Виталий Орлов.
Начало смотри: Часть 1.
«КАК ВПЛЕЛАСЬ В МОИ ТЕМНЫЕ КОСЫ СЕРЕБРИСТАЯ НЕЖНАЯ ПРЯДЬ»
Шел 1910-й. Только через полгода вернулся из Абиссинии Гумилев. На знаменитой «Башне» Вячеслава Иванов, куда весной 1911- го года привел ее Гумилев, Ахматова познакомилась с Осипом Мандельштамом, поразившим ее вдохновенными речами о поэзии. Ахматова больше молчала, сопереживая ему, наполненному звуками и ритмами. Захлебываясь от избытка ассоциаций, он становился самой сущностью стихотворства, «веселым богом», братом ее Музы.
В ночь на 1 января 1912 года открылось артистическое кабаре «Бродячая собака». Анна Ахматова – среди его главных участников, наряду с Вячеславом Ивановым, Комиссаржевской, Мейерхольдом, Кузминым, Сологубом, Гумилевым, Мандельштамом, Алексеем Толстым. Постепенно подвал, где размещалось кабаре, стал «всевременным пристанищем мирового искусства»: звучала музыка Баха, Бетховена и Шумана, Шопена и Равеля, танцевала Т. Карсавина, играл молодой композитор Артур Лурье; Мандельштам, как птица, закидывал голову, выпуская из своего горла поэтические строчки.
Зима 1914 года была озарена первой в жизни Ахматовой настоящей (не минутной, случайной) встречей с великим поэтом – Александром Блоком. Направленные друг другу их поэтические послания были напечатаны и сразу же стали достоянием читателей. Блок жил рядом с Ахматовой, в том же городе. В отличие от «невстречи» с Иннокентием Анненским, совпали и время, и место. Тихая радость, наполнившая строчки «Эпических мотивов» и сборника «Четки», восходит к незнакомому нам по «Вечеру» чувству абсолютной защищенности поэта и его «милого труда». Оно ненадолго посетило Ахматову благодаря напутствию А.Блока, поверившего в ее поэтическую судьбу.
Впоследствии Анна Андреевна неизменно опровергала легенду о ее «так называемом романе» с поэтом, но никогда не отрицала, что в годы их встреч (все последующие были непродолжительными) личность Блока привлекала ее, тревожила, не отпускала. Весной 1914 года она подарила Блоку свой второй сборник «Четки» с надписью: «От тебя приходила ко мне тревога / И уменье писать стихи». Частное, интимное в поэзии Ахматовой приобретает значение всечеловеческого: каждая книга поэта «как арка в архитектуре».
Первым указал на это поэт и критик Н.В.Недоброво, автор одной из лучших статей о творчестве Ахматовой: «После выхода «Четок» Анну Ахматову «в виду несомненного таланта поэтессы», будут призывать к расширению узкого круга ее личных тем. Я не присоединяюсь к этому зову – дверь, по-моему, всегда должна быть меньше храмины, в которую ведет». Критик не соглашался с теми, кто утверждал, что поэзия Ахматовой – «поэзия несчастной любви», потому что «так богата отзвуками ахматовская несчастная любовь. Она – творческий прием проникновения в человека и изображения неутолимой к нему жажды». Николай Недоброво, вскоре ставший близким другом Ахматовой, распознал самое главное в ее поэзии: «новое умение видеть и любить человека». Ахматова говорила Недоброво: «Я сама на ¾ сделана тобой». На долгие годы с этих пор стал другом Ахматовой и Михаил Лозинский, корректор первого издания «Четок», известный впоследствии поэт-переводчик.
В 1911-1917 годах Ахматова живет в Слепнево, в усадьбе, частично принадлежавшей Анне Ивановне Гумилевой, матери мужа. В 1911 году она приехала сюда из Парижа. В 1912 году появляется стихотворение
Как вплелась в мои темные косы
Серебристая нежная прядь, –
Только ты, соловей безголосый,
Эту муку сумеешь понять.
Оно запечатлело то время, когда в жизни Гумилевых появились первые признаки семейного разлада.
Об этом времени Ахматова писала: «У меня в молодости был трудный характер, я очень отстаивала свою внутреннюю независимость и была очень избалована». Этому признанию созвучны поздние высказывания Гумилева: «Она была дьявольски горда. Я ничего не мог поделать с ее украинским упрямством». На малом расстоянии далеко не всегда им удавалось охватить взглядом то главное, что уже объединило их – вопреки всему и навсегда, – и отделить его от наплывавших крупным планом бытовых или окололитературных мелочей.
В своих поздних «Заметках…» Ахматова писала о «трагедии любви» Гумилева к ней – трагедии неразделенной любви: «Он сначала только лечил душу путешествиями и стал настоящим путешественником. Все ( и хорошее, и дурное) вышло из этого чувства – и путешествия, и донжуанство».
19 июля 1914 года Германия объявила войну России. Ахматова думала о том, что ожидает Гумилева, который по своему характеру не мог остаться в стороне, когда решалась судьба страны. Страшилась мысли, что несет война двухлетнему Левушке, посапывающему во сне – в своей кроватке, рядом, за стеной. В сентябре Анна приезжала к мужу под Новгород, где он проходил обучение перед отправкой на фронт. 27 января 1915 года она была вместе с Гумилевым, пришедшим с фронта, в «Бродячей собаке». Всем, кто пришел сюда поздравить его с первым «Георгием», он прочитал новые стихи. В мае 1915 года Анна навещала его в госпитале.
В феврале 1916 года в Царском Селе Ахматова встретила художника Бориса Анрепа, знавшего об Ахматовой по письмам своего близкого друга Николая Недоброво. Анреп, живший в Париже и Лондоне, вернулся на родину, чтобы участвовать в войне. Большая часть «Белой стаи» посвящена ему, а стихотворение «Песенка» – акростих с его именем:
Бывало, я с утра молчу
О том, что сон мне пел.
Румяной розе и лучу
И мне один удел.
С покатых гор ползут снега,
А я белей, чем снег,
Но сладко снятся берега
Разливных мутных рек.
Еловой рощи свежий шум
Покойнее рассветных дум.
Есть биографы Ахматовой, которые считают, что именно к Анрепу относится ее строчка: «В течение своей жизни любила только один раз. Только один раз. Но как это было!»
Любовь Ахматовой к Анрепу и невозможность дарить этим же чувством Недоброво, милого драгоценного друга, неизменно вызывали горечь и ощущение вины. Анреп сыграл значительную роль в ее жизни, хотя после 1917 года всего лишь дважды или трижды доходили вести от него, а увидеться им довелось лишь в 1965 году…
В декабре 1916 года Гумилев снова приезжал с фронта – увиделись только после большого перерыва. Они давно уже прислушивались к тем невероятным слухам, которые распускали о каждом из них «доброжелатели». Несмотря на продолжавшуюся переписку, трудно было преодолеть этот барьер. Сердце Анны не отозвалось, в нем не осталось места для «надменного лебедя». А Гумилев, отвыкая от нее, думая о другой, не выпускал из своего сердца двоящийся образ «жены- колдуньи». Незадолго до февральской революции в отношениях Ахматовой и Гумилева произошел окончательный разрыв, и Ахматова уже не вернулась в дом в Царском Селе…
С того времени и до самых последних дней, когда ей была пожалована летняя дача в Комарово, она чувствовала себя бездомной, вечно скитающейся по чужим углам. В апреле 1918 года Ахматова попросила у Гумилева развод – она выходила замуж за Владимира Казимировича Шилейко. В мае она еще съездила с Гумилевым в Слепнево навестить шестилетнего сына.
Развод оформили в августе. В течение 1918-1921 годов Ахматова несколько раз встречалась с Гумилевым. В начале июля 1921 года Гумилев навестил ее на квартире по ул. Сергиевской. Когда Гумилев стал спускаться по темной винтовой лестнице, Ахматова сказала: «По такой лестнице только на казнь ходить». По всей вероятности, Ахматова видела Гумилева в последний раз в клубе поэтов в Доме Мурузи на Литейном проспекте за два дня до его ареста.
Ахматова и Шилейко поженились осенью 1918 года. Ахматова уже давно была с ним знакома. Он был известным ассириологом и поэтом, о котором говорили, что еще тринадцатилетним мальчиком он расшифровал древнеегипетский текст. Она потом признавалась, что ее привлекала возможность быть полезной великому ученому. Возможно, ей казалось, что посвятив свой талант интересам мужа, она решит для себя проблему брака, в котором не будет места соперничеству, как это было с Гумилевым.
До революции Шилейко служил домашним учителем у Шереметевых, занимавших на набережной Фонтанки огромный «Фонтанный Дом», где они с Ахматовой поселились и где ей предстояло прожить долгие годы. Комната Шилейко, в которой прежде жила прислуга, была большой и холодной. В 1919 году не было ни дров, ни еды. Шилейко был восторженным почитателем поэзии Ахматовой.
К.И.Чуковский 19 января 1920 года записал в своем дневнике: «Она и Шилейко в одной большой комнате – за ширмами кровать. В комнате сыровато, холодновато, книги на полу…К Шилейке ласково, – иногда подходит и ото лба отметает волосы. Он зовет ее Аничка. Она его Володя». Дикая ревность Шилейко, его стремление безраздельно господствовать, привели ее к пониманию того, что у ревности и самовластья нет ничего общего с любовью.
Гумилев утверждал, что его отношения с другими женщинами не имеют никакого касательства к их особым отношениям с Ахматовой, но она относилась к этому иначе. Теперь ей пришлось убедиться самой: сковывая свободу возлюбленного, лишаешь его «крыльев». После короткого, но бурного романа Шилейко и Ахматова разошлись, хотя дружеские отношения сохраняли и после развода.
В 1921 году Ахматова жила со своей подругой Ольгой Судейкиной на Фонтанке,18. Тогда же она сблизилась с уже упоминавшимся композитором и музыкантом Артуром Лурье, которого впоследствии числила в ряду своих женихов.
Похоже, что здесь возникло что-то вроде любовного треугольника. Вскоре Судейкина и Лурье эмигрировали. В 1962 году, вспоминая о том далеком времени, Лурье писал: «я пытался ее вытащить оттуда много лет назад, но она была упряма и не пожелала ехать в Париж… Ольга согласилась тотчас же и вскоре последовала за мной».
В августе 1921 года в возрасте 41 года умер Блок. Спустя всего две недели был расстрелян Гумилев. После 1923 года книги Ахматовой не издавались и не переиздавались вплоть до 1940 года. Жила она в эти годы на Казанской улице, на Фонтанке,2, а затем, с 1924 по 1926 год, в «Мраморном дворце» на квартире Шилейко, который перебрался в Москву. В 1924 году начался (тайный до недавнего времени) роман Ахматовой с Павлом Лукницким. Он был младше ее на 11 лет и появился в ее жизни внезапно.
Павел пришел к Ахматовой за материалами о своем «идоле» – Николае Гумилеве, которые были ему нужны для курсовой работы в университете. Так и познакомились – на 5 долгих лет, скрытых на 80, когда был опубликован «Дневник» Лукницкого.
Он был для Ахматовой «мальчиком на посылках, верным помощником, порученцем, иногда секретарем, иногда фотографом». Пять лет он ходил с ней по магазинам, встречал и провожал, измерял температуру, покупал лекарства, получал по доверенности деньги, ходил в Эрмитаж с Левой.
Через 2 месяца после встречи, в 1 час ночи он еще перебирал какие-то бумаги, а перед тем как уйти, как-то так получилось, что руки их соединились. «Я встал, – пишет Лукницкий, – подошел к ней вплотную, легко поднял ее с кресла и отнес и положил на постель…». «Вы будете говорить, что Ахматова вас соблазнила, -засмеялась она. – Я страшная… Я ведьма… У меня всегда глаза грустные, а сама я – веселая».
Ровно 8 декабря 1929 года он войдет в Мраморный дом в последний раз – помочь забрать Ахматовой отсюда последние ее вещи. Из чувства долга – ибо был уже другим. За полггода до этого его арестовали, видимо, за хранение архива Гумилева, и хотя через три дня его отпустили, он сказал: «Я понял: мировая коммунистическая революция, которая сейчас совершается – права, и дело ее священное». В 1962 году,за четыре года до смерти Ахматовой, они увидятся в Доме творчества в Комарово, и он скажет, что прожитая ими жизнь была разнобережной…
В 1925 году Ахматова лечилась в туберкулезном санатории в Царском Селе. Здесь ее почти каждый день навещал Николай Пунин, историк и искусствовед. Надежда Мандельштам находила его умным, но грубым и неприятным в общении.
В 1929 году Ахматова оставила квартиру Шилейко и поселилась у Пунина в Фонтанном Доме. Поскольку получить или обменять жилплощадь в те годы было бесконечно трудно, Ахматова с Пуниным и Анна Аренс, его первая жена, с их маленькой дочкой Ирой жили в одной квартире.
Хотя у Ахматовой с Пуниным была отдельная комната, обедала вся «семья» за одним столом. Днем, когда Анна Аренс уходила на работу, Ахматова присматривала за ребенком, но ситуация долго оставалась напряженной. Ахматова помогала Пунину в его работе в Академии художеств, переводя ему вслух научные труды с французского, английского, итальянского. Ахматова, наконец, развелась с Шилейко официально. Пунин, однако, не развелся со своей первой женой, и хотя Ахматова прожила с ним болше, чем с кем бы то ни было, их брак никогда зарегистрирован не был.
Отношения Ахматовой с Пуниным всегда были сложными. В 1930 году, когда Ахматова попыталась оставить Пунина, один ее друг пообещал найти ей комнату, но Пунин напугал его, заявив, что для него это вопрос жизни и смерти. После этого Ахматова безвыездно продолжала жить в Фонтанном Доме. Пунин всячески старался намекнуть ей о своих связях с другими женщинами, при этом обязательно демонстрируя, как ему с ней скучно. В то же время он хотел, чтобы она оставалась с ним. Ее жизнь с Пуниным была, вероятно, признанием того, что даже поэт должен примириться с будничным существованием.
В 1935 году были арестованы и Пунин, и ее сын Лев. Через две недели их освободили. Наконец, Ахматовой удалось порвать с Пуниным. В его присутствии она предложила Анне Аренс: «Давайте обменяемся комнатами». И они стали передвигать мебель. Пунин молчал, а когда они на некоторое время остались одни, произнес: «Вы бы еще хоть годик со мной побыли».
Николай Пунин умер в начале 1953 года в лагере Абезь, недалеко от Воркуты.
Продолжение через неделю.