Крымов-Фест в Нью-Йорке. 

Галина Ицкович

Первая сцена из спектакля “Мы тут”

15 февраля “Cherry Orchard Festival” подарил нам длинный день с удивительным режиссером Дмитрием Крымовым. В  “Symphony Space” в формате HD транслировались подряд три поставленные в разное время пьесы: “Борис” (2019, Музей Москвы) по мотивам пушкинского “Бориса Годунова”, “Все тут” (2020, “Школа современной пьесы”) по мотивам постановок пьесы Торнтона Уайдлера “Наш городок” и основанный на «Трёх сёстрах» Чехова “Фрагмент” (Клайпедский драматический театр, 2023). Даты постановок важны для того, чтобы оценить способность режиссера находиться не только в прошлом, но и в будущем. Такой удлиненный просмотр — своего рода эксперимент; трудно переработать в течение одного дня такое количество разнообразных реакций, переживаний и собственных воспоминаний и аллегорий, но, возможно, ожидался именно эффект эмоционального “boot camp”, вовлечения на грани сотворчества. Это также позволяет попытку обобщения. 

Невероятная способность опровергнуть классическое противопоставление “искусства переживания” “искусству представления” — это Крымов. Его широчайший инструментарий (работа со сценическим пространством, с движением, гротеск, стилизация) не просто воскрешает театр Мейерхольда, но позволяет ему работать с эмоциональной памятью — тут уж привет от Михаила Чехова, а возможно, что и от “техники Майзнера”.

В любом случае, он идет дальше, вырастая из текста — не останавливаясь на тексте, вступая на стезю ассоциативной интерпретации сюжетов и текстов, в том числе поэтических, через призму личного опыта. Не стану пересказывать, только скажу, что “Борис”, например, следует за пушкинской канвой, а вот последний акт “Трex сестeр” преобразился изрядно. Но знакомые и звучащие, кстати, не просто современно, а актуально монологи (с вариациями, а как же иначе у Крымова) помогают узнать некоторых персонажей (лично мне удалось не сразу, признаюсь).

Сонька- Золотая Ручка делится секретами мастерства с Чеховым

Исповедальная режиссура, отталкиваясь от драматургии, ищет отголоски чужих сюжетов в судьбе режиссера — в надежде найти отклик у зрителя. В конце концов, теряя близких в катастрофах и просто потому, что жизнь течет, радуясь “во чужом пиру”, мы плачем в основном о себе, примеряем события на себя, ищем совпадения и предзнаменования. Режиссура переживания встречается с буффонадой, живописью (чему прекраснейшая иллюстрация — это свадьба из грузинской интерпретации Торнтона Уайдлера в спектакле “Все тут”, где стоп-кадр выявил бы серию картин в стилистике Пиросмани), кинематографией (Жан Габен и Мишель Морган из французского  фильма «Набережная туманов» становятся чуть не партнерами по сцене во “Фрагменте”), акробатикой и балетом — да что только не отыщется в этой шкатулке с антикварными безделушками, среди которых замешаны бесценные воспоминания о родителях Анатолии Эфросе и Наталье Крымовой, о завлите отца Нонне Скегиной, о бабушке  Зинаиды Чалой, о потерянных стране и доме).

Крымовские мертвецы живут в безвременном антипространстве, обозревая будущее из любой точки в прошлом. Такое искривление пространства позволяет им говорить о земном без тоски — хотя и веселого, скажем честно, немного. Кажется, что Крымов сам еще не решил, из чего получается Театр, не зря его новый (с 2022 г.) нью-йоркский театр носит гордое название лаборатории, Krymov Lab NYC. Он разбирает на детали не только сценический материал (ставя спектакли по мотивам прежних спектаклей или фильмов), но и классическую структуру сценического действа.

Мария Смольникова в спектакле “Мы тут”

Дмитрий Крымов, по его собственному утверждению, пришел в режиссуру из живописи. Зная это, легче понять преимущественно визуальную природу его постановок. Но где здесь место актеру? В беседе, последовавшей за показом, Дмитрий Крымов проговорил именно это: найти “нишу” для актеров оказалось самым сложным. Но “его” актеры, универсальная Мария Смольникова, Александр Феклистов в спектакле “Все тут”, Тимофей Трибунцев в “Борисе”, Саманта Пинайтите во “Фрагменте”, проживают не только прописанное режиссером, но и расширяя эмоциональное пространство, уменьшая дистанцию между зрителем и зрелищем.

Из спектакля в спектакль кочуют авторские символы: абсолютно реалистично горят декорации (в зале шорох, многозначительные кивки — нью-йоркцы знают о пожаре в квартире Крымова в декабре 2022 года); разбиваются яйца (на фоне беспрестанно возникающих разговоров о цене яиц классическая клоунада-slapstick выглядит гораздо смешнее — даже это угадано! ) …

Тимофей Трибунцев в роли Бориса

Повторяющиеся символы, сквозные, из спектакля в спектакль, метафоры — их множество. Вот, например, ковыляет по сцене в одной туфле ведущая концерта в честь коронации Бориса (того самого, на который принесут сейчас завонявшиеся мощи прежних правителей). Потеря башмачка сродни потере детского чуда, детской веры в иллюзии. Если обратиться к Юнгу, то это вообще примета индивидуации и роста. У Крымова в ЛаМамовском спектакле “Three love stories near the Railroad” тоже фигурировали башмаки. Огромные, которые сложно заполнить. Спектакль на английском и рассчитан на англофонов, вот, наверное, откуда намек на метафору про “filling one’s shoes” — или это уже я так услышала? Как вырасти до размера тех, у кого в руках власть: Бориса, о’ниловского Эфраима? И — надо ли? 

Заключительная сцена из спектакля “Борис”

Театр Крымова — это место, где можно смеяться над стереотипами (чего стоит одна лишь грузинская свадьба с усами у мужчин и у женщин, с обязательной косой невесты, с неуклонностью бумеранга выпадающей на стол там и сям), плакать над собой (тут у каждого свои заветные эпизоды и триггеры) и — внимание! — рефлексировать. Вот это самое разоблачение фокуса в конце — необходимая часть спектакля, занявшая место классического катарсиса. В спектакле “Все тут” легендарная мошенница Сонька-Золотая Ручка раскрывает Чехову, встретившемуся с ней на Сахалине, великую тайну театра. Именно после встречи с ней он начинает писать пьесы, поясняет рассказчик-Крымов (его играет Александр Овчинников).

Сцена из спектакля “Мы тут”

Театр, или, если шире, искусство, излечит. Искусство позволит оглянуться на себя и совместить себя, свои воспоминания и ощущения из прошлого, с собой настоящим. “Фрагмент” начинает приобретать центральную идею, когда травмированная пожаром, потерей дома, потерей папиного портрета и других mementoes Саманта (крымовская версия чеховской Ирины) утешается вырезанным из экрана на стене (как это было сделано?!) и упрятанным на груди так любимым папой и ею, киношно-безупречным Жаном Габеном, — и идея все та же! Мы выживем, если есть с нами любовь и память — и это и есть великий дар искусства, разбудить любовь и память.

Сцена из спектакля “Фрагмент”

Спасибо Дмитрию Крымову, что наполнил нас этим пониманием. Оживляя слово действием, овеществляя фразеологизмы и предвещая будущее, Крымов выстраивает параллели и проговаривает предзнаменования. Это он о себе — но и о нас. Сколько уже напророчил: приблатненного правителя, безумного самозванца, пожар в доме и в мире, беженство…. Он живет в активном настоящем (репетиции “Метаморфоз” на сцене ЛаМамы), в будущих постановках (в планах сейчас девять). Но также и обозревает прошлое, глядя на себя со стороны. Какое счастье быть свидетелями и, благодаря фестивалю, участниками этого процесса.

Несколько слов о “Cherry Orchard Festival”. Начиная с 2013 года, фестиваль занял нишу культурного посланника, моста, соединяющего страны и жанры. Учредительницы и бессменные продюсеры, Мария Шкловер и Ирина Шабшис, закрепили за компанией репутацию, гарантирующую высокие художественные критерии, безупречный вкус, чуткую реакцию на меняющиеся интересы публики Нью-Йорка, Бостона, Чикаго.

Что бы ни привозили замечательные продюсеры, от фламенко до музыкального театра, от драмы до комедии, они неизменно радуют — а уж если задуматься о звуке лопнувшей струны, который по удивительному совпадению упоминается в одном из транслировавшихся спектаклей, “Все тут”… Раздается звук лопнувшей струны — и настоящее становится прошлым. Звук лопнувшей струны — и погибает вишневый сад. Звук лопнувшей струны — и фестиваль “Вишневый сад” заставляет нас увидеть “лес за деревьями”, тенденции и центральные идеи, и потом уже немного иначе проживать наше беспокойное настоящее, зная, что Искусство не оставит нас. Когда говорят пушки, только музы-то и не молчат.