Ежегодная выставка в Институте костюма Метрополитен-музея, которая обычно открывается в первый понедельник мая и сопровождается балом Met Gala, была перенесена на дождливый октябрь — из-за пандемии коронавируса. Несмотря на обещание Анны Винтур, что бал в любом случае состоится , Метрополитену пришлось закрыться на шесть месяцев — впервые за 150 лет существования. Юбилейный 2020 год проходит для музея не только без ярмарки тщеславия, но и с многомиллионными убытками.

Постигать «длительность» моды Болтон предлагает инструментально — с помощью часового циферблата. Дизайнер выставки Эсмеральда «Эс» Дэвлин придумала сценографию в виде двух временных отрезков, разделенных на «секунды» — всего 60 секторов, в каждом из которых представлена пара костюмов, как бы вступающих в диалог. Выставка начинается с траурного платья 1870 года — года основания Метрополитен-музея. Ему вторит платье Эльзы Скиапарелли с ностальгической имитацией турнюра. Оба платья надеты не на человекоподобные манекены, а на болванки, которые под тканью не видны, так что платья выглядят застывшими в пространстве и времени. К слову, почти все экспонаты выставки — черные.

Звуковое оформление — раздающиеся из динамиков фразы Вирджинии Вулф, так или иначе относящиеся к концепции времени. Отрывки из романа «Орландо» о юноше, превратившемся в женщину и прожившем более 350 лет, читают Мерил Стрип, Джулианна Мур и Николь Кидман, сыгравшие главных героинь фильма «Часы» (Кидман получила «Оскар» за роль Вирджинии Вулф. Роман Вулф «Миссис Дэллоуэй», красной нитью проходящий через сюжет фильма, изначально должен был называться «Часы»). И снова все подчинено времени.

Первый зал показывает, как современная мода перекликается с исторической: юбка-бамстер Александра Маккуина, открывающая ягодицы, — с американским платьем XIX века, пропорции которого точно так же вытягивают женский торс. Расшитый жакет для верховой езды начала XX века стал прообразом модели Николя Жескьера для Louis Vuitton (бренд — официальный спонсор выставки). Подол дубленки из осенне-зимней коллекции Рика Оуэнса 2007 года, вдохновленной карикатурами Жоржа Гурса, напоминает платье с имитацией фижм — как раз из той эпохи, когда Гурса рисовал для французских журналов под псевдонимом SEM.

Порой радикальный историзм в одежде выглядит отчаянно современным — и это прекрасно отражено в экспозиции. Платье Джонатана Уильяма Андерсона для Loewe, сконструированное на основе испанского каркаса, который надевали под платье (та же фижма, но по-испански нареченная guardainfante, то есть «прячущая ребенка», — из-за способности скрывать беременность), больше похоже не на наряд фрейлины с картины Веласкеса, а на 3D-модель.

Некоторые экспонаты кажутся чуть ли не точными копиями друг друга — страшный сон админов Diet Prada. Другие вступают в остроумные диалоги, вроде платья Скиапарелли с зеркалами на спине и его интерпретации у Ива Сен-Лорана. Иные пары, если и не выглядели притянутыми за уши, то напоминали мем «Ожидание / Реальность»: виртуозно скроенное маленькое черное платье Габриэль Шанель 1927 года соседствует с простеньким платьем Little Black Dress от Off-White, которое уже участвовало в выставке, посвященной кэмпу. И от этого соседства Верджил не выигрывает.

Во втором зале перекличка платьев и костюмов уже не подчинена строгому ходу времени. Эта зеркальная комната будто дефрагментирует все отсылки и контексты — прообразом современного платья может стать как ансамбль середины прошлого века, так и комплект из начала нынешнего. Время закручивается в тугую спираль: японский авангард Comme des Garçons становится предвестником американского сексапила Marc Jacobs, в свою очередь интерпретирующего моду 1930-х. Платье Пако Рабанна, похожее на средневековую кольчугу, вдохновляет модульные конструкции Кея Ниномии. Через совпадения, случайные и не очень, начинают «общаться» платья Стивена Барроуза, одного из первых всемирно признанных чернокожих дизайнеров, и наряд малийско-сенегальского бренда XULY.Bёt. С другого края им кивает платье Рафа Симонса для Jil Sander, вдохновленное культурой Африки, — удачный пример, когда дизайнера невозможно упрекнуть в культурной апроприации, настолько деликатно использован творческий источник. А уже с ним соседствует образ совсем другой эпохи — изумительное платье 1920-х годов авторства Мадлен Вьонне.

У выставки есть, пожалуй, один недостаток — она почти целиком посвящена платьям и их силуэтам, а не истории моды в целом. Квинтэссенцией такого подхода стало биоморфное платье Iris van Herpen из нарезанной лазером пленки, которое, по мнению кураторов, напоминает помпезный бальный наряд Чарльза Джеймса 1951 года.

Сценографистка Эс Дэвлин объясняет это необходимостью показать, как менялась «архитектура женских форм и силуэтов». И все же, иного зрителя может преследовать ощущение скорее упрощенности выставки, нежели ее минималистского изящества. С другой стороны, просмотр экспозиции и так требует, не сочтите за каламбур, времени и внимания. Многие нюансы выбора экспонатов и их сочетаний раскрываются только на табличках — прийти в музей, просто чтобы поглазеть, не выйдет!

Завершает экспозицию платье Viktor & Rolf в технике печворк — беглый взгляд в грядущее, где нас ждут апсайклинг и устойчивая мода. То есть будет установлена самая тесная связь между прошлым и будущим. Ведь новое физически не может существовать без старого.

В целом, у Эндрю Болтона получилась скорее программная выставка в духе образовательных экспозиций музея FIT (нью-йоркского Института моды и технологий), чем один из грандиозных показов Метрополитен, о которых мы знали раньше. Но что тут скажешь — время такое.

***