектурных памятников как бы символизирует прошлое, то «Пастушка, пасущая облака» – не что иное, как предвосхищение будущего, своеобразный залог дальнейших завоеваний человека. 

Кстати, шедевр Эйфеля сумел сразить даже одного из самых ярых своих противников – Ги де Мопассана, которого как-то встретили в ресторане на одной из ее площадок. «Это единственное место, откуда я не вижу проклятой башни», – увернулся писатель. Действительно, только с верхних балюстрад не был виден огромный циркуль, как бы соединяющий небо и землю, с которого, особенно в хорошую погоду, взгляд может охватить расстояние радиусом до 70 км.  И не случайно Марчелло Мастроянни, живший перед смертью в столице Франции, ежедневно, как на мессу, приходил любоваться закатными миражами, которыми одаривает своих адептов «Пастушка, пасущая облака».

Профиль Эйфелевой башни своей гармоничной лаконичностью покорил не только Париж, но более тридцати городов по всему миру, клонировавших его как символ современной глобальной цивилизации. Более того, в Париже, Лас-Вегасе и Токио одновременно присутствуют оба шедевра Эйфеля – Статуя Свободы и Башня, приуроченные к празднованию столетия Великой Французской революции, которая в этом году отмечает свое 230-летие.

P.S.   Многократно бывая в Париже и фотографируя с разных точек «Пастушку, пасущую облака», я не могла не поразиться, насколько удачно ее силуэт вписался в урбанистический ландшафт города. Окажись она в очерченной бульварами старинной застройке, наверняка бы воспринималась как инородное включение, как своеобразный металлический пирсинг. Но застолбив свое место на просторном шлейфе Марсовых полей, башня создала центрирующую внимание вертикаль как со стороны Трокадеро, так и Сены. Помимо общеизвестных ракурсов, мне полюбились снимки, сделанные из-за спин химер на Нотр-Дам-де-Пари, с моста Александра III, а также из окон архитектурного музея дворца Шайо. В последнем случае Эйфелева башня оказывается попавшей в плен оконных переплетов, которые навечно закрепляют за ней символ шедевра зодчества.

Эйфелева башня – салют!