Фотографии Нины Аловерт.
Михаил Барышников, великий танцовщик ХХ века, закончив карьеру премьера классического балета, не только посвятил себя танцу модерн, он фотографирует, выступает в драматических спектаклях и снимается в кино.Но первое выступление Барышникова в драматической роли состоялось в Ленинграде в 1971 году
Baryshnikov – Romero. Photo Alovert
Фиеста
1971 год был для Барышникова, началом взлета его карьеры в театре им.Кирова. Начиная с этого года в каждом спектакле его Божий дар раскрывался все полнее. Кроме новых балетных спектаклей, он выступил в совершенно неожиданном для себя амплуа — сыграл драматическую роль в телевизионном спектакле “Фиеста” по роману Э.Хемингуэя “И снова взойдет солнце”. Телефильм был снят Сергеем Юрским, тогда уже знаменитым артистом БДТ, который только пробовал свои силы в режиссуре. В телепостановке были заняты актеры БДТ: Н.Тенякова, М.Волков, В.Стржельчик, М.Данилов и др. И среди них, наравне с ними — молодой артист балета.
Что побудило Юрского пригласить Барышникова на драматическую роль? В своей книге “Кто держит паузу” Юрский писал:”Для актера путь к душе персонажа лежит через тело, через движение”. Юрский пригласил балетного актера на роль матадора, считая, что их профессии в целом похожи. Матадору, “звезде корриды” мог соответствовать только танцовщик-звезда.
Участие Барышникова в “Фиесте” стало не только удачей артиста, но счастливой находкой для всего фильма-спектакля. Следуя за автором романа, Юрский взял два эпиграфа для своего спектакля: фразу Гертруды Стайн о потерянном поколении и строки из Экклезиаста: “Идет ветер к югу и переходит на север, кружится, кружится на ходу своем и возвращается на круги своя”. Стремясь сделать зримой философскую основу спектакля, Юрский начал его с движения всех актеров по кругу в пустом пространстве сцены (режиссер и в дальнейшем скупо пользовался бытовыми предметами, сосредоточив внимание зрителей на дйствующих лицах, на их мыслях и переживаниях). Какую бы маску ни надели на себя впоследствии в общении друг с другом герои, именно здесь, в начале, они были предоставлены самим себе и сами с собой не лицемерили.
“Театр — это место, где, наконец, можно не играть”, — сказал когда-то польский режиссер Е.Гратовский.
Fiesta. Baryshnikov, Tenyakova. Photo Alovert
Матадора-Барышникова можно было сразу выделить среди остальных персонажей. Прежде всего, он противостоял им внешне. Он один был по-балетному стройным и подтянутым. У него была другая манера сценического поведения. Во время репетиций, которые я снимала в телестудии, мне казалось, что Барышников чувствует себя несколько скованно в непривычной обстановке, смущается среди артистов другого жанра… Но, когда я посмотрела фильм, то увидела, что поведение Барышникова-Ромеро вполне соответствует его месту в “Фиесте”.
Его внешняя скованность свидетельствует о внутренней сдержанности матадора, даже в минуты молчания, наедине с собой, он полон чувства собственного достоинства. Внутренняя значительность, сложный душевный мир всегда читались и продолжают читаться на лице артиста. Поэтому даже когда он неподвижен, от него нельзя отвести глаз.
В 2001 году я видела выступление Барышникова в роли Ахиллеса в необычном, противоречивом спектакле-балете Ричарда Мови “Ахиллесова пята” Последние несколько секунд (минут? вечность?) Барышников-Ахиллес стоял неподвижно и смотрел перед собой, а сверху падал на него золотой дождь славы. Барышников стоял и смотрел куда-то поверх наших голов, в пространство, открывающеся ему за пределами театрального зала, туда, в “глухонемые владения смерти” (И.Бродский).
Yursky. Fiesta. Photo Alovert
В зале стояла тишина, зрители не могли пошевелиться даже тогда, когда спектакль закончился. Я уже выходила из зала, когда увидела немолодую пару: жена стояла рядом с креслом, где сидел ее муж, и явно уговаривала его подняться и идти. Муж от волнения был не в силах встать с места, он только качал головой из стороны в сторону, что-то пытался сказать и, не найдя слов, опять начинал качать головой. Это умение артиста “молчать”, не двигаться и все равно держать внимание завороженного зала, одна из черт актерского мастерства Барышникова.
Но вернемся в 1971 год.
“Кто держит паузу?” — спрашивает Юрский.
Паузу держат гении.
Внешне сдержанным, полным чувства собственного достоинства оставался Ромеро Барышникова и в немногих сценах с Брет. Режиссер лишил их непосредственного живого общения. Даже в сцене знакомства, даже перед Фиестой, они почти не смотрят друг на друга: Брет — потому что скована страхом перед будущим, Ромеро — потому что самое главное дело его жизни, его Фиеста — еще впереди.
Педро Ромеро-Барышников жил для своей Фиесты.Он был звездой этого спектакля, этого праздника, остальные герои фильма — только зрителями. Они — пассивные наблюдатели, Ромеро — творец. Конечно, Джэйк-Волков, от лица которого ведется повествование в романе и в фильме, отличается от остальных праздных персонажей: у него тоже есть свое место в жизни, он занят делом, он — писатель. Недаром обреченное движение действующих лиц по кругу в начале фильма идет под стук пишущей машинки Джейка. И все-таки Джейк подчиняется жизни (во всяком случае — в спектакле), он только осмысливает увиденное. Педро Ромеро не философствует, он — творит. Он тоже разобщен с людьми, но лишь в силу своей напряженной внутренней жизни, своей наполненности. В этом судьба артиста перекликалась с судьбой его героя.
Все мы с интересом ждали, как будет звучать речь Барышникова-Ромеро рядом с профессиональными голосами актеров драматических театров. Оказалось, что даже своеобразие барышниковских интонаций идет на пользу образу: для Ромеро родной язык — испанский, в романе он говорит с героями по английский, непрофессиональность актерской речи Барышникова звучит в фильме как акцент человека, говорящего на чужом языке.
Подлинной вершиной этой маленькой роли были последние кадры появления Ромеро-Барышникова на экране, сцена “одевания” Матадора перед Фиестой и его выход на арену. Внешне спокойный, собраный, шел Барышников в белом костюме матадора, одетый как на праздник или смерть, прекрасный мальчик, великий артист перед лицом своей исключительной судьбы. Выходил, останавливался, глядя прямо на нас с экрана, снимал шляпу, как бы приветствуя зрителей величественным жестом принца, ставшего королем. Вероятно, этот “звездный час ” Ромеро, эти прекрасные кадры и предчувствовал режиссер, приглашая Барышникова на съемки.
Несмотря на то, что в советской России имя Барышникова после того как он остался на Западе было запрещено упоминать в прессе, а тем более — показывать на экране фильм с его участием, я снова увидела “Фиесту” перед отъездом в 1977 году. Кто-то разрешил показывать фильм в разных профессиональных клубах: в клубе Университета, в Театральном институте.
Велено было только убрать имя Барышникова с титров. Кто и по какому поводу допустил фильм к этому полузакрытому показу? Не спрашивайте. Повседневная советская жизнь была вне логики. Это был чистой воды сюрреализм.
Странно было снова увидеть Барышникова, безымянного, строго смотрящего на нас с белоснежного экрана (так были представлены в начале актеры, снятые в фильме). Посмотрев фильм по прошествии нескольких лет, я еще раз убедилась, что Барышников не просто талантливо сыграл в фильме своего сверстника, тоже артиста. Он наполнил эту роль своей творческой незаурядностью.
“]Память о Барышникове в “Фиесте” долго оставалсь жива не только у тех, кто видел фильм. В квартире Сергея Юрского и Наталии Теняковой, где Миша часто бывал во время съемок, жил в то время неулыбчивый кот, загадочный, как пришелец с Марса. Иногда, если гости очень просили: “Ося, покажи, как ходит Барышников”, — кот отходил в конец коридора и шел оттуда на “зрителя”, с гордым достоинством переставляя развернутые “по первой позиции” мягкие пушистые лапы.
Удостоилась этой чести и я. Уезжая в эмиграцию, пришла я прощаться с обитателями той квартиры. Прощания тогда были трагическими: расставались как на смерть. Никто не верил, что когда-нибудь увидим друг друга. Мы сидели за столом в кухне, разговаривали. Ося подошел и сел рядом с моим стулом.”Осторожно, — сказала мне Наташа, — он может порвать колготки”. Но Ося сидел и смотрел на меня своими марсианскими глазами. Затем встал, вспрыгнул на батарею и прошелся по ней, выворачивая лапы “по первой позиции”: сделал мне подарок на прощание.
Любое использование текста или авторских фотографий из этой публикации возможны только с письменного разрешения Нины Аловерт.
Глава из книги Нины Аловерт “Барышников в России”,
«Baryshnikov in Russia» N.Y., Holt, Rinehart and Winston, 1984
“Михаил Барышников. Я выбрал свою судьбу”,
Москва “АСТ-ПРЕСС КНИГА” 2005
