Съемка. Нина Аловерт в гримуборной Фаруха Рузиматова. 90-ые. Фотограф неизвестен.
Интервью с Ниной Аловерт,
специально для Elegant New York
вела Татьяна Бородина
Фотографии Нины Аловерт.
Многие из представленных в интервью снимков, в Америке, публикуются впервые.
Судьба щедра к талантливым творческим личностям, к самоотверженным людям, к тем, кто знает для чего рожден, умеет делать свое дело и не может без этого жить. С этими людьми Судьбе легко – дай им свободу действия, и они полностью реализуют себя, свой дар, свое предназначение. Такова Нина Аловерт, потрясающий фотограф, журналист, театральный критик, радующая людей своим творчеством, счастьем общения и дружбой.
В галерее «АРКА», Владивосток. 2016 год.
Слово Нине Аловерт.
Так сложилась судьба, что мне встретилось в жизни много интересных людей. Со многими я работала, со многими дружила долгие годы. Почему так сложилось, я не берусь сказать… Это вопрос к судьбе.
Огромную роль в моей жизни сыграл Николай Павлович Акимов. Мне посчастливилось работать со многими балетными танцовщиками и хореографами, с лучшими актерами и режиссерами ленинградских драматических театров, а также и в Москве – с Эфросом и актерами его театра. Я снимала спектакли таких актеров, как Алиса Фрейндлих, Сергей Юрский.
Сергей Юрский – Мольер.
Юрский.
Моя зрительская любовь к Юрскому-актеру – это любовь с первого взгляда. Вернее – с первого звука. В далекой молодости я попала на спектакль БДТ “Горе от ума”. Шла я на спектакль с предубеждением, потому что слышала разговоры, что это – “не Грибоедов, а Юрский – не Чацкий”.
Чацкой сбежал по лестнице на сцену: “Чуть свет -уж на ногах, и я у ваших ног».
На самом деле я этих слов в спектакле не помню. От первой же интонации, с которой Чацкий обратился к Софье и до середины спектакля, у меня провал в памяти: первое впечатление было подобно эмоциональному шоку. И с тех пор я – неизменная, восторженная зрительница Юрского – актера, Юрского-чтеца и режиссера. И до сих пор звук голоса и интонации Юрского поражают меня так, как будто я слышу их впервые.
А увидела я Юрского в жизни гораздо позднее и в необычной ситуации. В 1968 или 69-ом году после смерти Акимова я ушла из Театра Комедии и работала во Дворце искусств. В те годы там игрались капустники. Писал их Александр Белинский, режиссер кино и театра. Он хоть и не был выдающимся театральным режиссером, но хорошо известен в ленинградской театральной среде. Он знал все про всех, и не всегда самое лучшее (смеется). Впоследствии он даже написал книгу «Записки старого сплетника».
Так вот, он писал очень смешные театральные капустники, в частности – для Дворца искусств. В них принимали участие артисты разных театров Ленинграда.
Однажды, это был 70-й год, шла ночная репетиция очередного капустника, я просидела во Дворце допоздна и стала уже собираться домой, было 2-3 часа ночи. Спускаюсь по лестнице – там такая роскошная лестница идет вниз – поднимаю голову и вижу: Сергей Юрский стоит вместе с Сашей Белинским наверху, смотрит на меня и спрашивает: “А кто это?”, и Саша что-то оживленно начинает сплетничать, а я думаю: “ой, как жалко, сейчас Саша такое нарассказывает обо мне…”. Но ничего видимо из рассказанного Юрского не смутило (смеется), я потом подружилась и с Юрскиим, и с Теняковой.
Слева направо: Михаил Барышников – Педро Ромеро, Михаил Волков – Джейк, Наталья Тенякова – Брет,”Фиеста”. Телеспектакль в постановке Сергея Юрского. 1971
Юрский начал снимать телевизионный фильм «Фиеста» по роману Эрнста Хемингуэя «И восходит солнце». Вообще-то он хотел поставить «Фиесту» в театре, но Георгий Товстоногов не разрешил. После грандиозного успеха «Мольера» Юрскому был закрыт путь в режиссуру в этом театре (только позднее он поставил еще «Фантазии Фарятьева»).
Почему был закрыт путь в этот театр? Потому что человек, создавший свой театр, не хочет, чтобы кто-то там еще имел успех, тут никакого другого объяснения не надо и даже претензий предъявлять не стоит. Юрский был тогда человек наивный – ему всегда казалось, что театр это одна семья… Но театр – это особое место.
Так вот ставил Юрский «Фиесту» для телевидения. Матадора пригласил играть начинающего, но уже знаменитого танцовщика Михаила Барышникова. А Барышников привел меня на съёмки, я с ним уже хорошо была знакома в то время.
Помню, Юрский сказал тогда: «Как появился у нас Барышников, какие фотографы к нам пришли!». Так я и продолжала снимать всю вторую часть фильма, и сцены с Барышниковым и без него. Впоследствии мы много общались с Юрским, я его снимала, и мы дружим до сих пор.
Когда Юрский делал свой следующий телевизионный фильм «Младенцы в джунглях» по рассказу О. Генри, где он сам тоже играл, я пришла пофотографировать для себя. Сидела тихонько, снимала. И вдруг Юрский говорит: «Что это ты здесь сидишь? Иди снимайся!» Одели меня в какое-то платье, причесали и посадили сниматься (в самом начале фильма). Сидела я в кафе и курила, хотя курить не умела. Потом, когда посмотрела съемку, я просто зарыдала от смеха, потому что курила я сигарету ровно с другого конца, но никто не обратил внимания. Осталась фотография меня в этот момент. И хотя этот эпизод в фильм вошел, у меня кроме этого снимка от фильма ничего не осталось. Все пропало.
Юрский репетирует сцену из телеспектакля “Фиеста”. Слева: Владислав Стржельчик – Майкл – , справа Владимир Рецептер – Кон.
Даниил Ольбрыхский – Гамлет, Театр “Веленка” 1974
Театры и фотографии.
Уезжая из Союза в 70-х, я, конечно, не могла ничего из своих снимков взять собой, не могла везти негативы. Считалось, что это принадлежит народу, поэтому многое, очень многое погибло, особенно из того, что я снимала в драматических театрах.
Наталья Орлова – Клементина “Забыть Герострата”, Театр им.В.Ф.Комиссаржевской 1972
После Дворца искусств я работала фотографом в театре им. Комиссаржевской. Меня привел туда Виктор Новиков, в то время – завлит театра (теперь – директор). Он «подобрал меня на панели с двумя детьми», как я говорила (смеется). В то время я ушла с работы, разошлась с третьим мужем и жила в совершенно подвешенном состоянии. В этом театре я проработала около 2 лет, с удовольствием и много снимала. Но когда я уехала в Америку, я оставила там все свои негативы, а у них сгорела лаборатория, и почти все погибло. Вот сейчас они кое-что восстанавливали, переснимая фотографии.
После театра имени Комиссаржевской я работала в театре имени Ленсовета. Однажды мне передали, что меня приглашает Игорь Петрович Владимиров, чтобы я что-нибудь поснимала для них, а он посмотрит. И вот, я пришла, сижу, снимаю спектакль, приходит Владимиров в зал, сел буквально сзади меня, смотрит гневно и спрашивает кого-то демонстративно громко: «А это кто такая?» Ему отвечают, это же Аловерт, вы ее позвали.
Причем, самое смешное, что мы с Игорем Петровичем уже были знакомы. Мы с ним когда-то встречались во Дворце искусств. Там было большое застолье после какого-то спектакля. Мы были уже в «хорошем состоянии» и стояли с ним в коридоре, и я отчетливо помню, он держал меня за руку и рассказывал какие-то театральные байки. Причем, я байки не помню, только факт общения, а он как выяснилось, не помнил ничего (смеется).
Вот к нему в Театр им. Ленсовета я и ушла, и очень счастливо жила до того, как начала собираться в эмиграцию.
Отъездные перипетии.
Игорь Владимиров. 1976 год.
Когда я только собралась уезжать, еще до моего первого похода в ОВИР, я пришла к Владимирову и сказала: «Игорь Петрович, я собираюсь уезжать, если хотите, то я, вот прямо сейчас, подаю заявление об уходе». Он говорит: «Нет, никогда, что ты делаешь? Зачем ты меня бросаешь? Мы же с тобой единомышленники! Нет, нет, ты будешь работать до самого отлета»
Алиса Фрейндлих – Мария Антуанетта “Люди и страсти” Театр им.Ленсовета 1974
Ну, конечно, из его благих намерений ничего не получилось, не надо было мне и соглашаться.
Первый раз я отправилась в ОВИР даже не подавать бумаги, а узнать, как их заполнять, т.е. что писать о моем отца, которого в 1937 году последний раз арестовали, и он исчез. В то время я не знала, что он уже был расстрелян.
Я никогда не видела своего отца. У меня есть фотография, которую он снял, где мне 4 месяца, с мамой… Тогда отец тайно приезжал из ссылки, ну а потом – все, исчез. Так что я его не знала, документов об аресте, естественно, не было. И я пошла в ОВИР выяснять, как быть в этой ситуации.
И вот после этого моего похода в ОВИР, в театр на спектакль, буквально на следующий день пришли два куратора из КГБ. Как потом мне рассказывал Игорь Петрович, они явились к нему в кабинет после спектакля, сидят, то да се, коньячок… «я уже спать хочу, а они все сидят. Мне все это надоело, я знаю, зачем они пришли, и я говорю: у меня вот один человек собирается уезжать. Я должен ее уговаривать, чтобы она не уезжала?» А они: «Мы знаем, это Аловерт. Ни в коем случае не уговаривайте!!! Весь жизненный путь вел ее к этому.» Вот такая прелесть. (смеется)
Потом, конечно, стало хуже, атмосфера в театре стала портиться, и даже Игорь Петрович стал опускать глаза при встрече со мной… и я решила уйти.
Проводы устроили у меня в лаборатории. Пришли все свои, актеры, работники театра, но кто-то среди них был стукачем, потому что на следующее утро некоторых начали вызывать к директору – мою подружку, например, секретаршу Игоря Петровича. Директор ей кричал: «Ты, еврейка, и пошла провожать человека, который уезжает в эмиграцию! Ты что с ума сошла – вылетишь с работы!» Она зарыдала, пошла к Игорю Петровичу, нажаловалась. Игорь Петрович за нее заступался. Администраторша, которая тоже со мной дружила, она никого не боялась, сказала: «В какую эмиграцию? Мы провожали человека, который уходит из театра». Но директор страшно трясся из-за моего отъезда, его только-только взяли на работу.
Борис Эйфман. Ленинград. 1976 год.
Авантюрная история.
Как я попала в Америку? О это отдельная авантюрная история! Чтобы уехать, я вышла замуж за своего приятеля. Причем, совершенно фиктивно, ради «еврейской визы». Произошло это так.
Как-то шла я через Марсово поле, встретила его и говорю так, в шутку: «Почему не уехал?» – он отвечает – «Компании нет», «Я составлю тебе компанию». – «Поехали», – ответил он тут же. Это был 1976 год.
В 1976 году мы, начали, подавать документы в ОВИР. Интересно, что мне разрешение на выезд дали, а ему нет. Я – ленинградка, он москвич. Разные ОВИРЫ, в разных городах, правая рука не знала, что делала левая, и мне посоветовали, чтобы я поехала в Москву к начальнице ОВИРа, которая ведала разрешениями. И посоветовали: только иди сама, она мужчин не очень любит.
Я пришла, говорю: Вы знаете, такая дикая ситуация, я прописана в Ленинграде, а муж – в Москве, и вот мне дали разрешение на выезд, а ему не дали, а что если я сейчас к нему пропишусь или он ко мне? Она так на меня посмотрела немигающим взглядом и сказала: “Ну, если это Вам удастся». Мне все сказали, она дала тебе твердый совет: не делай глупости.
После чего я начала действовать по-своему. Я поехала в Москву, позвонила с центрального телеграфа (прослушиваемого, естественно) знакомым в Америку и стала говорить, что нас не выпускают, и они там разыгрывают возмущение: какое безобразие! Мы сейчас будет звонить в Вашингтон и поднимать шум! И представьте, я только успела утром вернуться в Ленинград, в 9 утра раздается звонок из ОВИРА, приезжайте, забирайте ваше разрешение, вам обоим разрешили выезд.
Перед моим отъездом Юрский уезжал на съемки в глубинку России. Я пришла провожать его на вокзал, потому что думала, что я его больше не увижу. Едва я подошла к вагону, за мной следом, как безумный, вылетел один мой знакомый и стал доставать из кармана какие-то телеграммы, говорить, что ему надо Юрскому что-то важное сказать. Не дал нам толком попрощаться и потом маячил в отдалении, пока поезд не ушел. Такие у меня оказались соглядатаи из числа моих знакомых, так и ходила под наблюдением до самого отъезда.
У меня самой телефон прослушивался с того момента, как Барышников остался на Западе. Мы же с ним были друзья.
Михаил Барышников – Германн, Пиковая дама”, хореография Ролана Пети. Париж, 1978
Барышников.
Как я познакомилась с Барышниковым?
Впервые я его увидела на выпускном экзамене в хореографическом училище в 1967 году.
К тому времени я уже была более-менее известным балетным фотографом. У меня был дорогой друг, покойный Сашенька Минц, он был характерным танцовщиком. В это время уже в Кировском балете (Мариинском теперь) танцевал.
Он меня и попросил прийти на выпускной спектакль хореографического училища и снять совсем не Мишу, а своего приятеля, способного мальчика. И вот объявляют па де дё из “Дон-Кихота”. «Опять, – думаю, – дети танцуют этот дуэт! Надоело». Я опустила фотоаппарат на колени и приготовилась скучать. И тут выбегает этот мальчик – Миша Барышников. И я вижу, что передо мной необыкновенный танцовщик, это сразу было видно. Я схватила аппарат и начала снимать. Так затем и снимала все его спектакли, когда могла, до его отъезда в 1974 году.
Я не помню, где я с Барышниковым познакомилась, наверно, во Дворце искусств. Но отчетливо помню встречу около моего дома на Петроградской стороне.
Мы с мужем и детьми жили на углу Большого проспекта Петроградской стороны, а Мише после окончания школы дали комнату в коммунальной квартире на параллельной улице, на Колпинской, на 1-м этаже. Как-то я шла домой и встретила Барышникова с подружкой, они шли с пакетом, который так благоухал кофе, что я до сих пор помню. И мы остановились на минутку, поговорили и обнаружили, что мы соседи. С тех пор когда он шел мимо моего дома и видел, что у нас горит свет, всегда заходил, мы пельмени варили, болтали, и так вот мы начали с ним дружить.
То, что он остался на Западе именно тогда, уверена, было спонтанным решением. Он, естественно, думал о такой возможности, но я знаю, что в тот момент он не собирался оставаться. Даже, наоборот, у него были планы: он собирался осенью сниматься с Натальей Бессмертновой в фильме-балете «Щелкунчик» в постановке Юрия Григоровича. У театральных фотографов должна была состояться выставка в Доме искусств, мы вместе с ним отбирали его фотографии для этой выставки.
Юрский – на выставке во Дворце искусств на фоне своих фотографий из “Мольера” 1974
Выставка и Даниэль Ольбрыхский.
История этой выставки тоже связана с Юрским. В 1974 году известный польский актер Даниэль Ольбрыхский приехал с театром «Вильке» в Ленинград на гастроли. Юрский меня с ним и познакомил. В какой-то вечер, когда Ольбрыхский оказался не занят в спектакле, нам удалось отвязаться от явного стукача, ходившего за нами по театру, и мы с Ольбрыхским, Юрским и двумя моими друзьями сбежали из театра ко мне ужинать.
Даниэль увидел у меня на стене большую фотографию талантливого молодого актера театра имени В.Ф.Комисаржевской Владимира Особика и поразился: «А где этот актер снимается? А почему я его не знаю?» Затем увидел портрет Барышникова в «Фиесте» и сказал: «А почему бы тебе не сделать выставку фотографий во Дворце искусств?»
Юрский подхватил идею и, кажется, взял на себя переговоры с дирекцией Дворца. Ольбрыхский уехал, а я стала готовиться к открытию выставки, которую назначили на конец мая. В ней приняли участие еще три театральных фотографа.
Я собиралась показывать как балетные, так и театральные фотографии, портрет Барышникова в «Фиесте» должен был открывать экспозицию. Выставку отложили до осени. За это время Барышников остался на Западе, так что осенью не только этой, но никакой другой фотографии Барышникова уже нельзя было выставлять…
Но фотографии Юрского, естественно, занимали важное место в мой экспозиции, я и сняла его на фоне трех портретов Мольера.
Но это – отступление.
В Америке.
Барышников попросил политического убежища в Торонто во время гастролей русской концертной группы, в которую он входил. Переезд был для него очень непростым, мне все это рассказывал Саша Минц, который, собственно, и помогал ему остаться. Саша же уехал еще в 1972 году. Самого Барышникова о его «невозвращении» я никогда не спрашивала, это были тяжелые для него воспоминания.
Диана Вишнева – Брунгильда в балете Мориса Бежара «Кольцо вокруг кольца» («Кольцо Нибeлунгов»). Берлинская опера. 2007
Когда Барышников не вернулся, я беспокоилась, мы же ничего не знали. Но я дозвонилась до Саши Минца в Америку, говорила с ним и с Мишей и сказала, что разрешаю Мише мне звонить, как ни рискованно это было. КГБ распространяло всякие ложные слухи, в том числе, что Миша хочет вернуться. Через разных людей, через жену одного знакомого, мы обратились к какому-то высокому КГБ-эшному чину с этим вопросом: что будет, если Барышников вернется? И это лицо сопело, сопело и сказало: “Скажите ему, чтобы он никогда не возвращался”. Был такой факт.
В Америке, я уже рассказывала, и вы знаете, Барышников очень помог нам, когда мы приехали в Нью-Йорк. Помог и с жильем, и с налаживанием связей и съемками. Он танцевал в Американском балетном театре и иногда разрешал мне снимать. У меня тогда было много энтузиазма и сил, и я снимала его везде, где могла, даже дважды ездила за ним в Париж, когда он танцевал там «Пиковую даму» и «Кармен». Так что у меня большая коллекция его снимков и в Америке.
В Америке я много снимала балет, значительно больше чем драматические спектакли. Конечно, не только Наталью Макарову и Михаила Барышникова, но и разные американские балетные труппы, безусловно, практически все приезжавшие на гастроли русские театры (например, Театр Бориса Эйфмана, балет Мариинского и Михайловского театра, русских танцовщиков). Моя последняя любовь в русском балетном театре – Диана Вишнева.
– Нина, спасибо вам большое за это замечательное интервью, за ваши фотографии и удивительные воспоминания. Будем ждать новых встреч и бесед с вами на страницах нашего журнала.
Elegant New York сердечно благодарит Нину Аловет за участвовать в наших проектах!
