Татьяна Шереметева
Фотография Нины Аловерт
И кому интересно мое отношение к Бродскому, к его стихам, к его реальной или легендизированной биографии, его любви к сто раз воспетой уже триаде «сигареты, кофе, женщины»?
Никому.
А кому интересен тот факт, что на моей прикроватной тумбочке уже много лет лежит третий том ПСС Бродского под редакцией Якова Гордина? И что я знаю в лицо каждое стихотворение из этой книги?
Никому.
И не потому, что я сама или мои поэтические пристрастия так уж совсем никого не интересуют, а потому что здесь, на этой площадке, нас очень много. Мы – очень разные, но все мы объединены любовью к его стихам. И я не одна, кто снова и снова читает очередные воспоминания о нем. И я не одна, кто снова и снова возвращается к знакомым строчкам по поводу и, кажется, безо всякого повода. И все-таки. И все-таки «я допою до конца». Тем более что Бродский и Высоцкий любили друг друга.
Можно?
«Из забывших меня можно составить город», – эта строка обладает магнетической силой притяжения. И она же внушает ужас при мысли, что вдруг это могло бы случиться.
24 мая – День рождения Иосифа Александровича Бродского. И в этот день в нью-йоркском ресторане, который, конечно же, называется «Самовар», в помещении на втором этаже, которое называется «Tolstoy Lounge», собрались те, кто любит, читает, знает, переводит на другие языки его стихи, и те уже немногие, кто знал его и дружил с ним.
Мест всем не хватило, в ход пошли табуреточки, ступеньки лестницы и иные способы обустроиться в зале, где по стенам были развешены фотографии из жизни Бродского, часть из которых лично я видела впервые.
Наша встреча началась виртуальным приветствием дочери Бродского и Марии Соццани. Она обращалась к нам, собравшимся в этот день отметить День рождения ее отца.
А после началась программа, подготовленная гостями этого вечера. Выступающих было шестеро, и о каждом хотелось бы рассказать отдельно.
Вера Павлова
Изящная, хрупкая, деликатная, иногда даже застенчивая. Сильная и мужественная женщина.
Ее стихи знают и любят практически все. Ее книги продаются во многих странах. На вопрос о возможности доехать до своего московского дома, отвечает, что возможности такой нет. Конечно, нет. Потому что последствия такой поездки предсказуемы.
И вот ее рассказ о письме Бродского, которого никогда не было. И которое было.
28 января 1996 года, узнав о кончине Иосифа Александровича, Вера весь день плакала. А утром следующего дня нашла письмо. Письмо от Бродского. Оно было написано большими печатными буквами, многие из них смотрели в противоположную сторону. Мы же помним драгоценные каракули наших детей и все эти милые «Р и Я», написанные по-детски. Письмо было подписано фамилией И.А., конечно же, через букву «ц».
Маленькая дочка Веры, как могла, попыталась утешить свою маму…
Мало кто может читать стихи Бродского по памяти. Они сложные, они трудны для запоминания, а часто, для неподготовленных, – и для понимания.
Вера читала знаменитое стихотворение «Осенний вечер в скромном городе». Почему выбор её пал именно на это стихотворение, проникнутое такой спокойной и неотменяемой тоской, знает только сама Вера Павлова. Поэт.
Александр Генис
Такой разный, но во всех своих ипостасях неизменно талантливый: писатель и журналист, литературовед, легендарный ведущий на радио «Свобода».
Ему посчастливилось быть знакомым с Бродским. Поэтому это был рассказ очевидца о том времени, о квартире на Мортон-стрит, о людях, имена которых сейчас стали легендой, и о том, как полюбил Бродский Нью-Йорк.
И еще размышления о природе такого уникального явления, как исход и обустройство русских писателей на Западе. «По словам Бродского, имя “западников” меньше всего подходит этим людям. Они не стремились к Западу, а были им. Вглядываясь в свою юность, Бродский писал о них и себе: «Мы-то и были настоящими, а может быть, и единственными западными людьми… Слово “Запад” для меня значило идеальный город у зимнего моря».
И, конечно, Александр Александрович не мог не рассказать несколько историй, которые услышал от Льва Лосева, ближайшего друга и лучшего знатока поэзии И.А. Лев Лосев поставил себе задачу расшифровать все малопонятные слова, которые встречаются в стихах Бродского. Вот, например, – обратился А.Генис к залу: «Знаете ли вы, что означает у Бродского слово «Парвенон»? Мы задумались. И честно признались, что нет. А, оказывается, это слияние двух слов «парвеню» и «Парфенон» для того, чтобы объяснить природу деревянных колонн, покрашенных под благородный мрамор.
А почему, к примеру, дворник у Бродского круглолицый? Помните? Дворники в длинных белых фартуках, с жетоном на груди и метлой в руках – они были действительно смуглые и круглолицые. В каждом дворе их знали по именам, они были хранителями дворовых тайн и третейскими судьями в дворовых спорах. Я помню.
Марина Тёмкина
Поэт, психолог. Грустные, внимательные глаза, мягкая улыбка. Человек, который понимает нас, человеков. Кому, как не ей, рассказать нам о стихах Бродского? Марина прекрасно прочитала «Рождественский романс», стихотворение, которое знает каждый, давно положенное на музыку и ставшее одним из самых узнаваемых. Но Марина нашла свои собственные интонации, и стихотворение зазвучало по-особенному. И провела нас по новогоднему Замоскворечью. И сделала мне больно. И я ей за это благодарна.
А еще был рассказ о том, как однажды рядом с ней остановилась машина, печально известная в народе как «воронок», и оттуда вывели молодого рыжеволосого человека. Руки его были отведены за спину, его сопровождали люди в погонах. Они быстро скрылись в дверях какого-то здания. Девочка Марина, возвращавшаяся из музыкальной школы, не знала имени этого человека. Увидела только табличку на стене с названием районного суда. Дома она услышала о том, что сейчас судят какого-то молодого поэта, и поняла, что это был тот самый – рыжеволосый, с отведенными назад руками. И не ошиблась. И это воспоминание осталось на всю жизнь и, может быть, во многом определило будущую жизнь Марины Тёмкиной.
Мне хотелось бы упомянуть и о других участниках этого вечера. Это Вадим Певзнер, Елена Осташевская, Liam McCarthy, Яша Клотц, Василий Львов. Каждый из них сумел сказать свое слово, и слушать каждого было очень интересно.
Фотография Ирины Генис.
Ну что же, вечер подходил к концу. Зал на первом этаже был переполнен посетителями: пятница, вечер, канун длинного уикенда. За столами сидели компаниями. Было шумно и весело.
В дальнем правом углу, как тому и положено, стоял на пристенке портрет Иосифа Бродского. А за его любимым столиком не было никого. Две тарелки, два бокала, свеча. И табличка: «RESERVED».
Я не знаю, для кого в тот вечер был зарезервирован этот столик. Мне представляется сам Бродский. Он мог бы быть с любимым другом Мишей Барышниковым, а мог бы быть с Романом Капланом. А мог бы провести этот вечер с Высоцким. Они же так любили друг друга…
Да, я же обещала, что «допою до конца». Ну вот, свое обещание я выполнила. Хорошо, что я догадалась сфотографировать табличку на маленьком столике под портретом. Там зарезервировано. Навсегда.
