Виталий Орлов
Название книги моей навсегда любимой балерины «Я, Майя Плисецкая» можно расценить как первые слова автобиографии обычного человека, который пришел в отдел кадров наниматься на работу. Но это – обычного человека! А Майя Михайловна была не только несравнимой ни с кем балериной, но и небычайной личностью, и ее книгу должно называть чуть-чуть с другим ударением: «Я – Майя Плисецкая», потому что Майя Михайловна и была великой Плисецкой.
Когда-то по молодости лет я мечтал, говоря себе: «Живя в одном столетии с Ахматовой, Азнавуром, Плисецкой, нужно непременно увидеть их живыми». Нередко бывая в Москве, я, хотя и не был таким уж страстным балетоманом, пытался попасть в Большой театр СССР на спектакли с участие Плисецкой, но никакие знакомства не помогали добыть билет. Однажды, проходя мимо Большого, когда там шла «Чайка» в постановке и с участием Плисецкой, я заметил у входа человека несколько необычного вида, который, видимо, кого-то ожидал. Ни одного человека с «лишним билетиком» не было и в помине, да и этот на такого не был похож. Тем не менее я спросил его про «лишний», но он ответил мне что-то, чего я не понял. А когда спектакль уже начинался, и стали закрывать входные двери, он вдруг подхватил меня под руку и поволок в зал. Видимо, это был иностранец, а с иностранцами мне в ту пору разговаривать было запрещено.Так что сидя рядом с ним, я так и не узнал, кто же был моим филантропом. Но моя мечта сбылась! О том же, чтобы встретиться с великой балериной и, более того, побеседовать с ней, я тогда не мог даже и мечтать…
В декабре 2002 года в ньюйоркском Авери Фишер-холле состоялась мировая премьера оперы Родиона Щедрина «Очарованный странник». В моей газете я получил задание встретиться с композитором и написать о премьере. Этот год был для него юбилейным – 16 декабря 2002 года Щедрину исполнилось 70 лет. В связи с этим со 2 по 12 декабря в Москве прошел фестиваль Щедрина, а из Москвы «звездная пара» Родион Щедрин и Майя Плисецкая прилетели в Нью-Йорк.
В конце своей беседы с Родионом Константиновичем я сказал:
– Перед фествалем в Москве вы сказали: «Есть такая надежда, что Майя Михайловна сделает к моему юбилею в Большом маленький сюрприз…
– И она его сделала! Майя Михайловна танцевала четырехминутный танец «Аве, Майя» в мою честь, который ей поставил Морис Бежар. Я смотрел, и все внутри у меня трепетало. У меня в жизни было много радости. И то, что у меня такая жена, как Майя, это тоже великая радость. Мы прожили 44 года вместе только в официальном браке…
Родион Константинович и помог мне встретиться с Майей Плисецкой. Это было на следующий день после премьеры оперы, в концертном зале Библиотеки искусств Линкольн-центра.
Плисецкая не была бы Плисецкой, если бы приехала в Нью-Йорк с «пустыми руками», только сопровождая знаменитого супруга. Она показала почти часовой новый документальный фильм «Майя Плисецкая Assoluta».
Фильм снят французской командой – режиссерами Элизабет Капнист и Кристианом Дюма-Львовским. В фильм включены снятые в разные годы отрывки из ее триумфальных балетов. Несколько кадров посвящены мастер-классу Плисецкой. Ну и конечно, полностью показан ее непревзойденный шедевр – «Умирающий лебедь» Сен-Санса. Сама балерина, находясь в кадре, комментирует происходящее, оценивая события так, как они ей виделись сейчас. Пытаясь выглядеть спокойной, Плисецкая рассказывает о тех страшных в ее жизни годах, когда, будучи в расцвете таланта, произведя настоящую революцию в хореографии при создании ярких, новаторских балетов, она подвергалась издевательствам советских командиров от искусства, руководителей пресловутого КГБ, долгие годы была «невыездной», работала в атмосфере зависти и ненависти. Почти весь рассказ героини фильма «от первого лица» снят в любимом ее доме в Литве.
Майя Плисецкая вышла к публике перед фильмом. Нет, не вышла – тонкая, решительная, легкая, уверенная в себе, в строгом черном костюме – она стремительно впорхнула в зал. Несколько благожелательных поклонов в сторону зрителей (помните этот ее балет после балета, когда она выходила на поклон, осыпаемая цветами?), и Майя Михайловна усаживается на отведенное ей место в зрительном зале рядом с мужем.
После фильма Плисецкая просто присела на краешек сцены, свесив ноги, и приготовилась отвечать на вопросы.
Когда я спросил ее, где она теперь живет, Майя Михайловна ответила:
– В основном, в воздухе. И это было не слишком большим преувеличением. Все дело в том, что юбилейные торжества Щедрина проходили задолго до 16 декабря: в Италии, Англии, Голландии, Финляндии, Германии, так что летать им приходилось подолгу.
– Не устали?
– Я в восторге, потому что я никогда не слышала столько нового, а если и старое, то в изумительном исполнении; такие дирижеры, такие оркестры – лучшие на свете, а в Питтсбурге Щедрин был композитором года, и в течение всего года исполнялись его произведения. И какие-то – в первый раз. Там выпустили пластинки совершенно изумительные, никогда таких не было, такого качества исполнения. А опера в концертном исполнении, оркестр Нью-Йоркской филармонии под управлением Лорина Маазеля – это считается уже «топ».
Протянув Майе Михайловне книгу «Я, Майя Плисецкая», издания 2001 года, для автографа, я спросил, есть ли в ней какие-нибудь дополнения по сравнению с 1994 годом, когда книга была издана впервые.
-Нет, никаких!
– Майя Михайловна, изменился ли балет в ХХI веке? Есть технология движения, скажем так, которую многие, в основном, на Вашем опыте, доводят до компьютерной точности. Это другой балет? Не убивает ли это балет 80-х ? Или это все повторение, уточнение, прежде всего, технологическое?
– Вы знаете, тут есть много всего. Сейчас огромно влияние спорта. Вот гимнастки, они же невероятные вещи делают, просто узлом завязываются. Я даже думаю так, что если с какой-нибудь гимнасткой позаниматься год, она станцует любой балет. Они такие тренированные, для них никаких препятствий в технике нет. Но вот одна проблема и одно условие – музыкальность. К сожалению, это не воспитывается. Человек или музыкальный, или нет. И так трудно заставить слушать музыку, а это очень важно. Тогда и танец получается выразительный, как музыка. Если ты слушаешь музыку и телом передаешь даже отдельные звуки, оттенки, оркестровку, даже разные инструменты, если это по-разному танцуешь, если фиксируешь на этом внимание зрителя, это – одно. Если просто механически что-то делаешь, это – другое.
– Как вы считаете, актеру следует больше учиться у природы, у окружающего мира, или у людей искусства?
– Когда я готовилась танцевать «Умирающего лебедя», я специально ходила в зоопарк и подолгу наблюдала, каковы характерные движения лебедей. Я считала, что лучше смотреть на лебедя, чем на другую балерину.
– У вас были сложные отношения с Большим театром, а что теперь? Всё – страница закрыта? Началась другая жизнь, другая эпоха?
– Каждые 3-4 года появляется что-то другое – к сожалению, не так часто. И говорить «Большой театр», наверное, неправильно. Люди, люди ведь все решают. А театр-то изумительный, сцена самая лучшая в мире. Но вот люди иногда плохие, иногда хорошие, иногда творческие, иногда карьерные, все-то ведь люди разные. На театр обижаться нельзя. А люди… 5 моих спектаклей были изъяты из репертуара. Я не думаю, что они – самые плохие на Земле. Но если не хотят мои спектакли ставить, что же тогда делать?
– Вы могли бы отметить кого-то из нынешних танцовщиц Большого театра?
– Знаете, к сожалению, я не здорово знаю, к т о сейчас в Большом театре, я слышу все
время несколько фамилий, и очевидно, это совсем неплохие балерины, может быть, даже лучше, чем в какой-то период были раньше. Во всяком случае, когда я пришла в театр, то танцевали гораздо хуже, и не так чисто, и не так красиво. Я думаю, что вообще сейчас балет стал лучше. Очень важно, что сейчас есть видео, человек себя видит, он исправляет все ошибки, он на этом учится, и это, может быть, самый лучший учитель.
– Не могли ли бы вы, в контексте только что сказанного, дать свою оценку стилю, в котором отчетливо проскальзывает влияние гимнастик Японии, Китая?
– Гимнастика Китая – это не так плохо, они виртуозы. Это тоже очень трудно. Но сейчас вообще гимнастика с классическим балетом очень переплетаются. Сейчас без каких-то элементов: огромного шага, раздира – уже балет не смотрится. Раньше это не было модно, даже запрещали, говорили – ох, не надо раздирать ноги, не то прыжок потеряешь. И это было не эстетично. Потом, знаете, классическая форма – такая же форма, как архитектура. Если куда-то не туда оттянуть ногу или отставить зад – уже форма и сломалась. Вот это то, что не разрешали, а сейчас это разрешается. Но все равно виртуозов сейчас больше, чем было.
Мйая Плисецкая и Виталий Орлов
– 32 фуэте – это дар Божий или Ваше искусство?
– Все зависит от музыки. Если 32 такта, то изволь свертеть все 32. Если только 16, то сверти 16, и переходи на что-то другое, это уж дело постановщика. А вообще классическая форма – это 32 фуэте. Так писал и Чайковский, так писали и другие большие композиторы. Это – заключительная кода, для того чтобы был эффектный конец.
– Когда Вы сейчас смотрите записи старых своих балетов…
– …что-то в них нравится, что-то нет. Снято очень много, перечислить невозможно, потому что их, наверное, сотни. Но я всегда, даже в самом хорошем, видела недостатки.
В то время снимали очень много хроники. Приезжает, допустим, какой-нибудь шах иранский, и ему показывают все достопримечательности, в том числе балет – как правило, маленькие кусочки по 2-3 минуты. Тогда открыли «железный занавес», все повалили сюда к нам, и я для всех танцевала.
Превосходнейший фильм, который Майя Михайловна считает просто шедевром, сделали японцы. Они вообще считают Плисецкую национальной героиней, а фильм о ней показывали по главному телевизионному каналу пять раз.
Пять раз подряд видели японцы на своих экранах балерину века. Вот и нам бы так, ее соплеменникам и соотечественникам!
