[quote style=”boxed”]Новая книга эссеистики Сергея Львовича Голлербаха, одного из самых известных русских художников эмиграции, академика американской Национальной Академии дизайна, посвящена русскому Нью-Йорку. Шесть десятилетий тому назад Сергей Голлербах высадился на берегах Гудзона – так началась «американская история» русского мальчика из Детского Села. Книга – это история и его жизни, и жизни его друзей-эмигрантов, представляющих сегодняшний русский Нью-Йорк, и жизни тех, «кто уж далече», но кого все еще помнят улицы этого города.
Из книги вы узнаете, как обживали «лучшую Америку» и «город греха» русские эмигранты первых послевоенных лет – так называемые ди-пи, Displaced Persons, Второй мировой войной «перемещенные лица»; что представлял из себя «русский Бродвей» в 1950-е, какие профессии осваивались и как завоевывались нью-йоркские Вашингтонские высоты; вы узнаете историю «русской Кармен», «кроликов с коротким дыханием» и «козлокота»; перед вами предстанет нью-йорский «портрет Осипа Мандельштама» и великолепная Валентина Шлее, диктовавшая свой стиль послушной ей Пятой Авеню; вы услышите истории Рудольфа Нуреева и «портретиста королей и президентов»; вы узнаете, как творил свои романы и писал свои полотна русский Нью-Йорк во второй половине ХХ века.
Книга богато проиллюстрирована художником, одним из лучших «летописцев в красках» города Большого Яблока. Вы не только прочитаете о русском Нью-Йорке, вы сможете увидеть Город во всей его притягательности и недоступности. И вы полюбите его свободолюбивый, открытый нрав.
Сергей Голлербах
Нью-Йоркский блокнот
Главы из книги
«ЛУЧШАЯ АМЕРИКА» И «ГОРОД ГРЕХА»
Мою благодетельницу звали мисс Мэри Кумпф. Старушка-американка, никогда не вышедшая замуж, республиканка и последовательница религиозного учения «Христианская наука», она владела в городе небольшим участком земли. На нем стоял большой дом, в котором она и жила, и маленькое бунгало, в котором поселился я. Дом ее назывался «Бэрд Барн студио», то есть «Ателье Птичий сарай». Старушка обожала птиц и ненавидела кошек и собак. Была она также художницей-любительницей.
Меня рекомендовали ей мои американские друзья в Мюнхене, где я тогда жил и учился. Однако называть себя недоучившимся студентом Академии художеств звучало недостаточно презентативно для американских властей, и в прошении о визе я поставил в графе «профессия» – «садовник-огородник», вспомнив, что в детстве я помогал отцу окучивать картошку в нашем огороде в Детском Селе.
У мисс Кумпф я прожил три месяца, работая в местных садах, где сгребал опавшие листья, срезал с деревьев ядовитый плющ, кормил собак и чистил пылесосом дома местных жителей.
Я узнал, что Уилтон – аристократический городок, в котором живут старые американцы. Предки некоторых из них подписывали Декларацию Независимости, другие же были просто состоятельными людьми англосаксонского происхождения. «Я хочу, чтобы вы увидели сначала лучшую Америку», – говорила мне мисс Кумпф. Нью-Йорк, куда я собирался переехать в ближайшее время, был в ее представлении «Городом Греха», полным всяческих соблазнов и искушений, способных свести меня с верного пути. Уже свободно говоря по-английски, я уверял старушку, что не поддамся им. Дав мне «аффидевит» на пребывание в Америке, она чувствовала себя ответственной за мою судьбу. Думаю, что я оправдал ее доверие.
Уилтон действительно оказался одним из лучших американских городков, мною когда-либо увиденных. Частично обновленный, он сохранил в себе какой-то диккенсовский шарм в своих обычаях. Несмотря на то, что я был поденным рабочим, я был приглашен в День благодарения в один богатый дом. Меня поразило то, что на обеденном столе не было скатерти, а лежали какие-то подстилочки (place mate) с обилием ножей, вилок и ложек по сторонам. Там я в первый раз отведал индюшки и пирог из тыквы (pumpkin pie). Хозяева пригласили меня и на Рождество.
Конечно, мое появление в их городке представляло собой некую сенсацию, и им хотелось увидеть молодого русского, говорящего по-английски (я научился английскому, работая в американском клубе в Мюнхене). Все же они могли бы меня и не приглашать, учитывая свое сословное положение.
Как-то раз я увидел мисс Кумпф, высунувшейся из окна своего дома и лающей по-собачьи. «Не думайте, что я сошла с ума, я просто пугаю соседских кошек, которые охотятся за моими птицами.» Весь ее участок был заполнен кормушками для птиц. В мои обязанности входило прогонять соседского пса, гонявшего фазанов, которых старушка кормила на лужайке перед своим домом. Пес, маленький, но свирепого нрава кокер-спаниель, возненавидел меня, и когда я ехал на велосипеде за покупками, гнался за мною и старался укусить меня за ногу. Впрочем, мы оба веселились.
В «Город Греха» я поехал через шесть дней по прибытии в Америку. День 11 ноября оказался праздником Armistice Day («День сложения оружия»), отмечавший окончание военных действий в Первую мировую войну. Я вышел из здания станции Грэнд Сентрал и впервые увидел пресловутые нью-йоркские небоскребы.
Они мне понравились. По Пятой авеню под грохот барабанов шел военный парад ветеранов войны. Я полюбовался каменными львами у Публичной библиотеки, погулял немного по улицам и вернулся в Уилтон, довольный всем увиденным. «Город Греха» не знал войны на своей территории, он жил богатой и напряженной жизнью. Энергия бесчисленных успехов и трагических неудач пульсировала в нем. «В этом городе жить можно», – решил я.
Вскоре от одного жившего в Уилтоне миллионера по имени Изон я получил заказ на четыре портрета, но не людей, а… лошадей. Он держал конюшню с четырьмя лошадьми, и я нарисовал их цветными карандашами, прекрасно схватив сходство: одна лошадь была белая, другая вороная и две гнедых, у одной из которых была белая метка на лбу. Получив за портреты по 15 долларов с головы, то есть всего 60 долларов, я попрощался с милой мисс Кумпф, поблагодарил ее за помощь, пообещал оставаться человеком честных правил и переехал на жительство в Нью-Йорк в феврале 1950 года.
«ХИЛЬДА НЬЮМЕН СТУДИО»
В «Хильда Ньюмен Студио» работало много русских, главным образом, молодых художников. С Алешей Ермаковым я учился вместе в мюнхенской Академии художеств. С художниками Юрием Бобрицким и Юрием Крыжицким, а также с сыном нашего знаменитого графика и сценографа Мстислава Валериановича Добужинского я познакомился именно в этой мастерской. Милейший, скромный и приветливый человек, живший, как видно было, в тени своего знаменитого отца, Всеволод Мстиславович («Додик», как звали его в семье) рисовал собачьи головки, главным образом немецких овчарок, которые мы печатали на галстуках. В 1950-е годы в Нью-Йорке существовало множество таких шелкографических мастерских, поставлявших населению дешевый «ширпотреб». Была даже мастерская «галстучного Толстого». Звали его Иван Михайлович и он приходился дальним родственником нашему великому писателю.
Небольшая деталь: для того, чтобы иметь право работать в мастерской шелкографии, всем нам надо было стать членами профсоюза текстильных работников, филиала Американской Федерации труда. Членские взносы оказались минимальными и мы получили профсоюзные билеты. Долгое время я хранил эту маленькую книжечку как доказательство пролетарского начала моей жизни в Америке. Месяцев шесть после вступления в профсоюз, отдел, к которому мы принадлежали, решил бастовать. Хильда Ньюмен пригласила к себе его представителей и после краткой беседы в ее кабинете, они с довольным видом ушли. Ясно было, что их «подмазали» и забастовку отменили. Свой профсоюзный билет я, в конце концов, выбросил.
Я работал на пару с Юрой Бобрицким, ставшим мне близким другом. Двигая скребком, мы напевали военного времени «Темную ночь».
Наша продукция, изображавшая также французских пуделей, рыб и парусники, раскрашивалась работавшими в другом помещении дамами. Три из них были русские. Римма Ивановна Курганова, дочь профессора экономики, была родом из Ленинграда. Она вышла замуж за архитектора Анатолия Нератова. Со временем Римма Ивановна стала известной художницей-иконописцем. Другая дама, Елизавета Ивановна Королькова, была замужем за известным скульптором Сергеем Григорьевичем Корольковым из Ростова-на-Дону. Она устроила в своей квартире на 118-й улице своего рода салон, о котором речь будет ниже. Третьей оказалась Людмила Владимировна Сулимовская. Она родилась в Прибалтике и в молодые годы вышла замуж за поэта Ивана Савина (Саволайнена). Иван Савин – уникальный поэт Гражданской войны, который прожил короткую, но плодотворную жизнь. С нашими русскими дамами работала также хорошая художница, немецкая еврейка из Берлина, Маргот Гиммель и несколько негритянок, милых и приветливых. Как-то одна из них, Тереза, пригласила Юру Бобрицкого и меня на негритянский бал в самом сердце Гарлема. Мы пошли и оказались буквально белыми воронами. Потанцевав немного с черными дамами, мы поблагодарили хозяев и ушли. Так мы стали пионерами расовой интеграции белых с черными в Нью-Йорке. Маргот Гиммель познакомила Юру и меня с несколькими художниками из Берлина, как и она, бежавшими от Гитлера, – Карлом Гейденрейхом и Марком Гейне («не родственником» знаменитого поэта, как всегда подчеркивал Марк).
Всеволод Мстиславович Добужинский представил Юру и меня своему отцу, когда тот прилетел в Нью-Йорк для постановки, кажется, «Хованщины» Мусоргского. Моя фамилия была Добужинскому известна, так как мой дядя, искусствовед Эрих Федорович Голлербах, знал художника лично и писал о нем в 1920-е годы еще до того, как Добужинский эмигрировал в Литву. Встреча со старым художником была для нас, бывших советских граждан, встречей со славной историей дореволюционной России, с ее искусством. Старик принял нас очень любезно, чем произвел на нас большое впечатление.
Добужинский скончался в 1957 году. В нью-йоркском отеле Шерри-Нетерлэнд, принадлежавшем князю Сергею Оболенскому, вдовой художника была устроена небольшая выставка его рисунков и эскизов декораций. Юра и я помогали развесить работы и получили в дар несколько маленьких работ Добужинского. В этом же году состоялся вечер памяти художника. К сожалению, не могу вспомнить, кто выступал на нем. Знаю только, что присутствовала вдова Никиты Балиева, известного создателя театра-кабаре «Летучая мышь». Сказал и я несколько слов о моей встрече с художником.
Должен сказать, что сейчас я упрекаю себя за тогдашнее нежелание знакомиться с еще жившими в то время русскими знаменитостями. Я не хотел быть навязчивым, да и был, к тому же, занят устройством своей личной и профессиональной жизни. Только на старости лет я понял, что пожилые люди любят встречать молодежь и рассказывать им о прошлом. Жалею, что я не встретился с Давидом Бурлюком и Наумом Габо, Борисом Шаляпиным, не переписывался с жившим в Париже Александром Бенуа, с которым был знаком мой дядя Эрих. Только спустя несколько лет я стал знакомиться с еще оставшимися в живых представителями старой русской интеллигенции.
В публикации использованы иллюстрации картин С. Голлербаха
Следующую публикацию глав из книги С. Голлербаха читайте здесь
Голлербах С. Л.
Нью-йоркский блокнот. Сборник эссе. Составление М. М. Адамович. – Нью-Йорк: The New Review Publishing, 2013. – 244 с.
Книгу можно приобрести в редакции «Нового Журнала», оплатив чеком на имя The New Review или через систему PayPal (см. сайт: www.newreviewinc.com)
Стоимость книги $ 30.00 (включая все почтовые расходы)
По всем вопросам обращаться:
Тел.: 212-353-1478 или
newreview@msn.com
The New Review Publishing:
The New Review, Inc.
611 Broadway, suite 902
New York, New York 10012
