Литературные пятницы

Татьяна Шереметева

 

У моей мамы большие неприятности.  Осенью  на нашем столе в большой комнате часто стояли цветы, потом они стали появляться  все реже, потом какой-то букет засох, а теперь в эту вазу дедушка складывает  разные квитанции. Говорит, чтобы не забыть вовремя заплатить.  Бумажки  некрасиво торчат во все стороны, но мне это нравится гораздо больше, чем те розы. И дед с бабушкой тоже так думают. Я знаю. Однажды дед сказал: «Ненавижу эти цветы. И его ненавижу», а бабушка прибавила: «Женатый человек, и чего увивается…»

Им кажется, что я не слышу. И когда они  на кухне вдвоем разговаривают,  и когда я уже сплю. А я на самом деле не сплю, а слушаю. Вернее, подслушиваю. Мне же  нужно знать, что у нас происходит.

Мама приходит с работы очень поздно. Она по вечерам получает второе образование. Я все хочу ее спросить, почему второе?  Я знаю, что когда я родился,  она уже  училась в институте, а перед этим в школе. Значит, два образования уже есть.  А это образование, из-за которого мы теперь совсем не видимся, значит, – третье? Мне совсем не нравится, что мама пошла учиться. Вечером она приходит, когда я уже сплю, а утром уходит  на какие-то курсы от работы, когда я еще сплю. И если мне что-то нужно ей сказать, я пишу ей записки. Так получается очень часто. Ну, например, я прошу ее поднять меня пораньше, чтобы нам повидаться, пока она еще не ушла.

Пишу, что если я буду сопротивляться,  она бы подергала меня за ногу. Для того чтобы было понятней, я обычно рисую еще картинки. Ну, например, когда меня надо разбудить пораньше, я изображаю, как лежу и  как мама должна меня разбудить.

Еще внизу под картинками я всегда рисую ей сердца. Мама обычно смеется и мои записки целует, а про сердца говорит, что они у меня похожи на попу. И тоже их целует. А меня прижимает к себе и говорит, что я ее счастье.

Я больше всего люблю вечера, когда мама не учится. Мы ложимся спать, я немножко жду, потом, на всякий случай, ее предупреждаю: «Мама, ты ужасно вредная, и я иду к тебе». И быстро перепрыгиваю к ней на диванчик. Наши диваны стоят через проход, у меня слева, а у мамы справа,  и перепрыгнуть к ней мне очень легко.

Сначала мама выпихивает меня, и мы возимся, а потом она начинает слушать. Мне надо ей рассказать свои главные тайны. Их каждый день набирается так  много, что мне трудно дотерпеть до  выходных и хочется рассказать все сейчас.

Поскольку это тайны, я все рассказываю шепотом ей на ухо. Она хохочет и говорит, что у нее ухо от меня уже мокрое. Ну, как еще рассказывать, я не знаю. Ведь это же тайны.

Наш дед в такие моменты всегда заглядывает к нам. Он оставляет свет в коридоре, пристраивается на краешке маминого дивана и сидит с нами, хотя нам всем тесно. Но на соседний диван пересаживаться не хочет.  Говорит, что ему и на нашем хорошо.  Мы вместе говорим о разных вещах,  дед гладит меня по голове и, как говорит бабушка, «тает». Он может так «таять» долго, пока  бабушка не призывает нас к порядку. Она  говорит, что завтра всем  рано вставать и что деда от нас  «оттащить невозможно».

Бабушка заходит к нам в комнату на минутку и начинает слушать, о чем мы говорим. Очень скоро фартук на ее животе начинает подпрыгивать – бабушка смеется, потом тоже подсаживается к нам,  и мы начинаем шутить и смеяться все вместе. И так иногда хохочем, что  мне даже в туалет  приходится бегать, чтобы не описаться. Ой! Ничего,  что я так  сказал?

Когда мы вот так, все вместе – на  мамином диванчике,  мне кажется, что это наша лодка и мы в ней куда-то плывем.

Бабушка у нас самая главная. Это мама так говорит. А дед – самый добрый дед на свете. Мы с ним любим сидеть на кухне, разговаривать и есть черные сухари. Их бабушка специально для нас делает. Дед говорит, что это лучше всех  пирожных. Бабушка режет бородинский хлеб на маленькие кусочки, солит их и отправляет в духовку. А потом мы пьем чай. Если чай сладкий, а сухари соленые, получается очень вкусно. Мама сахар в чай не кладет, говорит, что для фигуры плохо. А нам, как говорит наш дед, фигура не страшна, и мы пьем сладкий.

Больше всего я люблю быть дома. Раньше я даже не знал, что это так здорово.

Раньше мы жили с папой. И они с мамой часто ругались. На меня мама тоже кричала, потому что я на продленке плохо делал уроки, и мне становилось очень страшно. Она тогда  была похожа на злую, лохматую собаку, и мне казалось, что она даже может укусить меня. Это была не моя мама. Она кричала на меня, потом плакала и просила у меня прощения, потом опять кричала и опять просила прощения. И я понимал, что это все-таки была она, только уже некрасивая. По ночам мама часто не спала, а ходила по кухне и выливала в туалет водку из бутылок. Утром папа кричал на маму, зачем она вылила его водку. И мне было жалко ее. Я же знаю, как страшно, когда на тебя кричат. Однажды я сказал им, что взрослые такие не бывают, потому что они все время ругаются.  Мама встала  на коленки и обняла меня,  а папа был пьяный.

Я стараюсь не вспоминать то время. Тогда мама была другая. Мне кажется, что она даже не любила меня.

Однажды вечером она ушла в театр. А перед этим спорила о чем-то с бабушкой по телефону и опять кричала, что не может лишить  ребенка отца и французской школы.  А жизни у нее все равно нет.  И что она тоже человек. И поэтому пойдет сейчас  с тетей Мариной в театр. И что я уже большой и могу дома один  посидеть. Бабушка в таких случаях говорит, что лучше совсем без отца, чем с таким отцом, и что пропади она пропадом, эта французская школа. Мама ушла в театр.  Я сидел один, и  мне было ужасно скучно и холодно.  И я боялся, что придет папа. Потом опять позвонила бабушка, спрашивала, что я делаю и что я ел на ужин. Я сказал, что мама оставила мне сырники, и  на всякий случай наврал, что я рисую.  Потом я услышал, как бабушка сказала кому-то, что весь этот кошмар  она моей маме никогда не простит.

Но это было давно. Я не люблю думать об этом. Когда  мы переехали к  деду с бабушкой, я даже сначала ничего не понял. Просто однажды в субботу  мама сказала, что мы поедем к ним в гости. Я обрадовался,  она собрала сумку, взяла мой портфель, и  мы уехали. А здесь уже мама мне объяснила, что теперь мы будем жить все вместе.   Я сразу спросил, а как же мой медведь, он же остался на старой квартире. Если бы я знал, я бы взял его с собой. И книжки, и мои альбомы. Мама пообещала, что все мне привезет. И действительно, медведь скоро тоже переехал к  нам и теперь сидит на моей подушке. Я стал ходить в новую школу, а мама начала учиться в своей академии. Она говорит, что ей нужно очень много работать, чтобы купить квартиру и что мы у дедушки с бабушкой на голове сидим. Зачем нам квартира, я совершенно не понимаю. У нас здесь есть своя комната, там и наши диваны, и мой стол, и шкаф умещаются.

Мама очень изменилась. Она опять стала красивая, как раньше. Тогда я был еще маленький и  часто спрашивал ее, почему она такая.

А мама брала меня на руки, целовала,  потом залезала носом мне под шею и глубоко вдыхала. Там у меня, оказывается,  необыкновенно пахнет. Не знаю,  я старался понюхать, но ничего не почувствовал.

Теперь мама  добрая, она больше не кричит,  и я ее совсем не боюсь. Наоборот, мне  хочется ее защищать.

Однажды  мы с ней поехали на Азовское море лечить мое горло. Мы никак не могли найти, у кого остановиться. Нам везде говорили, что комнат нет, все занято. Мама шла такая расстроенная. А я ее утешал и говорил, что мы обязательно что-нибудь найдем. И чтобы ей было веселее, даже обнимал ее за талию, хотя мне было очень высоко и неудобно. И все получилось, как я  сказал. Одна старушка, Ефросинья Михайловна, у нее потом еще котята родились, нас приютила. Она нам предложила большую комнату, но предупредила, что там  с нами два других человека будут жить. Мы согласились. На следующий день с нами стали жить еще две тети – одна молодая, другая старая. И мы так все подружились! По вечерам мама нам всем читала мою книжку. Мы спросили разрешения,  и эти тети тоже стали перед сном   слушать, как мама читает, и даже потом обсуждать эти истории.  Вот так здорово мы  жили.

Утром мы купались в море, а после ужина я возвращался на берег спасать медуз. Днем эти медузы плавали в воде, и все знали, что они, хотя и огромные, но совсем не кусачие, а наоборот,  совершенно беспомощные. Зачем их каждый раз вытаскивали на берег, я не понимаю. Они лежали на горячем песке и умирали. Поэтому перед сном мы возвращались туда, и я оттаскивал медуз обратно в море.

Они  были часто израненные и такие несчастные, что я, хоть и сдерживался, все равно плакал, а мама закрывала глаза рукой и все спрашивала Бога на небе, как же я буду жить. Потому что у меня нет никакого защитного слоя.

Но это было  давно – летом.

А сейчас зима, у нас с мамой каникулы.

На нашей кухне  каждый день  очень вкусно пахнет, и в большой эмалированной миске под полотенцем лежат пирожки с капустой. А в стеклянной салатнице  – плюшки с вареньем.  И по вечерам мы все вместе пьем чай. А недавно у нас был Новый год. Это был необыкновенный праздник, наверное, самый счастливый день в моей жизни.

Утром мы с мамой с утра поехали в цирк. Там мы смотрели на жонглеров, клоунов и тигров. Мне больше всего клоуны понравились.

А потом  мы пошли на рынок. Это был Центральный рынок, самый большой в Москве. Перед этим я дал маме честное слово, что не проговорюсь  и нашу тайну не выдам. Она мне рассказала, что написала какую-то статью и что ей заплатили много денег – сорок рублей. И у мамы план – сделать деду и бабушке  сюрприз. Она спросила меня, как я  – не против? Ну зачем она такие вопросы задавала? Сюрприз был такой: купить на рынке разных вкусных вещей и еще подарки к Новому году. Вокруг было  много народу,  и все были веселые – и продавцы, и покупатели.

Мы купили виноград, хурму, груши, какие-то еще фрукты и овощи.

Я никогда не видел в магазинах такую красивую еду. Мама иногда приносит с работы что-нибудь вкусное – говорит, что это «заказ». Но это бывает не часто.

А потом у  старушки на выходе купили для деда – толстые шерстяные носки, а для бабушки – пушистые варежки с красивыми снежинками и помпончиками.

Дома мы потихоньку в ванной все фрукты помыли, сложили  на большой поднос и накрыли его чистой тряпочкой. Потом я отвлекал бабушку в большой комнате, а мама прятала поднос под моим письменным столом. А вечером наступил Новый год. И мы с мамой торжественно внесли наш поднос и подарки в большую комнату, где уже стоял стол с разной вкуснятиной.

Как сказала бабушка, они потеряли дар речи от радости. Дед сразу натянул носки на ноги, а бабушка все прикладывала варежки к щекам. Мы кормили деда с бабушкой фруктами и помидорами, и это было так здорово, что мне самому совсем не хотелось все это есть. Правда, потом меня уговорили, и  я тоже съел две большие груши.

Я теперь мечтаю о том, что на следующий Новый год мама опять напишет какую-нибудь статью, и мы опять  устроим дома сюрприз. А у меня в тот вечер  появился друг. Его мама с бабушкой  по ночам для меня придумывали.  Они взяли мои старые ползунки, набили их чем-то мягким, потом пришили ручки и головешку. Глаза сделали из черных пуговиц. Бороду и  усы – из моей старой шубы. У него жилетка из дедушкиного пальто и красная косынка из маминого пионерского галстука. У него даже есть маленькие сапожки. Это настоящий Морской волк, и мы решили, что теперь он будет охранять от бурь нашу семейную лодку.

А маму я всегда поздравляю сам. И каждый раз пишу ей о том, как люблю ее. И рисую сердечко, пусть оно и похоже на попу. Это неважно. Мама ведь  все понимает. Я хочу, чтобы в нашей вазе не было больше цветов. Никогда. Пусть лучше там лежат дедушкины  квитанции.

С наступающим Новым годом! Пусть 2019 будет добрым для всех нас!