Виталий Орлов
Выдающийся русско-американский фотограф Леонид Лубяницкий останется в памяти, прежде всего, как мастер фотопортрета. Наиболее полная персональная выставка его работ, прошедшая в последнее время, состоялась в 2009 году в Институте Гарримана Колумбийского университета. Она называлась «Люди», и на ней были представлены 24 фотопортрета, созданные Лубяницким в разные годы.
Фотография Павла Терехова
Кто же были эти «люди», ставшие их героями? Мстислав Ростропович и Аарон Копланд, Андрей Синявский и Артур Миллер, Андрей Вознесенский и Алан Гинсберг, Владимиро Высоцкий и Дюк Эллингтон, Иосиф Бродский и Михаил Барышников, Ричард Никсоном и Пеле, Иннокентий Смоктуновский и Сергей Параджанов, и еще многие-многие другие, чьи имена, без всякого громкоговорения – это отдельная и важнейшая страница истории мирового искусства, спорта, политики. С каждым из них, как мы когда-то говорили, «можно идти в разведку». Но если человек фотографировал этих людей, сотворив живой портрет, значит, он не только видел их, но и входил с ними в психологический контакт, общался непосредственно. Более того, мне кажется, чтобы прославиться, Лубяницкому достаточно было бы создать адекватный портрет хотя бы одного из них.
Портреты работы Лубяницкого получили широкую известность не только как следствие имиджа самого его героя, но и благодаря отнюдь не ординарному умению фотомастера увидеть в имени портретируемого Личность.
При этом нужно помнить, что на выставке была представлена относительно небольшая часть того, что сделано Лубяницким за его ограниченную только четырьмя десятилетиями творчества в этом жанре.
Леонид Лубяницкий ушел из жизни на 83-м году жизни. Познакомившись с ним на выставке «Люди», я с той поры встречался с ним мало, но многому научился, осваивая цифровую камеру.
Парадоксально, но Лубяницкий был одним из немногих современных фотографов, кто продолжал до конца жизни работать с черно-белой пленкой и сам печатал свои фотографии. Он мечтал сам сконструировать камеру, которая наиболее полно могла бы ему помочь осуществить новые идеи в фотоискусстве.
В портретах его работы поражает не только совершенная изобразительная сторона: свет, тень, пластика, композиция, даже искусство точно выделить фрагмент и найти нужный формат при изготовлении отпечатка с негатива, но и какое-то метафизическое умение наделить героя портрета способностью мысленно общаться со зрителем.
Как же это ему удавалось?
Леонид Лубяницкий профессионально занимался фотографией 60 лет. Он родился в 1938 году и первые уроки мастерства получил у отца, известного потомственного ленинградского фотографа, который начал обучать сына искусству фотографии в 6 лет.
Военную службу Леонид проходил в Заполярье, служил в военно-морской авиации, где прошел школу аэрофотографии. После демобилизации он работал оператором на Ленинградской студии телевидения. В течение 10-ти лет писал сценарии и снимал сюжеты для регулярной передачи «ХОЛСТ» («Художественное обозрение ленинградской студии телевидения»).
Именно в телевизионной студии в 1964 году он первым в России снял на кинопленку ученика рижской балетной школы, приехавшего на гастроли с театром, – Михаила Барышникова. Это была первая точка пересечения их судеб. Много позднее, в конце 70-х годов, когда Лубяницкий уже жил в Нью-Йорке, появились сделанные им снимки Барышникова за кулисами, на занятиях, дома и на сцене. Портрет Барышникова, показанный на выставке «Люди», пожалуй, один из самых оригинальных и неожиданных среди многочисленных изображений великого танцовщика. Не исключено также, что именно Лубяницкий повлиял на Барышникова, когда Михаил увлекся фотогорафией и устроил в Нью-Йорке выставку своих фоторабот.
Фотография Нины Аловерт
На открытии выставки «Люди», которую подготовил Русско-Американский культурный центр RACC (руководитель Регина Хидекель. Здесь вы можете узнать подробнее), Леонид и Михаил появились вместе, как давние друзья. Мне удалось сфотографировать Барышникова возле его портрета работы Лубяницкого.
Леонид Лубяницкий эмигрировал в США в 1972 году. Поселившись в Нью-Йорке, он стал работать ассистентом всемирно известного мастера фотографии Ричарда Аведона. Через год, уйдя от Аведона, он открыл собственную художественную студию. Работы Лубяницкого публиковались в 22-х крупнейших американских журналах: «Look», «Life», «Time», «People», «Horizon» и других, выставлялись на персональных выставках.
Иосиф Бродский (его портрет тоже был представлен на выставке) писал, что в фотографиях Лубяницкого всегда обнаруживается «удивительная чувствительность и изюминка» и что при этом они останутся «уникально исчерпывающим свидетельством о кумирах культуры нашего времени».
В 1993 году Мастер пережил трагедию: пожар уничтожил около 250 000 негативов и фотографий. Пять лет он не мог снова взять в руки камеру. Но жизнь продолжалась, Лубяницкий собрал то, что сохранилось, и вернулся к работе. И даже не потерял присущее ему чувство юмора…
Фотография Виталия Орлова
На презентации выставки в Институте Гарримана знаменитый фотограф охотно общался со зрителями, коих собралось множество: кинорежиссер Слава Цукерман, композитор Александр Журбин, друзья, известные и неизвестные фотографы, писатели, критики, художники. Я, помнится, спросил у Лубяницкого:
– Леонид, вы делали фотопортреты людей, во всех отношениях самых разных: от Эллингтона до Высоцкого, от Никсона до Пеле. А как вы выбираете свои модели? По какому принципу?
– Все обстоит просто: я получаю задание от разных журналов, в основном «Вог», сделать портрет того или иного человека и направляюсь к нему, чтобы выполнить свою работу…
-В ваших словах, мне кажется, есть скрытое лукавство: ведь в таком случае все портреты были бы одинаковыми, одинаково невыразительными… Вы разговариваете с портретируемым, когда снимаете? Например, с Эллингтоном? О чем? Кстати, у вас написано, что портрет Эллингтона не опубликован...
– Я уже был знаком с Эллингтоном и однажды, проходя мимо его студии, решил зайти к нему. Это был 1974 год, день его рождения – последний в его жизни. А разговаривали мы с ним, естественно, о музыке. Я любил его музыку, люблю ее до сих пор. Я снимал его и его бэнд еще в Ленинграде, и эти мои фотографии были во всех журналах Советского Союза. Эллингтон узнал меня, когда я пришел к нему уже в Нью-Йорке. Скажу вам честно, меня интересовал имидж уходящего человека, а то, что он уже уходит, было ясно…
С портретом Эллингтона у меня связана одна история, которая поможет вам понять, как я работаю со своими героями. Как-то мне предложили сделать фоторграфию двух джазменов братьев Хит. Они не ладили между собой и, кажется, даже не разговаривали друг с другом. Соответственно и фото не получалось – мне не удавалось растопить холодок между нами. И тут мне пришло в голову рассказать им, что какое-то время тому назад я фотографировал самого Дюка Эллингтона. «Врешь!», – воскликнули они, а когда я показал им фото, они в один голос заявили: «Теперь мы сделаем все, как ты скажешь».
– Ваши работы говорят о том, что вы умеете заглянуть человеку в душу и увидеть нечто такое, что не каждый может.
– Любая съемка – это процесс, происходящий между двумя людьми: фотографом и человеком, которого снимаешь. Если найдена какая-то общая точка, и человек тебе доверяет, все получается автоматически. Если же он по какой-то причине выстраивает психологическую стенку, тогда можно снимать и час, и день, и два – и ничего не получится. Многое происходит на подсознательном уровне, и у меня нет специального рецепта, как это делается.
Это всегда эксперимент, который, увы, не обязательно успешен. За свою жизнь я снял сотни людей. Фотограф не имеет права быть предвзятым.
– Вы очень много снимали, например, Барышникова, давно его знаете, и, значит, определенное отношение к нему сложилось все-таки заранее…
– Барышников всегда другой! На этой выставке представлен его портрет с бородой. Он очень редко носил бороду, а в тот день Миша улетал в Канаду, чтобы сниматься там в «Щелкунчике». И я сделал этот портрет за три часа до его отлета.
– Но вот контакт с человеком установлен, сьемка прошла удачно. После сьемки у вас продолжается этот контакт? Через год, через 10 лет?
– Человек спустя какое-то время может меня даже и не узнать. Но главное не это. Главное – результат, достигнут он или нет. Если человек, проходя мимо сделанной мной фотографии, увидит ее периферическим зрением, и это заставит его обернуться, задержаться, посмотреть внимательно – вот это результат!
– Какая огромная разница в возрасте, имидже, темпераменте – ну абсолютно во всем, скажем, между Эллингтоном и Высоцким, а вы все же нашли контакт и с ними обоими, как и со многими другими. Расскажите, как вы снимали, например, Высоцкого?
– Фотопортрет Высоцкого сделан в 1976 году в Нью-Йорке, но я хорошо знал его еще с 60-х. Это постановочная фотография, с заранее определенной композицией и установленным светом. Я делал ее для America Illustrated Magazine. Потом она стала чрезвычайно популярной, был сделан постер, ее использовали в книгах, иногда даже без моего ведома. А годом раньше я снимал в Париже Марину Влади…
– Вы говорили, что именно Высоцкий привел вас в гости к Сергею Параджанову…
– Да, это было еще в Ленинграде, я тогда снимал документальные фильмы. Параджанов сказал мне: «Тебе нельзя кино заниматься. Ты – индивидуалист. А кино – коллективное творчество…». Через два года я понял, что он прав.
– Одна из ваших последних по времени фотографий на этой выставке – портрет Артура Миллера, сделанный в 2004 году, за год до его смерти…
Фотография Павла Терехова
– Я его очень хорошо знал, они с женой Инге были у меня в студии еще в Ленинграде. Инге тоже была фотографом. Они жили в Коннектикуте, и я приехал к Артуру снимать его по поводу того, что отмечался юбилей его пьесы «Смерть коммивояжера», в течение 50 лет не сходившей со сцены по всему миру. Хотелось еще расспросить Леонида о Ростроповиче, Смоктуновском, Андрее Синявском… Но радостно возбужденная толпа зрителей увлекла Лубяницкого к портретам знаменитостей, со многими из которых он был накоротке.
«В свои 70 он еще полон сил, – так подумал я тогда, глядя ему вслед, – и мы увидим еще много интересных людей, которых заметит его объектив». Но он, к сожалению, ушел…
